***
Ойкава разлепляет глаза и тут же жмурится, прикрывая лицо рукой. В ушах звенит и он прижимает подушку к уху, приглушенно мыча. Вот бывают такие дни, когда ты еще нормально не проснулся, но уже понимаешь, что день пройдет хреново. — Эй, Ойкава, — тихо шепчут над ухом. — Ты как? Тоору хмурит брови и оборачивается на голос, хотя хочется, честное слово, зарыться в подушках и не вылезать лет так… никогда. Ханамаки, взъерошенный, еще в пижаме и сам только недавно проснувшийся, стоит перед кроватью с озабоченным видом. Шатен только отрицательно мычит в ответ, и его прищуренный взгляд падает на тумбочку. На часах 13:45. Дневной свет раздражающе бьет по глазам, а рядом с ним никого нет и постель заправлена. Значит, Ивайзуми чувствует себя лучше. Уже что-то. Ханамаки присаживается на угол кровати и подает капитану стакан воды. Ойкава ничего не говорит, только припадает к заляпанному чужими отпечатками пальцев стеклу, и жадно выпивает все до последней капли. Ханамаки улыбается и подпирает ладонью щеку. — Я знал, что тебе будет плохо утром. Ты же у нас не пьющий мальчик, твой девственный организм не привык к таким поворотам судьбы, — Маки усмехается по-доброму и накрывает Тоору одеялом, забирая из его рук стакан. — Полежи еще, если что — звони. Я пойду остальных посмотрю. Ойкава благодарно улыбнулся в ответ и нырнул под одеяло с головой. Он еще не готов покидать теплую и уютную постель. Хотя кое-какие тревожные мысли уже начали копошиться в его сознании. Внизу на кухне возился Киндаичи, пытаясь соорудить яичницу, рядом с ним болтался Ватари, нарезая овощи для салата. Ивайзуми убирался в гостиной. Создавалось впечатление, что на них обрушилось бедствие, и единственные выжившие в нем — эти четверо. Закаленные многолетним трудом и поглощением алкоголя, они явно были куда выносливее остальных. Очевидно, Ивайзуми просто повезло с напитками, поэтому он входил в число счастливчиков, не страдающих похмельем. Ну, точнее, как сказать. Вообще-то, кое-кто тоже не особо страдал.***
Яхаба перетянул на себя кусок одеяла и замотался в него, носом утыкаясь в подушку. Сзади послышалось недовольное мычание и одеяло потянули назад, совсем не желая делиться теплом. Шигеру промычал еще недовольнее и потянул одеяло к себе, но вскоре сдался и перевернулся на другую сторону, облокачивая голову на ладонь. — Э-эй, — сонным голосом протянул он. — Возьми свое одеяло или вообще иди на свою кровать. Кьетани нахмурился и приоткрыл один глаз, направляя свой взгляд на помятое лицо Яхабы. — Чего смотришь? — Яхаба вытянул губы в трубочку и пальцами потянулся к коротким волосам Кьетани. Он провел по ним рукой, ощущая приятное покалывание в ладони. — Это моя кровать, — угрюмо проговорил Кентаро, неосознанно подставляясь под ласку. — И что-о, ты меня выгоняешь? — Яхаба оскорбленно округлил глаза и даже хотел убрать руку, но Кьетани ему помешал и положил свою ладонь поверх его. — Нет. — Ну вот и все, — усмехнулся Шигеру и уложил голову на подушку, придвигаясь немного ближе. Кьетани обвил руками чужую талию, касаясь холодными пальцами чужой горячей кожи. Яхаба прикрыл глаза и улыбнулся. Он чувствовал себя умиротворенно. О проблемах не думалось, было как-то приятно легко на душе и сердце. Ощущение сегодняшнего дня ярко ударило Шигеру в голову, поэтому размышлять наперед не хотелось, а разбираться в своих и чужих чувствах тем более. Потом как-нибудь. Обязательно. Единственное, что блондин осознавал точно — у него нет чувств. У Яхабы в сердце не было никакого «нравится», когда в глазах Кьетани он отчетливо его видел. И это было странно донельзя. Яхаба не жаловал этого парня несколько дней назад, не хотел жить с ним в одной комнате и раздражался от одного его вида. А теперь они лежат в одной постели и улыбаются друг другу, хотя улыбка Кентаро и выглядит, как оскал, но все-таки чувствуется нечто искреннее в ней, только Яхабе дозволенное. От этой мысли в груди ворочается что-то странное. Ему нравится эта искренность в действиях и чувствах Кьетани, ему нравится это непривычное не подстроенное под общество поведение, но, с другой стороны, это пугает. В голове у Яхабы черти что и с черти чем, невероятное количество пережитых комплексов и бзиков, а Кьетани странный, непонятный, непредсказуемый и все это как-то небезопасно. Кентаро не поймешь, и Яхабе не нравится — он привык видеть в людях их намерения, скрытые мотивы, а у Кьетани словно всего этого и не было, он смотрел на него прямо и честно. Ох, как же это не вяжется с бунтующим Свирепым Псом.***
Ойкава упорно закрывался от света одеялом и жмурился, прижимая колени к груди. Но сон ускользал от него и пришлось открывать глаза. Понемногу парень разлепил один глаз, но солнечный свет заставил его зажмуриться снова. Тоору раздраженно отвернулся от окна и чуть привстал на локтях, оглядываясь в поисках стакана воды. Голова болела ужасно, тошнило и самоощущение в общем было отвратным. В глазах танцевали фиолетовые рябящие пятна, во рту будто что-то умерло, на голове волосы слипались из-за чего-то неприятного и дурно пахнущего. Стартовый набор каждого спортсмена, не так ли? — Да, так должен выглядеть капитан, — с наигранной гордостью сказал сам себе Ойкава, рассматривая себя в зеркало. — Знак качества ставлю. Воды Тоору так и не нашел, поэтому пришлось выходить из комнаты в поисках живительной жидкости и топать на первый этаж. Киндаичи и Ватари, завидев капитана, спускающегося с лестницы, и заведомо знающие, что ему не здоровится, подлетели к нему с расспросами. — Ойкава-сан, ты чего не спишь? — Может что-нибудь поесть хочешь? Или выпить? Или похмели… — Ватари не дал Киндаичи договорить и отпихнул его от капитана. — Только не давай свои дурацкие советы, малолетний алкоголик! — возмутился Синдзи. — Ну я в этом разбираюсь побольше некоторых! — с важностью проговорил Ютаро. — Нашел, чем гордиться! — Ребята, давайте жить дружно и все такое, хотя бы сегодня, пока у вашего любимого Ойкавы-сана болит голова, — Тоору для убедительности состроил страдальческое выражение лица и приложил руку ко лбу. — Хорошо? — Да, извините! — в унисон проговорили оба и тут же зашикали друг на друга. Ойкава улыбнулся в ответ и направился к холодильнику. Там неизменно лежали сосиски, несколько десятков консервов, фрукты и еще какая-то дребедень. Из напитков осталась только вода да сок. И слава богу. Тоору вытянул апельсиновый сок из холодильника, налил в стакан и кинул в него пару кусочков льда, но краем глаза уловил чьи-то движения. Он обернулся и увидел, как Ивайзуми протирает кофейный столик в гостиной, и невольно расплылся в улыбке. Даже голова стала болеть чуть меньше. Но, кажется, он чего-то не улавливал. Хаджиме упорно тер одно и то же место спиной к Ойкаве уже пару минут и не то чтобы этот стол вообще был грязным. И Ойкава знал, в чем тут дело. Тревожные мыслишки копошились в нем с самого утра. Гм, дня. " — Мы, вообще-то, взрослые люди, — подумал Тоору. — Но ситуация все равно какая-то стремная». Ойкава выдохнул и отпил немного сока. Небольшой кусочек льда попал в рот и шатен инстинктивно его раскусил, а затем почувствовал, как холод сводит зубы и бьет острой болью в голову, и недовольно промычал, прижимая ладони к вискам. Ивайзуми прислушался и обернулся. Его взгляд мягко коснулся Ойкавы и задержался на его выражении лица: болезненном и нахмуренном. «Неужели ему так плохо?» — Ивайзуми поджал губы. Хаджиме мысленно собрал свою волю в кулак, потому что «ас я или не ас в конце-концов?». — Ойкава? — Хаджиме медленно направился к нему. — Ты как себя чувствуешь? Все так плохо? Тоору невольно вобрал в себя весь воздух, что вообще мог вобрать, и уставился на Ивайзуми оленьими глазами. «Он выглядит довольно свежо, значит, и чувствует себя хорошо», — с удовлетворением подумал Ойкава. Капитан уже хотел ответить, что все в порядке, но вдруг снова задумался. «Он же специально игнорировал меня до этого. Но как только увидел, что мне нехорошо, сразу обратил внимание, — представьте звук озарения. Представили? Вот это он. — А почему бы и нет?» Ойкава состроил страдальческую моську и опустил взгляд на столешницу, подпирая голову рукой. — Да, мне что-то нездоровится… Но ты не волнуйся! Как-нибудь справлюсь, — для закрепления эффекта Тоору закрыл глаза и поморщился. «И не стыдно тебе, Ойкава, использовать искренние дружеские чувства для удовлетворения своих корыстных желаний?» — вдруг заговорила совесть Тоору. «Ни капли», — у нее не было и шанса. Ивайзуми приподнял уголки губ в луковой улыбке, наблюдая просто отвратительную актерскую игру. «Типичный Ойкава, — вздохнул Ивайзуми. — Хочет внимания. Хотя, учитывая, сколько он вчера выпил, может, ему и правда плохо? Дурачина». Ивазйуми немного подумал, но посмотрел на Ойкаву и решил, что сегодня можно было и поддаться на уловку: выглядел Тоору все равно не лучшим образом, можно и позаботиться о нем хотя бы денек. — Хочешь чего-нибудь поесть? Недосказанность, забота и любовь, неведомая для обоих.***
Фонари крадутся по темным улицам, тенями преследуя редких прохожих. Тишина сковывает в свои освобождающие объятия, и Мизогучи выдыхает: тяжело и громко, но безразлично. Горло уже не сводит от мерзких всхлипов. Он оглядывается вокруг себя. Смотрит на горящий свет в окнах многоэтажек, всматривается в силуэты за стеклом, видит у кого-то гирлянду даже, хотя уже конец апреля. Мужчина неожиданно громко чихает и спотыкается, коленом впечатываясь в асфальт. Садаюки морщится и уже хочет подняться, как слышит чье-то задавленное мяуканье. Он поднимает взгляд и видит перед собой котенка. Того самого, маленького и обиженного, с покоцаной шерстью и жалостливыми глазами, в которых он видел желание жить и отчаяние, такое знакомое, напоминающее ему свое собственное. Он неосознанно рукой тянется вперед: к чужой темной шерсти, замызганной и слепившейся между собой. Котенок сначала пугается, ежится весь, но Мизогучи осторожно и аккуратно протягивает к нему сначала один палец, затем второй и котенок поднимает свои испуганные глаза снова, смотрит на ладонь, потом на ее хозяина, и осторожно подходит ближе, позволяя прикоснуться к своей потрепанной шерстке. Мизогучи аккуратно проводит огрубевшей ладонью по голове кота и слышит тихое мурчание в ответ. Садаюки поджимает губы и убирает руку, но котенок немедленно бежит вслед за уходящей лаской и Мизогучи чувствует, как что-то внутри него натягивающе звенит колокольчиком надежды. — Ну что, — он приподнимает уголок губ в улыбке. — Пошли домой?