***
Шинобу встречает рассвет в саду. Она сидит на качелях, сделанных братьями Шинадзугава и тихо раскачивается из стороны в сторону. Вдыхает свежий ночной воздух, оглядывает свой цветущий сад, возделанные её руками. В голове почему-то звучит голос повзрослевшего Иноске: «Я похоронил её в красивом месте. Оттуда очень красивый вид на горы и очень много света. Я думаю, маме там хорошо. Она – свободна…» И Шинобу думает о том, что не против, если бы её захоронили здесь, среди лимонных деревьев и десятка разношёрстных цветов и лекарственных растений. Здесь красиво – особенно в предрассветные часы: тихо и умиротворенно. Она оглядывает свою руки – жесткие, огрубевшие от работы в саду и в аптеке. С трудом вспоминает те времена, когда они не знали работы, но никогда не забудет лица людей. Вспоминает строгого отца и сдержанную матушку. Где они сейчас? Как они сейчас? Вспоминает Руи – сейчас ему уже должно исполнится пятнадцать лет. Он ведь стал опорой и поддержкой для семьи Кочо? Проносится вечно растрепанная Лина, она ведь собиралась замуж. Выжила ли она в той мясорубке? Вспоминает, так сладко и горько, Кёджуро Ренгоку. Она столько лет гнала себя все мысли о нем. Ей было стыдно, ей было больно, ей было страшно. Она вспоминает то злосчастное письмо и слова, разящие в самое сердце, «Никто не выжил». Шинобу надеется, что слухи о восставшем генерале Хомии – это о Ренгоку. Ей хочется верить и молиться о том, что он выжил. И будет, ни смотря ни на что, счастлив дальше. Что Седжуро встретился с братом, что Томиока исполнил свой долг. Вспоминает своё дитя, оставленное ею еще младенцем. Она вспоминает его улыбки, его радужные глаза и белесый пушок на голове. Такой невинный, безвинный… Она вздыхает воздух и кажется может почувствовать, как он пахнет её молоком. «В конце концов он не виноват. Он не должен был отвечать за ошибки взрослых. Ненависть и непонимание было только между мной и Доумой…» Шинобу тихо плачет: ей так обидно, горько и больно. И не было никого, кто мог бы сейчас её поддержать, подставить своё плечо и взяв за руку, вести вперед. Генья, глупый мальчишка, оказывается влюблен в неё, но это все пройдет… «Сколько он таил в себе эти чувства? Два года?» И понимает, что такое не проходит. Надо было вырвать эти ростки еще в самом начале и сейчас не было так больно. «А Санеми… Он такой хороший, добрый брат! Он простит ему все…» Солнце окончательно поднялось. Поднялась с качели и Шиноби. Стерла остатки слез с щек и поправила на себе сбившуюся рубаху. Осторожно выскользнула через задние ворота. Нужно было навести порядок в аптеке, не хотелось вот так вот бросать то, во что она вложила свою душу. И там есть необходимые ингредиенты. На ступеньках её лавки сидел Иноске, он ждал её. — Простите. Я не знал, где вы живете… — Выдавил мальчишка, — И я не знал, куда мне идти теперь. Шинобу утянула на ноги парня и открыв, аптеку, завела внутрь. Разожгла огонь и вскипятила воду. Заварила пару трав. Иноске молча сидел за прилавком. — Это немного успокоит и согреет тебя, — Шинобу вытащила из кладовой корзинку с печеньем и фруктами – её запасы на обед. — Тебе надо поесть. Иноске качает головой. Шинобу присаживается рядом и приобнимает сгорбившегося мальчика. — Ну, тише… — Она раскачивается вместе с ним. — Он в лучшем мире. А тебе надо жить дальше. Слышишь меня? — Дедуля хотел уплыть. Он рассказывал, что за этими морями есть земли, невинные и чистые. Там нет ни зла, ни боли. Еще немного и мы обязательно оказались бы там. Там… — Теперь, тебе придется продолжить свой путь самому. — Заканчивает Шинобу. — И у тебя все получится. — Я не хочу жить. Я не вижу в этом смысла. Я не вынесу этого одиночества… — Это… Нормально. Боль потери – лишь говорит о том, что ты жив. Они прощаются с тяжелым сердцем. — Все будет хорошо, — Шепчет Шинобу, обнимая на прощание мальчика. И уже знает, что они больше не увидятся. — Берегите себя, Госпожа Шиношу! — Иноске целует её на прощание и уходит, не оглядываясь. «Проклятая метка на тебе… Тебя выбрали в невесты Дьявола» Шинобу заваривает себе свой последний чай. Ставит перед своим завещанием. Она долго смотрит на этот стакан: один глоток, и она сможет умереть тихой и спокойной смертью. Быстро, безболезненно. Но она никак не может решится. «Неужели, после всего того, что произошло со мной, я все еще хочу жить?!» В дверь настойчиво постучались, отрывая от размышления. Шинобу выдохнула и поспешила открыть дверь. — Сегодня лавка закрыта… И останавливается, увидев на пороге его. — Здравствуй, Шинобу… Она отступает назад, и сказать честно, её едва держат ноги. Она ищет опору у двери плечом. Он был таким же, каким она его и запомнила. Высокий и статный. С добродушной улыбкой. В волосах языки пламени, а глаза… Он смотрит на неё одним глазом, с расплавленным золотом, и притянув Шинобу за плечи, заключает в объятья. Давно забытое тепло: такое родное и такое любимое. — Я вернулся домой…***