Сообщение

      Чуя сидел на берегу моря, прижав босые ноги к груди и сложив на них руки, не одетые в перчатки (смысла в них сейчас всё равно не было). Он вперил неподвижный взгляд в колышущиеся из-за слабого ветра волны, по которым прыгали рыжие, как шевелюра мафиози, лучи заходящего солнца. Где-то в жемчужном песке затерялись его ботинки, перчатки и шляпа, но на них было совершенно наплевать. Ступни парня грелись о поверхность песка, не успевшего пока что остыть, но остальному телу всё же было прохладно. Разве что пальто на плечах сглаживало это неприятное чувство.       Хотя, кроме физического холода, который заставлял тело дрожать, а кожу — покрываться мурашками, был другой, душевный, который не могло унять, видимо, ничего. Накахара чувствовал невыносимое одиночество, нагоняющее лёгкую панику, и тоску по тому времени, когда он был жив. Не нужно быть гением, чтобы понять, что случилось. Он всем своим нутром ощущал, как жизнь стремительно ускользает из его рук этим самым песком, просачиваясь сквозь тонкие пальцы, будучи не в силах хоть как-то удержаться.       Накахара не знал, сколько уже находится в этом странном месте и существует ли тут вообще такое понятие, как время, поэтому он мог ориентироваться лишь по солнцу, что уже постепенно переставало греть, заставляя Чую дрогнуть.       Рыжий продолжал прокручивать в голове различные счастливые воспоминания из покинувшей его тело жизни, из-за чего слёзы вновь силились хлынуть из глаз. Но он держался. Ведь слезах не было смысла, потому что ничего не изменится, выплесни он все свои эмоции наружу вновь. Их абсолютно некому показывать, не перед кем сокрушаться, и из-за этого он ощущал себя ещё хуже. Накахаре так хотелось узнать, что происходит там, в его отсутствие, но он мог лишь беспомощно вздыхать, глядя на бескрайние воды.       Чуе было интересно, сколько он ещё пробудет тут и останется ли он у этого моря навсегда. Решив пока что отогнать ненужные мысли в сторону, мафиози делает судорожный вдох и резко ощущает всю свежесть солёных вод, что приятно щекочет чувствительные рецепторы носа. На самом деле находиться тут не так уж и плохо. Ему редко удавалось куда-то выбраться и провести время в подобном умиротворении… при жизни. Чуя закрывает глаза, наслаждаясь успокаивающими плесканиями воды, которая изредка настигает пальцы ног, отчего мафиози вздрагивает. Но несмотря на всю эту досадную ситуацию, у Накахары появляется странное чувство, будто он вот-вот провалится в сон, отдавшись забвению в этой чарующей атмосфере…       Внезапно из дрёмы Чую выводит странное ощущение. Ощущение того, что он тут не один, хотя раньше он был точно уверен в обратном, побродив по песку туда-сюда на приличное расстояние. Голубоглазый резко вскакивает, борясь с внезапным головокружением из-за долгого нахождения в одной позе, и стискивает зубы от противного чувства; пальто бесшумно соскакивает вниз из-за резких движений, неаккуратно складываясь на земле. Накахара оборачивается и пытается вглядеться в лицо человека перед ним, но солнце уже почти скрылось за морем, и это выходит весьма проблематично. Но вдруг он замечает знакомые черты: каштановые волосы, бежевое пальто, бинты, карамельного цвета глаза…       Быть того не может.       — Привет, мелочь~       Наконец осознав, кто стоит в нескольких метрах от него, сердце Чуи пропускает тысячу ударов сразу. Мафиози мигом соскакивает с места и бросается на шею к опешившему от такого неожиданного жеста Осаму. Тут Накахара понял, что раньше никогда не обнимал его, о чём теперь жалеет. Максимум, что он делал, — душил и избивал этого забинтованного идиота, порой даже до серьёзных травм. Мда. И сейчас, несмотря на непривычно приятное тепло и расслабляющие чувство радости и спокойствия из-за того, что родной человек снова рядом, Чуе хотелось рвать и метать. Он моментально догадался, что произошло с шатеном, раз тот появился тут так скоро. Значит, Дазай всё же не воспринял то сообщение как шутку и не проигнорировал его признание…       — Ты… Идиот! Почему ты оказался здесь?! Почему?! — чуть ли не кричит Чуя, вжимаясь в долговязое тело, покрытое такими бесящими бинтами, но придающими образу шатена какой-то свой шарм, из-за чего рыжий только больше таял, сам того не осознавая до сей поры.       Хотелось прикасаться к этим бинтам, ко всему телу Осаму, чтобы убедиться в том, что это не галлюцинации тронувшегося с горя разума. Мафиози просто не мог поверить в это. Но он ощущал шероховатость марли на шее, густоту кудрявых волос, нежность кожи и сверкающий от счастья взгляд напротив. Нет…       Накахара больше не может сдерживать распирающие его душу эмоции, чувствуя, что, если не выплеснет их, то просто-напросто взорвётся. Поэтому он сдаётся. Слёзы большими каплями катятся из глаз, из-за чего одежда обоих слегка намокает, но их это не очень беспокоит в данный момент.       — Потому что ты здесь… — хрипло шепчет Дазай прямо на ухо, грустно улыбаясь и с силой отвечая на объятия.       Он утыкается носом в чужие волосы, которые пропахли свежим морским воздухом, наполненным солёной влагой, и ощупывает маленькое тельце Чуи, чувствуя будто бы живое тепло, исходящее от него. В голове моментально проскальзывают недавние воспоминания о пыльных, грязных прядях, пахнущих гарью и гнилью, о бледном, холодном теле и бесцветных глазах — это заставило Осаму невольно поёжиться от столь сильного контраста.       Было сложно поверить в то, что всё происходит наяву. Хотя это всё же было далеко не так. Но суицидник всё равно был безмерно рад, что смог вновь увидеть своё рыжее чудо, хоть и совсем в другом мире, далёком от реального. Ведь ему всё равно, где быть, главное — рядом с ним, ни за что больше не расставаясь. Осознание того, что они всё же смогли встретиться после смерти (шатен даже и не мог мечтать об этом), окончательно подкашивает натянутое спокойствие Дазая, и его глаза покрываются влагой, которую он безуспешно пытается скрыть. Он смыкает на спине Чуи слегка дрожащие руки, надеясь, что близость поможет успокоиться, но от этого становится лишь хуже.       — Прости меня… Прости… Если бы я пришёл чуть раньше, ты был бы жив.       — Заткнись! Ты тут вообще ни при чём, глупая скумбрия! Как тебе вообще такое в голову взбрело?! — не меняя тон голоса, выплёвывает Чуя, после чего отстраняется от любимого и заглядывает в его глаза, мгновенно утопая в их бесконечно глубокой печали. Ему никогда не доводилось видеть детектива в таком состоянии, тем более чуть ли не плачущего, и это обеспокоило рыжего ни на шутку. — Эй, что с тобой, Осаму?       На самом деле этот вопрос звучал довольно нелепо из уст одного из самых опасных мафиози Йокогамы, у которого из глаз лились чуть ли не ручьи и который жалобно всхлипывал, пуская сопли из носа, как маленькое дитя. Осознав это, Дазай издал тихий смешок и зажмурился, выталкивая противные слёзы из глаз, мешающие разглядеть самого дорогого человека перед ним, размывая до боли знакомые очертания, которые он теперь хотел видеть бесконечно. Кое-как успокоившись, Чуя увидел это и протянул руки к чужому лицу, смахивая прозрачные слезинки большими пальцами: он совсем не желал видеть Осаму таким. После этого рыжий взял лицо шатена одной рукой за подбородок и слегка приблизился к нему, жарко дыша чуть ли не в самые губы.       — Эй, Дазай.       — М?..       — Люблю тебя, — честно признаётся Накахара, чувствуя, как легко становится на душе. Всё-таки печатать признание на телефоне и говорить его в реальности — совершенно разные вещи.       После этого Чуя поднимается на носочки и, притянув чужое лицо к себе, оставляет на губах Осаму мягкий поцелуй. Детектив желает большего, поэтому прижимается ближе и проталкивает свой язык глубже в желанный ротик, вырывая из рыжего тихое мычание, потому тот начинает неуверенно отвечать, до сих пор не веря своему счастью. Оба испытывают невероятное облегчение и лёгкость, словно с души сошёл непосильной тяжести груз, освобождая от оков трепещущие сердца двух парней. Ведь они понимают, через сколько пришлось пройти, чтобы наконец добиться взаимности этого чарующего, окрыляющего чувства, коим они сполна теперь наслаждаются: спешить некуда. Спустя некоторое время парни всё же неохотно отстраняются, тяжело дыша, и смотрят в глаза друг друга взглядами, полными нескрываемой любви.       Все маски наконец спали, раскрывая друг другу истинные чувства.       — Я тоже, слизняк, я тоже, — растянув придурошную улыбку на лице, наконец отвечает Дазай, на что получает весьма справедливый, но беззлобный комментарий.       — Дурак… Ты совершенно невыносим!       И оба заливаются невинно весёлым смехом, но таким, в котором прослеживаются еле заметные нотки скребущей печали, омрачающие этот прекрасный момент. Уже давно понятно, что нет дороги назад, оттого и грустно. Грустно, что они оба оказались тут. Грустно, что они смогли признаться друг другу только после смерти. Грустно, что всё вышло именно так…       Но такова их судьба, и никто не может теперь изменить её.