О поступках и последствиях

Это был долгий день; долгий – и очень хороший. Сначала Юн Се Ри повела Чжон Хёка смотреть кино: повела-то его, но – сколько ж лет она сама не была в кинотеатре? Одной неинтересно, а ни с кем другим почему-то не хотелось. Они сегодня как сбежавшие с лекций студенты, подумала Се Ри, переплетая с капитаном пальцы в полутьме зрительного зала. А ведь она, между прочим, за время учебы так ни одного занятия и не прогуляла, да и с работы без серьезной необходимости днем ни разу не уходила. А с другой стороны, провести время вместе с ним – разве ж это не важная причина? Потом была простая еда в каком-то крохотном ресторанчике. Нет, Се Ри не перестала быть Капризной Принцессой, и в заведении с мишленовскими звездами она немедленно бы вспомнила свою знаменитую придирчивость. Но здесь и сейчас это было просто не нужно: возможность побыть вдвоем, обычной парочкой на свидании – вот что было ценно. А еще – прогулка по окрестностям Сеула и откровенный разговор на мосту, так похожем на тот, швейцарский, оказавшийся столь значимым в ее жизни. И слова, снова изменившие для нее картину мира. Оказывается, еще тогда, много лет назад, они с Чжон Хёком привлекли внимание судьбы – и что ей, насмешливой, какие-то там государственные границы?.. Да и завершение дня тоже получилось душевным. Нагулявшиеся по городу мальчишки сияли восторгом, взахлеб делились впечатлениями, и даже сдержанный Ман Бок улыбался с застенчивой радостью, так ему все понравилось. Они бы засиделись допоздна, наверное, но взрослый и тактичный безопасник в какой-то момент очень ловко свернул беседу и отправил младших по званию укладываться спать. А Се Ри ушла к себе с книгой. Первой попавшейся: что-то ей подсказывало, что читать придется недолго. Похоже, в этот раз Чжон Хёк уже не сомневался, допустимо ли ему являться к ней в спальню поздно вечером. Даже стучаться не стал: переступил порог, тихо притворил за собой дверь, поймал в объятия шагнувшую ему навстречу Се Ри. Застыл на несколько ударов сердца – а после взял ее за руку, потянул за собой к постели. Ему даже хватило терпения повесить снятую одежду на спинку стула, хотя к тому моменту, когда на них обоих ничего не осталось, глаза капитана казались уже совершенно черными. Устроившись на краю кровати, он шепнул тихо: иди сюда. И Се Ри забралась к нему на колени, склонилась ближе, целуя без разбору резко очерченные брови, твердые скулы, приоткрывшиеся губы. Чжон Хёк ответил не раздумывая, и горячие ладони его легли ей на талию, приподняли – и аккуратно опустили обратно, и Се Ри ахнула, ощутив его – внутри. Он помедлил пару секунд, позволяя ей привыкнуть – и задвигался вместе с ней. Размеренно и плавно, а дальше все быстрее, и в конце концов она вскрикнула, забилась в его руках – захлебываясь воздухом, царапая широкие плечи. И обмякла, уткнулась ему в шею, а мгновением позже его руки кольцом сомкнулись вокруг, и Се Ри всем телом почувствовала тряхнувшую его крупную дрожь. И теперь уже Чжон Хёк со стоном прижался к ней еще теснее; замер, выравнивая дыхание. А потом осторожно откинулся на спину, увлекая Се Ри за собой. Они едва не заснули прямо так, поперек кровати. Но Чжон Хёк все же отыскал в себе силы переложить ее, улечься рядом и даже натянуть сверху одеяло. Се Ри обхватила его – насколько дотянулась, потерлась носом о плечо. – Ты совсем перестал смущаться, – шепнула она. – Я рада. Чжон Хёк чуть крепче обнял ее, легко погладил по щеке костяшками пальцев. – Не в том дело, – с привычной серьезностью откликнулся он. – Просто… это же ты. Кажется, ей только что признались в любви, подумала Се Ри. Но ведь не поспоришь: важно не только то, что и как ты делаешь; главное – с кем именно. *** Юн Се Ри почти уже и забыла, что толкнуло капитана перейти границу. Нет, она знала, что он продолжает искать Чо Чхоль Гана, но как-то упустила из виду: если Ри Чжон Хёк кого-то ищет, то обязательно находит. Вот и сейчас он – как там у них говорится? – успешно выполнил задачу. И, кажется, этот вечер станет решающим. А заодно – хотя об этом думать совершенно не хочется – он может стать для них последним. И вот не зря говорят: не бывает идеальных планов, обязательно что-то пойдет не так. Ну да, они отбили нападение присланных братцем бандитов, и даже в убежище Чо Чхоль Гана успели явиться вовремя, вот только сам беглый северокорейский преступник оказался умнее и быстрее, чем хотелось бы. Он ведь не просто сумел вырваться, он еще и с оружием ушел. Увидев, как Чо Чхоль Ган направляет это оружие на самого дорогого ей человека, Юн Се Ри не колебалась ни секунды. *** Очнувшись в палате и не увидев Чжон Хёка, она испугалась едва ли не так же сильно, как тогда, при виде пистолета в руке их общего врага. Собравшись с силами, потянулась к телефону: чуть капельницу не оборвала, но достала, набрала знакомый номер. И едва не расплакалась от облегчения, когда Чжон Хёк ответил ей. Он ругал ее за безрассудство, конечно – но Се Ри же видела, чего ему стоили эти несколько суток ее беспамятства. Бледный, осунувшийся, он обнимал ее так осторожно, словно она была хрустальной, и – Се Ри чувствовала, как сильно дрожат его руки, когда он прикасается к ней. Кажется, до сих пор она и не знала его – таким. А потом в палату влетели остальные ее северокорейские гости, и они тоже так переволновались за нее, и так радовались, что она очнулась, и Се Ри опять едва не расплакалась. Пусть это все ненадолго, и ей придется еще как-то пережить расставание, но в тот момент она смотрела на них на всех и думала: наверное, когда с тобой рядом такие люди, это вот и называется – счастье. *** – Он сказал, что собирался увезти вас в Северную Корею по заданию своего руководства, – сообщил ей сотрудник национальной разведслужбы, и Юн Се Ри с трудом подавила приступ паники. Что вообще творит этот Ри Чжон Хёк? Он что, не осознает, что сам себя ставит под удар? Нет, желание защитить и ее, и своих солдат – это понятно, но брать все на себя, да еще и так откровенно при этом врать? Почему нельзя просто сказать правду, которую – давайте уж честно – эти люди все равно и так прекрасно знают? – Ничего подобного, – ответила она тихо, но решительно. – Ни разу он не предлагал мне такого. И когда я была в его стране, он сделал все возможное, чтобы помочь мне вернуться домой. – Ваше слово против его, – поморщился разведчик. – Придется организовать вам очную ставку, может быть, хоть так мы получим правдивый ответ. Се Ри стыдно, очень стыдно за такие чувства, но – она даже рада была услышать про сличение показаний ее и капитана Ри. Пусть хоть так, под прицелами камер и микрофонов, хотя бы ненадолго у нее получится увидеть его. *** Им позволили остаться вдвоем. Не по-настоящему, конечно же, и скрытая – и совершенно не скрываемая – съемка исправно записывает их слова и жесты. Но все же в комнате они одни, и Юн Се Ри вглядывается в любимое лицо и до боли стискивает пальцы. Упрямый – невозможно, чертовски упрямый Ри Чжон Хёк так и не сказал ни слова правды. Знай она его чуть хуже – могла бы и поверить непроницаемому лицу и холодным словам, но лгать глазами он все же не научился. И от тоскливой нежности его взгляда у нее словно узлом все скручивалось внутри. Когда он попросил ее уйти, она даже спорить не стала. Поняла, что сорваться он себе не позволит, но с каждой минутой ему все сложнее держаться. Да и ей, в общем-то, тоже. И потому Се Ри заставила себя подняться и, не прощаясь, выйти, да только сил ей хватило всего-то на несколько шагов. А потом под ногами поплыл почему-то пол, и все вокруг провалилось в темноту. *** – Госпожа Юн, – сказал ее лечащий врач мягко, – мне не нравится ваш обморок. Травм головы у вас не было, рана заживает неплохо, и я совершенно не вижу причин для потери сознания. Если только не… Может быть, вам стоит сдать еще один простой анализ и сделать ультразвуковое исследование? Поначалу его профессиональная осторожность сбила Юн Се Ри с толку. Анализы – ладно, ее уже на что только не проверили, но УЗИ-то ей зачем? А потом она поймала едва заметную улыбку – и поняла, и с растерянным вздохом прижала ладонь к губам. – Вы думаете… – неуверенно шепнула она, – вы правда считаете, что я?.. – Полагаю, – уже открыто улыбнулся доктор, – мы не можем исключить такую вероятность, да? *** Все тот же сотрудник разведки пришел к ней на следующий день. Поинтересовался ее самочувствием, а потом неожиданно извинился. Мне надо было учесть, сказал он, что вы еще не оправились от ранения. Неудачно получилось. – Ничего страшного, – покачала головой Се Ри. – Раз уж я оказалась замешана во всем этом, вы не обязаны были жалеть меня. Вам-то надо было делать свою работу. – Но хорошо, что вам стало лучше, – негромко добавил так и не назвавший ей ни имя, ни звание разведчик. – Я сообщу вашему северокорейскому приятелю, его это порадует. – Послушайте, – помолчав, произнесла Се Ри, – у меня к вам просьба. Я понимаю, что Ри Чжон Хёк в любом случае уедет домой, но есть то, о чем он должен узнать. Можете ли вы передать ему письмо от меня перед отправкой на Север? Мужчина смерил ее долгим взглядом и, помедлив, ответил с неожиданной мягкостью: мне ведь придется его прочитать. – Да и ладно, – вздохнула она. – Вы все равно скоро узнали бы. И не только вы. Он, пожалуй, ожидал увидеть настоящее письмо с заверениями в нежных и вечных чувствах. Ну, трудно было не заметить, как смотрели друг на друга эти двое даже во время злосчастной очной ставки. Все оказалось куда лаконичнее: в протянутом госпожой Юн конверте нашлась только копия медицинского заключения с приколотым снимком, сотрудник разведки вчитался – и брови его поползли вверх. – Вы не думаете, – осторожно спросил он, – что стоило бы сказать ему об этом сейчас? – Нельзя, – замотала головой Се Ри. – Он обязательно должен вернуться, иначе его семья пострадает, а этого Чжон Хёк себе никогда не простит. Вы запечатайте, пожалуйста, и скажите, чтобы он прочитал уже дома. Не хочу усложнять ему решение, но и скрыть совсем тоже не могу. *** – Ты что, плачешь? – растерянно спросил его отец, и Чжон Хёк, закусив губу, отвернулся к окну. Он так и не смог пока почувствовать, что вернулся домой: столько всего случилось за последние дни, что этого оказалось для него, похоже, слишком много. И еще – до сих пор крутилось в памяти разорвавшее сердце в клочья расставание с Юн Се Ри на границе. Он и не надеялся, что ей позволят, но – в разделительную зону с визгом шин влетел автомобиль, и Се Ри выскочила, бросилась вперед. Он страшно испугался тогда – она же едва очнулась, ну нельзя ж так рисковать, а вдруг опять станет хуже – и метнулся ей навстречу, вновь пересекая границу. И удивительно, что их прямо там не расстреляли с двух сторон сразу! Она вот так с разбегу и уткнулась в него, прижалась крепко, словно пытаясь стать с ним единым целым и не разделяться больше никогда. Выдохнула едва слышно: тебе отдали мое письмо? И он заверил торопливо: да, конечно, я открою дома, как ты и просила. А потом они еще говорили друг другу что-то – отчаянное, нежное, прощальное – пока в конце концов хранители южнокорейской безопасности не решили, что хватит уже испытывать на крепость нервы северных коллег. Это он после уже осознал, что все это время они простояли под дулами пистолетов, своих и чужих, а тогда-то понимал только, что их отрывают друг от друга, и как знать – не навсегда ли? А потом он шел, то и дело оборачиваясь, ловя взглядом залитое слезами лицо Юн Се Ри. Оно и дальше так и держалось у него перед глазами, и воспоминание это измотало настолько, что Чжон Хёк даже не нашел в себе сил удивиться толком, когда их попытались тихо пристрелить по дороге. Да и никто из них, пожалуй, не удивился такому повороту: слишком многим они всю игру испортили уничтожением Чо Чхоль Гана. Вот Ман Бок – тот поразил, да, когда кинулся заслонять его собой, и это заставило Чжон Хёка очнуться, и он даже успел отбросить неожиданного защитника с линии выстрела. А вот то, что этот выстрел так и не прозвучал, было уже настоящим чудом: кажется, не только он пытался защитить семью, но и семья его – в который уже раз – защитила. Он не забыл о письме от Юн Се Ри, конечно же. Дождался вечера, ушел к себе в комнату, заставил себя не торопиться и аккуратно распечатать конверт. Ему хватило одного взгляда – и Чжон Хёк все понял сразу, и лист бумаги выскользнул из ослабевших пальцев, мягко спланировал на стол. Он не сомневался ни секунды, почему – так. Почему она не сказала ему до отъезда. Выбор его стал бы во сто крат сложнее, и такого Се Ри для него не хотела. Вот только думать о том, что она… хотя теперь уже правильнее сказать – они остались там без него, было просто невыносимо. *** Юн Хи уже собиралась спать, но все же поддалась порыву и постучалась к сыну. Нет, она уже поверила, что он вернулся благополучно, и все-таки ей хотелось еще увидеть его – хотя бы на минутку. На стук Чжон Хёк не ответил, и Юн Хи, поколебавшись, осторожно открыла дверь. И остановилась на пороге, глядя, как ее давным-давно взрослый ребенок сидит за столом, уткнувшись лбом в стиснутые руки, и как едва заметно вздрагивают его плечи. Помедлив, она подошла неслышно. Увидела белеющий на столе листок, прочитала – и осторожно обняла сына, притянула к себе. Погладила растрепанную макушку. Вряд ли ей когда-нибудь доведется увидеть внуков. Кровь их семьи прорастет на чужбине, и эти дети будут жить в другой стране: такой близкой на карте и такой бесконечно далекой. Но все же хорошо, что Чжон Хёк рисковал не напрасно: теперь у той женщины останется еще и зримая память о нем, а у него – осознание, что он сумел защитить ее и детей. И это – самое важное, что только можно представить. *** Эти люди ходят к ней уже как на работу, вздохнула про себя Се Ри, увидев знакомое лицо все того же безымянного сотрудника национальной разведки. Хотя, если подумать, она ведь на самом деле – часть их работы. И ей еще придется после выписки к ним на официальный допрос ехать, это пока ее щадят просто… – Я хочу показать вам кое-что, – коротко поздоровавшись, сказал разведчик и протянул ей тонкую папку. Се Ри открыла, прочитала короткие строчки под грифом секретности, и у нее защипало в глазах: вернулись… Живые. – Руководитель политбюро – крупная фигура, его власти хватит, чтобы прикрыть эту их… самовольную вылазку, – забрав у нее документ, пояснил мужчина. – Тем более, что цели они достигли, Чо Чхоль Ган уничтожен, а уж как именно – да кого это на самом деле волнует? Победителей, как правило, не судят. – Спасибо, что сообщили мне, – кивнула Юн Се Ри. Помолчала немного и спросила, прищурившись: – Почему вы так… добры к нам? – Я не добрый, я практичный, – невозмутимо откликнулся разведчик. – Вы слишком публичная персона, чтобы позволить вам вести себя опрометчиво. Теперь вам известно, что с этими людьми все в порядке, и мы можем надеяться на ваше благоразумие. Вы ведь понимаете, что не стоит раскрывать личность вашего, хм… иностранного друга? – Разумеется, – безмятежно произнесла она. – Это ведь даже удобно. «Сообщение любой информации о нем запрещено в интересах национальной безопасности» – идеальный ответ, я считаю. Кажется, подумала Се Ри, у защитника этой самой безопасности от такой формулировки слегка задергался глаз. Но, с другой стороны – а разве в этом есть хоть слово неправды? *** Когда листья на деревьях окрасились первым золотом, капитан Ри, кажется, и спать-то толком перестал. Зато начал дергаться от каждого случайного взгляда на календарь. И было так, пока ему не позвонил отец и не сказал ворчливо: нервничаешь там? Ну так можешь уже успокоиться. Родила твоя Юн Се Ри; двойня у вас, мальчик и девочка. Почти год Чжон Хёк довольствовался короткими сообщениями: проверили, все у них в порядке. А потом отец как-то сумел достать фотографии: Се Ри с детьми в одном из сеульских парков. И они смотрели их втроем, и строгий глава политбюро кивал одобрительно, а матушка улыбалась. А еще она вынула из шкафа его собственный старый альбом, положила рядом, и двое мальчишек – на старых черно-белых фотографиях и на цветных глянцевых кадрах – оказались до неразличимости похожи. Зато девочка сразу напомнила Чжон Хёку детские снимки Юн Се Ри. Ну вот, подумал капитан, она хотела дочку, а он – похожих на нее двойняшек. Кажется, в итоге у них неплохо получилось? *** – Нам невероятно повезло с этим южнокорейским фондом, – первым же делом заявил Чжон Хёку старый друг, встретивший его в Швейцарии. – Благодаря его средствам мы можем принять талантливых детей, у которых раньше не было бы шансов учиться здесь. Хорошо, что ты приехал сейчас: и всю концертную программу послушаешь, и с руководительницей фонда познакомишься. В вашей стране ведь тоже найдутся ребята, которых стоит привезти к нам? – Госпожа Юн, верно? – негромко спросил Чжон Хёк. – Мы, в общем-то, уже встречались раньше, но я очень давно ее не видел. Он постарался сказать это ровно, но что-то видимо все же мелькнуло в его голосе такое, что собеседник прищурился, смерил его острым взглядом и произнес с едва заметной улыбкой: ну, тогда вы просто возобновите знакомство… *** Он увидел ее еще в небе и немедленно узнал, конечно же. И на сей раз эта невероятная женщина даже приземлилась безопасно… ну, почти, потому что параплан все же накрыл ее с головой. Чжон Хёк смотрел, не в силах сдержать улыбку, как она с ворчанием выпутывается из ярко-красной парусины: чуть сердитая, встрепанная, бесконечно родная. А потом обнимал ее крепко, и вытирал ей счастливые слезы, и целовал ее губы, щеки, волосы, и шептал ей что-то, задыхаясь от нежности, и слушал в ответ слова, звучащие музыкой. А после сказал еще, уткнувшись ей в макушку: я видел фотографии; прости, что все это время я не мог быть с тобой… с вами. – Все хорошо, – откликнулась Юн Се Ри тихо. – Ты жив, и мы живы. Это ведь главное. Отстранилась, взяла его за руку и добавила, рассмеявшись: пойдем-ка со мной; вам давно пора познакомиться.