Боль острее, чем красота, наглее, чем моя нагота. Она такая же, как и я.
Дрожание рук никак не унять, странная паника разрастается внутри, Лиён касается холодных пальцев своего босса, лихорадочно перебирает пальцами одежду, чтобы помочь стянуть её и осмотреть воспаленную и сочащуюся кровавую рану. Видит, какой глубокий и точный удар нанесен. — Ты будто первый раз видишь ранения, — шепчет парень и смотрит исподлобья, прижимая пальцы чуть ниже раны, притормаживая кровотечение. — На вас - впервые, — Лиён отвечает тихо, мечется взглядом, немного даже теряется, прежде чем приступить к обработке. Щиплет и заставляет шипеть, или глухо стонать сквозь сжатые зубы, пока альфа подрагивающими пальцами подготавливает к худшему. Тот отказывается от обезболивающих, приказывает зашивать так. Альфа знает и владеет некоторым медицинским образованием, знает каждое свое действие наизусть, но почему-то в этот раз лажает, тормозит и тем самым причиняет больше физической боли. В конце концов, парень не выдерживает и перехватывает его руку за кисть, увлекая внимание на себя. — Успокойся сейчас же! Я не хочу, чтобы остался уродливый шрам из-за твоей невнимательности. Этих слов достаточно. Притупляя острый запах свежей крови и приходя в себя, альфа концентрирует всё своё внимание, и только тогда парень расслабляется и скрывает глаза в изгибе локтя, позволяя блуждать чужим пальцам по ребрам и животу на наличие других травм и ушибов в драке. — За тем домом всё ещё следят, как вы… — вдруг говорит Лиён, и парню приходится выцепить себя и с силой вытолкнуть в сознание, которое расплывалось перед глазами. — Там мой связной, всё нормально, завтра вернусь. — Разве подозрений не будет, что он почти весь день дома просидел? — Не будет. Они скорее всего уже в курсе, что мы с ним друзей не заводим. Так что, вполне нормально для такого типа просидеть дома. — А ваша работа? — Хватит уже вопросов. С тем, что касается моей жизни, я сам справляюсь. — Но, босс, вы еле на ногах стоите, крови потеряли слишком много и физически вам напрягаться нельзя, шов разойдется. — Напомни мне, я тебе давал разрешение столько говорить? Темный и тяжелый взгляд откровенного раздражения заставляет альфу прихлопнуть свой рот и сделать шаг назад. Где это видано, чтобы зверь от природы послушно отступал при виде простого человека? Но всё настолько просто, что Лиёну самому тошно от себя. Этот мальчишка притерся ему до зуда под кожей, настолько привычен и необходим, отчего ненужная забота вылезает вперед и душит, и парню это не нравится, как и не нравится самому альфе.***
Ему не привыкать быть семейным врачом — к тридцати годам-то пора было привыкнуть. Джунки видел всякие ранения, ставил на ноги и приводил в божеский вид с исключительным умением, и не только потому что семья Ким и их отпрыски были главенствующими и пугающими лицами, а потому что его семья уже давно имеет тесные связи с ними. Вроде бы и люди неплохие, но омега старался не вникать в обратную сторону этой империи. Есть звонок — он обязан приехать и без лишних вопросов заняться лечением. Но в который раз, от выезда под их локальным приказом «Чонгуку нужна помощь», в омеге буря эмоции закипает. И давайте откинем тот момент, что у них немного не однозначная связь. Неправильная, странная, дикая и животная. Джунки понимает своё место и понимает, что сколько бы внутри не горел пожар, он не имеет права и пикнуть в ответ, а молодому альфе и не нужно ничего слышать. Тот живет в своё удовольствие и получает всё, что ему нравится. Так омега и оказался на месте своего отца в роли домашнего врача, который обязан по первому зову сорваться с места и обслужить любого члена семьи. Было всегда проще с Ким Намджуном и его младшим сыном, но никогда не с Чон Чонгуком. Строптивым, не принимающим отказ альфой. Чону тогда исполнилось 15, когда он впервые увиделся с Джунки, и всё. Уперся и требовал отца завести нового врача, мол тот уже старый и слишком много возмущается на нерадивость альф в опасных операциях. Сначала это было лишь наблюдение, Чонгук смотрел издалека, приставал с вопросами и с блеском в глазах наблюдал за тем, как омега управляется со своей волшебной сумкой, переполненной всеми необходимыми вещами для первой и последующей помощи одному из господ. Джунки был довольно хрупок, даже слишком, худ, но подтянут, изнурительные смены в хосписе и без того не давали толком передохнуть или поесть. Но омега был поистине очень красивым: гладкие некрашеные темно-коричневые волосы, карамельного оттенка с отливом в темный ореол глаза, необычайно бледная кожа и изящные длинные пальцы. Он весь словно состоял из плавных изгибов с мягким, но твердым голосом. Чонгук смотрел, не отрываясь, упиваясь бархатным запахом молока и клубники. Приторно, но настолько ненавязчиво и изыскано. Это вскружило голову, и Чон взял своё, несмотря на большую разницу в возрасте. Их встречи нерегулярны, Чонгук не постоянен, а Джунки просто некогда. — Больно, — ворчит Чон, врет, скорее чтобы привлечь внимание сосредоточенного омеги. Когда тот усиленно сдавливает края пластыря, накладывая последний, чтобы перекрыть огнестрельную рану. Джунки не отвечает, смеряет лишь хмурым взглядом в ответ. Затем убирает запачканную подложку в крови и избавляется от пули, попутно собирая инструменты. Они в комнате у наследника, Юнги с Намджуном сидят в гостиной на первом этаже и терпеливо ждут вердикта от врача. Не то чтобы Чонгук впервые получал травмы или ранения, но элементарная тревога всё равно витала в воздухе. — Как минимум несколько дней без физических нагрузок, а дальше посмотрим, — чеканит Джунки и поднимается с постели, подходит к столу и выкладывает использованные инструменты в другой отсек — займется ими, когда будет не здесь. Он так сосредоточен на работе, что не сразу различает шаги за спиной и всем телом напрягается, когда его мягко подталкивают к столу чужие бедра, и Джунки всем существом чувствует возбуждение младшего. — Но у меня всего лишь болит плечо, как же я без физической нагрузки? — шепчет будто демон, тихо, с придыханием в самое ухо, и трется щекой об ухо парня, а здоровой рукой скользит по животу вниз и останавливается, чтобы кончиками пальцев пройтись вдоль кромки брюк. — Я сказал, никаких физических нагрузок, господин, — Джунки пытается мягко, но твердо оттолкнуться, но лишь провоцирует, и рука господина быстро перебирается к спине, надавливая с твердым напором. Чонгук продолжает тереться плавно об ягодицы, обтянутые черной тканью, уведомляя, предупреждая о том, как он его хочет. — Это невозможно, когда вижу тебя в этом халате и при работе, — альфа ухмыляется, когда слышит судорожный вздох, и внизу живота приятно тянет. — Я так соскучился, Джунки, ну же. Только вот в Чоне голодное желание, а в Джунки всё не то. Не то, что должно было родиться к этому альфе. И каждый раз слишком больно. Омега пользуется моментом, судорожно набирает воздуха в легкие, жмурится, возвращая себе трезвый ум. Разворачивается быстро и с напором подталкивает Чонгука в грудь к кровати, а сам остается на месте. — Мы уже говорили об этом. — Да что такое? Ты же тоже хочешь. Мы не виделись почти месяц. — Да что ты? Омег на своём районе растерял вдруг? — Джунки ухмыляется, а внутри жжется горечь и обида. Ненужная никому. — Тем не менее, напоминаю: никаких физических нагрузок. — Но я соскучился по тебе, — будничным тоном отвечает Чон, словно объясняет пятилетнему малышу прописную истину. Но тут даже невооруженным взглядом понятно — внутри у альфы ничего. Привычка и желание, удобство и презентабельный вариант. Но не более того. — Я свою работу выполнил. Отдыхайте, господин Чон, я доложу о вашем состоянии вашему отцу, — омега хватается за сумку и делает поклон как подобает, и быстрым шагом срывается к двери. — Всего доброго. Альфа вскипает, недобро скалится и подрывается с места, грубо разворачивая омегу к себе с силой припечатывая к стене. Угрожающе нависает сверху и долго-долго смотрит в карамельную радужку. При ярком свете ламп омега выглядит бледным, а сейчас напуганным и дико изможденным. — С каких пор ты смеешь так разговаривать со мной, м? — Чон до боли сжимает здоровой рукой горло омеги. — Видимо, забыл своё место, я слишком многое тебе позволял. Пристроил тебя к нам, а ты продолжаешь работать в сраном хосписе, жалуешься на бессилие и дерзишь мне. Своему господину. Ты серьезно думаешь, что я проглочу это дерьмо? — Я работаю там потому, что мне нравится помогать людям… — Заткнись, я и так не в духе из-за сорванной операции, — пальцы сжимаются сильнее, вгоняя ногти в нежную кожу. — Если я требую, значит, так и должно быть. Я пошёл у тебя на поводу, не сплю ни с кем, а ты на всё это просто воротишь нос? Место, Джунки. Ты совершенно забыл своё место. А я тебе напомню. Завтра я буду ждать тебя у себя, и только рискни не явиться. Отмени свои ебучие приёмы, вызовы, уволься, но чтобы ты был ровно в восемь у меня. Я ясно изложил своё требование? Шепот пропитан ядом, а темный взгляд вспарывает кожу на лице. Омега дрожит, чувствует силу альфы, задыхается в его аромате, а голову нещадно разрывает от давления. Чон, несмотря на резкую боль в плече, касается холодной щеки и подтирает влажную дорожку, вдруг улыбается, но оставляет давление на шее. Джунки знает, каким может быть Чон, знает его тихую ярость. Омега не успевает и рта раскрыть, как дверь в комнату открывает Намджун. Альфа смотрит на то, как доктор пользуется моментом и пулей вылетает из комнаты, и то, как Чонгук даже не смотрит в его сторону и возвращается на постель, удобно устраиваясь среди многочисленных подушек. — Пахнет неприятно. Мрак какой-то. Ты снова за своё? — Ким осуждающе смотрит на сына. — Мой омега, что хочу, то и делаю. — Чонгук, перестань измываться над ним и просто уже переключи внимание на других. — Я ему ничего не обещал, кроме покровительства. И, дорогой отец, это ты мне сейчас будешь говорить о раненых чувствах этого омеги? Правда? — Чон вдруг садится и с откровенным издевательством улыбается так, словно услышал нечто приятное. — А ты тоже о чувствах думал, когда трахал мою маму и пытался меня зачать? Когда ты меня не планировал даже. Атмосфера в комнате сгущалась, ещё немного и воздух будет искриться. Чонгук прекрасно понимает силу старшего альфы, знает, что это чревато, даже несмотря на то, что сын уже давно не ребенок, а раз так, то и наказания обретают другой оттенок. Ким делает шаг к постели, буравя сына холодным взглядом, прячет руки в карманы брюк, раскрывая полы пиджака. — Знаешь, ты умный мальчик, от тебя я достаточно пользы имею, ведешь ты дела прекрасно, но в некоторых моментах разочаровываешь. Я могу показать тебе во всей красе, но чуть позже, когда придет время. А оно, поверь мне, придет. И когда я увижу твой взгляд, я заставлю тебя испытать каждый оттенок. Ты вспомнишь и Джунки, и всех остальных, — голос альфы спокоен, тих, но и оттого бьет больно по ушам, заставляя скорчиться и отступить назад. — И вот тогда до тебя дойдет. — Посмотрим, — шипит сын, сгребая всю волю в кулак, и не поддается силе чужого зверя, примеряя на себе то, что глава творит с каждым, кто оказывается в подобном положении. Чувствует кожей, кипит до пузырей и зудит от боли в голове до спертого дыхания, пока Намджун не отступает и не разворачивается к двери. — Вижу, тебе легче, жду отчет о твоей неудачной вылазке. Юнги я отправил домой, так что за свой промах будешь отвечать сам. Намджун прикрывает за собой дверь без лишнего фарса. Замирает и подпирает стену, долго, очень долго смотрит перед собой. Там в комнате он увидел все ещё вспоротую рану своего ребенка, даже сквозь года, уже в осознанных глазах он видит неприкрытую и скулящую муку. А Ким продолжает ваять из своих детей монстров, как бы он ни пытался, всё неверно. Его женщины не привили заботы ни ему, ни детям. Неверно было всё, от начала до конца. Кроме него. Всё пошло не так. Намджун выходит из здания и уже не помнит, как садится в машину в сопровождении охраны. На заднем сидении, в салоне темно и лишь мутные блики фонарей пробивают себе путь через матовое стекло. Водитель трогается с места, а Намджун прижимается лбом к стеклу и закрывает глаза. Кто бы знал, как давно в нём горит отчаянная и зияющая дыра. Кто бы понимал взгляд несчастного Джунки, если бы не сам альфа, потому что видел уже такое и испытал сам. Жаль. Как же жаль. Намджун не хотел быть монстром для своих детей и не хотел слепить из них то, что имеет сейчас. Власть, сила, деньги, восхищение и вечное одиночество даже среди восхваляющей толпы. А Чонгук ещё долго будет сидеть в своей комнате у раскрытого документа и несколько раз прокручивать сцену в памяти. Пытаться впитать в себя смысл слов и понять, в какой момент угроза станет действенной. И почему она звучит так отчаянно?***
У омеги не заладилось с самого утра. Он проспал первую пару, оставил себе пару синяков и обжегся чаем, в суматошной попытке одеться оторвал пуговицу на рубашке, разлил тот же чай на светлые джинсы и с ядовитым проклятием опустился на диван напротив мерцающего экрана телевизора. Он бы так и просидел неизвестно сколько, если бы не стук в дверь. Чимин не шевелится, переводит взгляд на единственное окно, где не зашторено, отмечает домик по соседству, но не ощущает, что за ним снова наблюдают. Только после третьего стука тяжело поднимается с дивана и влезает в первую попавшуюся футболку ярко-желтого оттенка, позабыв о джинсах с растекшийся кляксой коричневого оттенка. На пороге стоит Джейн, во всей красе. Это его очаровательная преподавательница с факультета журналистики и, по совместительству, верная составительница лживых статей для семьи Ким. Видно, она только что прилетела, потому что в одной руке сжата пластмассовая ручка небольшого чемоданчика на колесиках. Она поворачивает голову и, хлопнув ресницами, заинтересованным взглядом обводит парня с головы до ног. — Я-я-ясненько, — насыщенного красного цвета губы улыбаются, а голубые глаза озорным огоньком горят. — Пустишь? Чимин делает шаг в сторону и пропускает утреннюю гостью в крошечный коридорчик, где она оставляет чемодан и снимает обувь. Девушка старше Пака на пять лет, но из-за влиятельного положения своей семьи, дочь прокурора уже имеет нужные места рядом с правильными людьми. Джейн осматривает жилище, замечает раскуроченную рубашку, бросает взгляд на телевизор и плюхается на диван, отчего легкий подол платья струится по обивке и скрывает колени. Она хлопает ладошкой рядом, и Чимин просто садится, потому что если не сядет, то окажется зажатым душными объятьями где-то в другой части своей квартиры. Ли Джейн без ума от своего лучшего студента и готова его тискать 24/7, только дайте волю, как призналась в прошлом — Чимин у неё антистрессовая подушечка. Пак морщится, фыркает, но дается в ласковые руки. Честно говоря, он и не против этой дружбы. У них прекрасный взаимовыгодный тандем, удобное общение и, кажется, они понимают друг друга с полуслова. Да и по факту — она единственный его близкий знакомый, подруга почти, может быть. — Ну как ты тут без меня? — девушка хитро улыбается и, наконец, разжимает объятья, отчего тонкие сережки колыхаются в её коротких волосах, а Чимин морщится и старается отлипнуть скорее, и вернуться на свою половину дивана. — Увиделся с двумя альфами и понял, что мне хватит на всю жизнь вперед, — Пак выражает подобие улыбки и взмахивает руками для большей театральности. — Хах, они очаровашки, правда? Особенно тот, что помладше. — Да, настолько, что моим единственным желанием было впечатать ему планшетом по лицу. — О-о-о, ты ещё не видел самого младшенького, — Джейн заливается звонким смехом, забираясь на диван с ногами. — Да спасибо, наслышан. Чай или кофе? — Давай что покрепче? — У меня такое не водится, — парень пожимает плечами, останавливаясь у кухонного стола, и бросает взгляд по привычке на окно. — Что, господин Ким уже приставил слежку? — девушка следит за взглядом и понимает сразу что к чему. — Чревато, если здесь его люди. — Крысы скорее, его люди сюда не сунутся. Эти соседи тут уже сто лет живут, — отзывается парень, насыпая в кружку третью ложку сахара. — И сливки, — девушка свисает со спинки дивана, вылавливая каждое действие Пака, пока тот насыпает растворимую гадость в кружку. — А сливками не добавить? — ворчит. — Куда ты деньги деваешь? Тебе Дживон должен был заплатить кругленькую сумму, — недоумевает Ли и подпирает голову рукой, отчего золотой браслет сползает с кисти вниз. — Я себе гардероб обновил немного и холодильник наполнил едой, просто я ненавижу сливки и не пью спиртное, — омега присаживается на место и протягивает кружку ароматного напитка. — Остальное я откладываю. — Спорим, из еды у тебя там одна трава. — Я просто люблю здоровое питание. — Педант. — Алкоголичка. — Окей, задел за живое. Ладно, я тут вот зачем, — она тянется к сумочке на поясе и достает темно-зеленый конверт с выведенной золотой окантовкой и протягивает её парню. У Чимина существо внутри неприятно скребется, умоляет не принимать и не читать. — Да-да, ты приглашен, но не бойся, там и господин Сокджин будет со своей семьей. Ну и ты закреплен за мной, так что проблем не будет за случайный визит на вражескую территорию. Она сразу улавливает переменчивое состояние Пака и спешит его тут же успокоить. — Зачем там я? — Чимин зарывается пальцами в итак взъерошенную шевелюру на затылке и оттягивает несколько светлых прядей. — Вот и узнаешь, — Джейн кладет приглашение на столик и хлопает по нему пальцами. — И да, отказ не принимается. Потому что потом будет страдать моя задница и голова, а моя прелесть же не хочет, чтобы его нуне было плохо? — Ой, знаешь что? — Чимин закатывает глаза и уголки губ непроизвольно растягиваются в улыбке. — Давай, я жду твой лучший костюм! И Чимин в компании девушки проведет несколько часов, только примеряя и компонуя наряды, пока она победно не щелкнет пальцами и сделает заключение: «Сексуально. Берем!» — Кстати, ты какой-то странный сегодня, у тебя недомогание какое-то? Течка скоро? — Джейн выкрикивает из гостиной и, сделав глоток, устремляет внимание на крошечную спальню. Где в полумраке из-за опущенных жалюзи бродит омега. — И ты опять балуешься таблетками? Тебя же здесь никто не тронет, как и всех остальных омег. — Я имею дело с двумя альфами, у которых омеги ограничены в правах, как думаешь, мне стоит бросить пить таблетки? — отзывается парень и скрывается за дверью, чтобы переодеться обратно в домашнюю одежду. — И то верно, — пожимает плечами Джейн и делает громче звук, когда видит в новостях шикарный загородный дом с птичьего полета и множество машин за воротами особняка. — По последним новостям: 8 августа состоится благотворительный вечер в честь дня рождения юного наследника Ким Тэхёна, сына члена председательского совета Ким Намджуна. Приглашённые… — Челядям туда вход воспрещен, — неожиданно раздаётся голос Пака за спиной. Джейн оборачивается и видит неприкрытое раздражение в глазах омеги. — Поэтому я там не должен быть. Ты вообще видишь этот масштаб?! Хотя, с кем я говорю, ты сама из тех кругов и разницы не ощущаешь. — Чимин-а, — девушка быстро упирается коленями в обивку дивана и через спинку тянет руку к парню, чтобы перехватить аккуратную ладонь и притянуть ближе. Заглядывает в глаза и с нежностью улыбается. — Не переживай, я буду рядом с тобой, обещаю. Я хотела для тебя лучшего положения, разве не это ли шанс? — Ты права, но Кимы не внушают доверия, кто угодно, но не они, — Чимин прикусывает губу и снова поднимает взгляд к экрану, когда видит главу отдела охраны Мин Юнги. Тот сердобольно улыбается в камеру и лепит на ходу прекрасную историю о том, каким насыщенным должен получиться вечер и куда пойдут деньги. — Слишком близко, я такого не ожидал. — Знаю-знаю, — согласно кивает Джейн и притягивает омегу ближе, обхватывает ладонями его лицо и уверенно смотрит в ответ. — Это то, чего ты хотел, мы хотим. Пусть неожиданно, но ты так долго шел к этому, разве нет? И у нас всё получится. Я рядом. Чимин согласно мычит, фокусирует внимание на голубых, наполненных уверенностью, глазах, и мягко улыбается. Получив в ответ улыбку, девушка отстраняется и поднимается на ноги, расправив юбку. — Я тогда поеду, надо ещё многое успеть, кстати, статья-то и правда хорошая получилась, — слушая хвалебные речи, Пак провожает её до двери и помогает с чемоданом, но та вдруг замирает, так и не обув туфли. — Скажи, а… как там Чон? — Не подобает замужней девушке интересоваться другим мужчиной, — Чимин понимает сразу же, слабо хмыкает и качает головой. — У хёна всё хорошо, всё так же работает и содержит эту часть города, как видишь, благополучно. — Ой, мне много чего не подобает делать, но я же делаю, — Джейн обувается и, выпрямившись, становится чуточку выше парня. — Я и не сомневалась в мэре. Она ободряюще подмигивает, хватается за чемодан и, мазнув легким поцелуем по щеке омеги, буквально выпархивает из дома, направляясь к ожидающему её такси. Чимин подпирает дверной косяк и провожает её задумчивым взглядом, а в груди кошки скребутся. Он знает о чувствах Джейн, знает, с какой болью она металась в стенах его дома, когда узнала о своём будущем браке. Мистер Ли, лучший окружной прокурор, подобрал, по его мнению, лучшего альфу из своих кругов, чтобы выдать дочь красавицу удачно в насильное рабство и утопить в безразличной пучине несостоявшихся чувств. Чимину было жаль её. Всем сердцем жаль, и горько, в особенности, когда приходилось несколько раз пересекать границу города и мчаться в бар, чтобы соскребать пьяную девушку с поверхности и затем приводить в чувство. И если бы всё заканчивалось только алкоголем... Позже она пристрастилась к легким наркотикам, позволяла себе в выходные пропасть окончательно. Её супруга всё устраивало, пока она не светилась и не порочила честь их расчетливой связи. А вот Чимина она пугала и топила горькими слезами во время прихода. Её чувства к Чон Хосоку, кажется, остыли, но где-то на дне голубых омутов он видел нежную тоску. Мэр их города, крепость для бет и омег, был для неё эталоном идеального мужчины с мрачной и таинственной аурой. Но максимум, что она себе могла позволить, это короткие встречи на совете и в стенах колледжа, когда мужчина заходил, чтобы проверить заведение. Но Хосок не мог ответить взаимностью, видел внимание юной девушки к себе, оттого и держался всегда обособленно, чтобы не причинять больше боли и не давать ложных надежд. Хотя, его и волновала её судьба, как старшего наставника, но сделать он ничего не мог. Как и Чимин, просто наблюдал за медленным самоуничтожением. Но Джейн всё ещё держится, шутит о своём муженьке, заливисто хохочет и не забывает всё подправить перчинкой черного юмора, держится ближе к Паку, помогая ему и наставляя на путь в их диком мире. Она была опорой, когда сама нуждалась в этом. Забывалась в чужих проблемах и срывалась, только когда солнечный диск закатывался за горизонт. Вот она - сторона жизни в ежовых рукавицах семьи Ким. Изнурительный труд с грубой изнанкой и расчетливый исход жизни всех, кто слабее альф.***
Чимин не видел приятнее места, и не только потому что им управляет лучший хён в мире, а потому что, заходя внутрь, ты будто погружаешься в тот Мир, о котором грезят многие. Он расположен на границе со столицей в знак примирительной территории на небольшой промежуток времени. Этот бар открывает свои двери с шести вечера и позволяет здесь мирно отдохнуть не только бетам и омегам, но и даже альфам, а к утру закрывается. Да, заведение наполнено лишь теми, кто может иметь увесистый кошелек, но несмотря на это — здесь царит умиротворение. Бок о бок восседая за круглыми столиками, в мягком освещении небольших настольных торшеров, над неброскими темными столами из массивного дерева под звук живой музыки. Близнецы — брат и сестра омеги, которые здесь работают певцами, добродушно приветствуют Пака и увлекают в их небольшую, но уютную гримерку с большим зеркалом во всю стену и богатым шкафом всяких нарядов. — Я слышал, ты сам песню написал и ещё несколько вариантов тебе сам господин подготовил на первое время, — интересуется Мики, подхватывая из рук Чимина его рюкзак и помогая его убрать в шкаф. — Здорово, мы редко что-то своё поём, не так талантливы, а господин обычно очень занят. — Спасибо, не кипишуй ты так, я же тут не первый раз, — тихо смеётся Чимин с шубутного омеги, который уже пытается помочь подобрать наряд. — Боже, Мики, идем, — девушка подхватывает под руку брата и поправляет ему челку, а затем улыбается Паку. — Мы пойдем уже, а ты срази их наповал, только не смертельно, а то чаевых не с кого будет брать.***
Пользуясь долгожданными выходными, Юнги силком вытаскивает, точнее утаскивает за собой разморенного в постели младшего, буквально выдирая его из рук его омеги. Джунки всё же пришел, взял отгул и рискнул явиться на порог квартиры Чона, но вместо привычного раздражения встретил странную тишину. Чонгук сменил гнев на милость, стоило только почуять знакомый запах клубники на пороге, так как сам собирался уже уйти и увольнять к чертям парня из всех возможных мест. Потребности отчаянно выли, а руки нуждались в теплой коже и податливых губах. Стоило лишь прижать к себе и прошептать горячо в губы «наконец-то», Джунки с позором сдавался, поднимая белый флаг. Позволяя себя усадить на стол и податливо прижаться к сильному телу, обхватывая ногами чужие бедра. Омега умирал и воскресал, давился горечью и непролитыми слезами, но с упоением принимал и пропитывался ароматом бергамота и сочным привкусом грейпфрута, обжигая губы каждый раз. Водил всей ладонью по перекатывающим мышцам под кожей и каждый раз выстанывал всю эйфорию из легких, будучи прижатым под влажным телом и вдавленным в стену перед лицом. — Напомни мне, почему я сорвался сюда в свой единственный выходной? И что ты вырядился, будто на свидание? — Чонгук недоволен и раздражен, когда выходит следом за Мином из машины. Старший одет как никогда с иголочки, видно особенно готовился к этому вечеру. Приталенный костюм, уложенные светлые волосы в легком беспорядке. — У Хосока новый вокалист, те, кто был на прошлом вечере, остались в восторге, хочу вот расслабиться и послушать, — отвечает Мин и протягивает пригласительную карту охраннику на входе, пихает Чонгука в бок, заставляя расчехляться уже и предоставить пропуск. Чон хмуро осматривает кирпичное здание с приятной вывеской и нехотя, но отмечает, что у мэра вкус к таким вещам есть. — Устал от погони за безликим? — Нет, точно не после произошедшего, просто твоё здоровье берегу, беру паузу, — отмахивается омега и следует за администратором к забронированному столику. Чонгук осматривается, отмечая каждую деталь, зачем-то вдруг сравнивает заведение своего брата с этим баром, что-то неприятно колет под грудиной, когда он видит, как мирно восседают омеги рядом с альфами, на равных. Наслаждаются вином и закусками, тихо переговариваются, не забывая вслушиваться в мелодию, что плавной рекой растекается в этих стенах будто по нарастающей. Не мешает и не отвлекает. Они присаживаются за столик в углу, ближе к небольшой, пока пустующей сцене, на которую наведен яркий свет, и Юнги делает заказ, заведомо зная, что заказать и младшему. От Чона не ускользает то, что в их сторону смотрят, украдкой, осторожно, но всё же бросают взгляды, переговариваются ли — конечно. Как же, в таком заведении отпрыск монстра, у которого подобное место вызывает лишь дикий контраст с их устоями. На фоне звучат плавные звуки струн гитары вперемешку с тихой мелодией. Мотив сладостно игрив, будто дразнится, увлекая в свою игру. Чонгук даже не замечает, как вслушивается и перекатывает на языке красное вино. А Юнги рядом расслаблен, оглядывает зал и чувствует себя даже слишком хорошо, но что-то в нём ещё чувствуется, альфа чует, и это усиливается, стоит только появится в зале хозяину заведения. Да ладно, Мин Юнги? Чонгук облизывается и с хитрым прищуром наблюдает, как мужчина доброжелательно улыбается вставшим на встречу паре альфы и омеги за самым дальним столиком, остальные тоже смотрят, отвлекаются и продолжают наслаждаться аурой спокойствия. Чон Хосок излучает твердую и тихую силу. Окружая собой легкую прохладу мяты, одним лишь присутствием ставит всех на свои места и убаюкивает, давая выдохнуть и получить наслаждение от вечера. По истине эстетичного и сладкого. — Добрый вечер, — Хосок подходит к их столику в последнюю очередь. Юнги сдержанно кивает и улыбается, благодарит за приглашение, а Чонгук смотрит, не отрываясь. — Может быть, присядете к нам? — альфа глядит с вызовом, стараясь выразить своё уважение и сдержанность, мэр на удивление не отказывается, садится со стороны омеги, откидываясь на диванчике и вытягивая руку вдоль спинки. — Я был наслышан об этом месте, и приятно удивлен, ожидания оправданы, — Юнги отводит взгляд с Чона старшего, и его внимание увлекает погасший свет на сцене, загорается другой оттенок, более теплый и приглушенный. — Благодарю, — тут же отзывается мэр и со странным блеском в глазах наблюдает за тем, как Чонгук льнёт к уху старшего, утопая в светлых кудрях за ухом, а Чонгук получает в это мгновение странное покалывающее чувство превосходства. — Дя-ядь, ты благоухаешь так, что у меня уже глаза слезятся, — насмехается и вызывает табун мурашек по телу Мина, который плавно поворачивает голову, немного подавшись назад. Смеряет младшего потемневшим взглядом, после чего следует ощутимый и болезненный удар под столом. Чонгук еле сдерживает эмоции на лице и отодвигается, шумно втянув воздух носом. — Я сказал не называть меня так, — тихо шипит, как разъяренный кот сквозь зубки. — Паршивец мелкий. — Представляю вам лучшего мальчика, — Хосок ухмыляется на недавнее действие этой парочки и увлекает внимание на сцену. Торшеры на столах слегка меркнут, и зал погружается в тишину. До боли знакомый аромат растекается подобно патоке с первой мелодией уже отчетливой гитары, буквально пропитывая всё помещение, но Чонгук чувствует его слишком остро, будто он вот-вот рядом, сжимает холодными пальцами и заставляет смотреть прямо в глаза строптивому зверьку. У Чонгука внутренности сводит в странной истоме, он даже бокал опускает на стол и, не отрывая взгляда, смотрит, как свет обволакивает фигуру парня, позволяя увидеть четкий силуэт идеально стройных икр, слегка подкаченных бедер, так непозволительно облегающих кожаных брюк. Альфа отмечает силуэт тонкой талии и впалый, подтянутый живот под слегка прозрачной свободной рубашкой. Наваждение не отпускает, заставляет замедлить дыхание и усилить бой сердца под костями и упругими мышцами в груди. Свободный тонкий рукав рубашки сползает с кисти, предоставляя красивую, тонкую, усеянную выступающими венами руку, которая тянется к микрофону на стойке. Усеянные знакомыми кольцами пальцы обхватывают микрофон, и с пухлых губ омеги срываются первые слова. «Твой скучный взгляд, скучно до невозможности. Пожалуйста, посмотри на меня…» Он двигается плавно, выгибаясь и прижимаясь влажными губами к микрофону, позволяя сполна насладиться тембром голоса. Выдержка Чонгука крошится на глазах, рассыпаясь в прах, когда он узнает, чей это аромат и кто стоит там, на сцене, в совершенно другом облике. Пак Чимин — зажатый, укутанный мальчишка-омега в салоне машины, противного цвета толстовке и куртке сверху, но с ахуенным ароматом сочного мандарина и легкой ванили. «О, я закрываю твои глаза руками, о, и отведу в секретное место…» Крошка-студент выглядит теперь иначе. Всё не то, будто расцвел и выпустил наружу всё то, что сидит внутри. Волосы с серебристым оттенком играются в свете приглушенного прожектора, за спиной навевая светлый переливистый оттенок серой и воздушной ауры. Чонгук зависает на его оголённой ключице. Как лукаво, изыскано и опасно обнажается, ведет взгляд выше к выступающей венке от тянущей звонкой ноты на шее, вдоль отточенной скулы, по сочным губам и, наконец, глаза. «Смешай цвета в своей палитре, выбери свой фильтр. Какой я тебе нужен?» Глаза — из-за света обретают тянущий мрак, бездонные с легким прищуром. Каждое движение настолько естественно и гипнотизирующе. Альфа ловит диссонанс, воздуха вдруг не хватает, почему только он ощущает и сходит с ума от аромата, голоса, тела, оттенка волос и взгляда, который обращен в их сторону со сцены? Или Чонгук сейчас бредит? Он не выдерживает и ослабляет первую пуговицу на рубашке, ловит первую ухмылку на губах омеги, пропитываясь всем своим существом чужим ароматом. Пташка, эта хрупкая пташка в машине несколько недель назад, выглядит иначе, словно другой человек, держа в своих руках полную власть. «Да, поскольку ты тот, кто создал меня…» Альфа даже не улавливает смысл всех слов, просто смотрит и пытается удержать на привязи изведенного зверя, готовый сорваться с места, скулит и обходится жадной слюной. Жар в паху нарастает, разгоняя хищное желание обладать этим существом омеги. Обманчивый, двуличный и скрытый тайной образ пташки смешивается в одно пятно, ровно в тот момент, когда бархатный голос смолкает и зал срывается бурными овациями. Хосок улыбается ярче всех, подходит к омеге и что-то ему говорит, но у Чона срывается всё к чертям. Он ничего не говорит Юнги, поднимается с места и старается растолкать зевак, чтобы покинуть эти стены, чтобы вырваться и вдохнуть живительного кислорода. Всё плохо, плохо настолько, что Чонгука подкашивает на выходе, стоит только выбежать на улицу и ощутить ночную прохладу. Но всё равно мало, он не может надышаться, не может выскребать из легких чертов мандарин, не может обмыть руки от приторной сладости. Его трясет. Альфа жмурится, резко останавливается у фонарного столба и даже не слышит, когда подъезжает его машина, стоило только Чону выйти, верная охрана тут как тут. Наследник сдается и прислоняется рукой к металлу и запрокидывает голову, размыкая веки. Видит усеянное звездами небо, видит яркую луну и думает, что она насмехается над ним и его природой. Ему нужен Джунки, нужен сейчас же. Иначе он собственноручно удавит Пак Чимина в своих руках, обретая в лице Чон Хосока злейшего врага. Тряхнув головой, рассеивая помутнение, Чонгук садится в машину и приказывает ехать домой и чем скорее, тем лучше. Водитель старается сосредоточиться на дороге, пока необузданная ярость темным облаком нависает в воздухе и свободно выдыхает, только когда господин доезжает до дома и с остервенением захлопывает дверь в машину. Не спешит, уверенным размашистым шагом идет по лестнице вверх, на ходу скидывая пальто, стягивает рывком галстук и без особых забот и беспокойства, что может разбудить спящего омегу, заходит к себе в спальню. Джунки просыпается не сразу, недовольно ворчит что-то в подушку от шума и пораженно ахает, когда крепкие пальцы альфы дергают его за лодыжки вниз, спуская с подушек. Грубо, слишком острые и сухие прикосновение влажных ладоней. Омега видит мрак в черных глазах, ловит нездоровый блеск безумства, чувствует, как альфа дрожит от нетерпения. Словно не видит, не слышит протеста. Чонгук не жалеет и даже не пытается услышать приглушенного всхлипа, когда без подготовки проникает в теплое и узкое нутро до упора. От жара и узости рычит в горячую кожу шеи, кусает больно, но не прокусывает, сжимает до бордовых следов на бедрах и дергает на себя с дикой жадностью, вколачиваясь в тело под собой. Омегу топит горький запах отчаянья, он не понимает, что происходит, пытается хоть немного сбавить боль, выгибается, всё же подставляясь под Чона, в попытке хоть немного уменьшить дискомфорт, но зверь держит крепко. Теплое одеяло и подушки скинуты, простынь рвется в руках от болезненных спазмов, а матрас глушит хриплый крик. Джунки больно как никогда. Он не понимает, что стал худшим катализатором для успокоения разбушевавшегося зверя, которому не дали желаемое, он даже и не понимает, что сейчас у Чона в груди горит от ненасытности, а перед глазами другой, смытый образ мальчишки со сцены. Альфа видит, чувствует, как омега под ним слабеет, пытается остановиться, покрыть воспалённые щеки поцелуями, но толчков не умаляет, просит потерпеть, расслабиться хоть немного, бормочет пустое «прости-прости-прости». Когда в паху становится невыносимо тяжело и мышцы живота сводит, Чон выпускает обессиленного омегу и обильно кончает надрачивая, на бедра, размытыми кровью, и отпечатывает под веками сладкий образ, опутанный сочным мандарином, останавливая внимание на глазах, погруженных в полумрак, но обращенных в его сторону. «… поскольку ты тот, кто создал меня…» — звучит отчетливо в самое ухо, словно он здесь, в их комнате, сидит рядом и ласково проводит дыханием по изгибу напряженной шеи альфы. Кто кого ещё создал в эту ночь…