Зной

      Джон ненавидел жару. В летний зной он чувствовал себя жирной индейкой, запакованной в фольгу, томящейся в собственном соку и поте в разогретой печи. Ключевое слово «жирной». Слова журналиста из желтой газетенки сильно резанули по его самооценке. Да и он был не дураком — видел себя в зеркале. Жирный битл. Просто потрясающе, Джон Леннон, до чего ты себя довел?       Поэтому даже в солнечную погоду Джон носит кофту с рукавом. Пока все загорают в плавках, он прикрывается летней рубашкой, и, как правило, таких мелочей никто не замечает. У него чувствительная, легко обгорающая кожа, так что все можно свалить на нее. Не то чтобы у него было несколько подбородков или пузо, как у беременной женщины, нет, но ему было противно собственное тело, хотя никто из близких не имел что-то против.       — Да брось, Джон. Меньше слушай придурков из газет.       Пол подмигнул ему. Они все были дома у Ринго. Ртуть в термометре опасно миновала отметку в тридцать градусов, и чем выше она была, тем меньше на Поле становилось одежды. Джон сглотнул. Эта пропорциональность его обеспокоила. Кровь предательски вскипала в венах.       В конце концов, когда они оказались в бильярдной, на МакКартни остались только белые шорты: они были короткие, чертовски короткие. Впрочем, у него уже высохла голова от воды из бассейна, который удобно располагался прямо за домом семейства Старки.       Джон думал, что в подвальном помещении будет прохладней, но он чертовски ошибся: тут стояла духота. Чертова жара. Именно поэтому они то и дело направлялись к холодильнику, где их ждали звенящие зеленые бутылки. Пар конденсировался на стекле, пиво было холодным — похоже, единственное, что спасало Леннона в этот день от вездесущего зноя.       Они с Полом всегда были чертовски разные, как инь и янь. Как внутри, так и снаружи. Леннон воспринимался всеми как фигура более зрелая, и, тем не менее, глубоко в душе он так и оставался мальчиком с хулиганистыми замашками, но ранимым сердцем. Джон никогда не был обходителен с женщинами, он не умел ухаживать за ними в принципе, извечно беря быка за рога, но при этом никогда не понимал собственной привлекательности в их глазах: многих тянуло к нему, хоть он в какой-то мере всех отталкивал. И тут стоял Пол, с иногда женственными, иногда мальчишескими повадками, Пол с огромными кукольными глазами, очаровательно хихикающий над очередной шуткой Леннона и вежливо улыбающийся каждому встречному. Джон смотрит на него: МакКартни держит сигарету по-женски, зажимает ее кончиками указательного и средних пальцев, изгибает свое запястье и свободные пальцы поджимает внутрь ладони, делает взмахи рукой, когда разговаривает. Он делает это повседневное действие слишком элегантно, слишком грациозно, и в тоже время его руки разлинованы волосами, как черные штрихи на белой бумаге.       Джон смотрит на Пола, когда тому объясняют правильную стойку. Пол сгибается над зеленым столом пополам, вытянув вперед правую руку, и черт побери, это удар в самое сердце, нет, удар ниже пояса, потому что Джон находится сзади, у окна. Он с силой сжимает бутылку в своей руке, не беспокоясь о том, что она может выскользнуть из рук. У Пола невозможно длинные, стройные ноги и широкая спина. Солнечный луч переливается с одной его лопатки на другую. Белые шорты потрясающе обтягивают его бедра. Джон часто пялится на его задницу, пока никто не видит, но этот ракурс предательски хорош. Он который раз убеждается в том, что Пол гребанное совершенство.       Из четвертого измерения его вырывает оживленный голос Ринго: ему хочется выплеснуть свою энергию на танцевальной площадке, а не жариться в подвале бильярдной. Его идею поддерживают все присутствующие: тут не только он, Пол и Джордж, но и их общие знакомые, эдакий мальчишник, пока их жены были в отпуске. Джон смотрит на наручные часы — пол пятого. Когда чертово солнце уже сядет? Он осушает уже четвертую бутылку пива за сегодня. Последняя кажется ему слишком крепкой. Он проводит рукой по лбу, убирая взмокшую челку назад.       — Черт, приятель, я пас.       — Что такое, Джон?       — Мне херово. Не от пива, думаю, а от солнца. Меня конкретно пригрело.       Ринго озабоченно трогает его макушку, и отдергивает ладонь, как ошпаренный.       — Я же говорил тебе надеть кепку, приятель. Иди приляг у меня дома.       — Да нет, все хорошо.       — У тебя может быть солнечный удар, знаешь?       — Все путем. Идите.       — Оставить тебя совсем одного?       — Не парь себе мозги, Ринго. Я лягу на диван и посмотрю телек, окей?       С этими словами Джон поднялся в дом, вспоминая на ходу, где находится ванная комната. Черт возьми, сейчас его мало волновала его голова. Точнее, он ловил покалывания, но не в той голове. Стояк впился в ширинку джинс, которые были слишком плотными для этого летнего дня.       «Это просто жара, Леннон», — подумал он, открывая кран. «Чертова жара и чертов МакКартни».       Он зачерпнул ладонями холодную воду и умыл лицо. Будет слишком странно, если он сейчас примет ледяной душ? Он мог бы искупаться в бассейне, если кол в его штанах не уляжется сам по себе, но он не взял плавки.       Когда в дверь постучали, Джон вздрогнул.       — Джон, ты тут?       Он выругался. Это был Пол. Он не успел помочь встревоженному малышу-Леннону в штанах.       — Что, тоже приспичило? — он криво улыбнулся, встречая в проеме знакомого.       — Нет. С тобой все хорошо?       Ох, какой серьезный взгляд. Как у обеспокоенной мамаши. Джон обязательно про это пошутит. Позже.       — Все отлично.       — Ринго сказал…       — Да забей. Можешь идти с ними, приятель.       — Они уже ушли. Я остался приглядеть за тобой.       Черт побери. Джон уже рассчитывал оценить новый телевизор Ринго, посмотреть парочку тупых телешоу, чтобы сбить свой возбужденный настрой. А если ему по несчастливому случаю попадется откровенная реклама женского белья, то на крайняк он бы смог помочь себе по-тихому рукой, в этом пустом, и оттого прекрасном доме. Но теперь он не один.       — У меня с семнадцати нет матери, Пол, и с семнадцати лет я никогда не жаловался. Мне не нужна сиделка.       Пол закатил глаза.       — Я думал ты напился, а ты просто включил в себе социофоба. Ничего нового.       — Боже, эти придурки потащились в клуб. Прикинь как там будет жарко: куча народа, потные танцующие тела. Хочешь чтобы у меня кровь с носу пошла?       — Просто не надо надевать черное в такую погоду, умник, — Пол обернулся, начав спускаться по лестнице вниз, обратно в бильярдную. — Пошли играть в бильярд.       Джон проследил, как покачиваются его бедра при спуске, и двинул за ним, как ведомый.       — Ненавижу бильярд.       Он не врал. Он терпеть не мог спорт, а такая чушь для богачей, как бильярд или гольф даже спортом нельзя назвать. Тут даже бегать не нужно, какой это спорт? Самая унылая игра на земле.       Пол уже взял в руки кий, и поставил шар в центр поля. Он качнулся вперед для удара. Белый шарик покатился вправо, но стукнулся об стенки стола, не попав в отверстие.       — Ты неправильно держишь его.       Пол блеснул очами, резко повернувшись. Он не любил, когда ему указывали. Ровно как и Джон. Они были гордыми придурками.       — Ты же ненавидишь бильярд.       — Он унылый. Но это не означает, что я не умею играть. Мне просто наскучило.       Он направился к свободной трости. В его полупьяном уме родилась новая идея.       — Не веришь? Давай спорить.       Он улыбнулся Полу так, как будто бы уже победил.       — Условие: я забиваю три шара подряд.       — На что играем?       — Пока не придумал. На желание.       — Ты сумасшедший, так что не три, а четыре шара, и по рукам.       — Что? Не меняй правила моей игры.       — Если я проиграю, ты можешь загадать мне все, что тебе взбредет в голову. Любое безумство. Я загадаю тебе что-то менее ужасное, уж будь уверен.       Джон хитро улыбнулся. Пол только на вид казался пушистым. Пока тот выставлял шары, Леннон сверлил взглядом строй его позвонков. На нем все еще были только эти белые шорты. Может сыграть на раздевание?       — И научи меня перед этим правильно держать кий. Я тоже хочу сыграть.       Пол встал за белой линией, вывел вперед правую ногу, а левую ногу слегка согнул. Свободную руку, которой не бил, поставил как подставку, чтобы кий смотрел ровно в центр. В принципе, казалось, что он делает все верно, но Джон подметил детали.       — Твоя стойка должна быть полностью бездвижной, Пол. Единственное, что может двигаться, это предплечье твоей руки.       Он положил руку на плечо Пола, так чтобы тот перестал им размахивать вместе с остальной частью руки.       — Размахивай ею, как маятником.       — Хорошо.       — Бей в центр шара.       — Сейчас попробую.       Джон не отнял свою ладонь. Кожа под ней была приятно прохладная. Он занялся тем, что делал всегда, когда Пол не видел: разглядыванием его вблизи. Его оторвал от процесса стук дерева об слоновую кость, из которой был сделан шар. Он укатился в противоположный угол, в мучительной близости от лунки, но увы, остановился рядом, не попав внутрь. Джон достал его, и когда вернулся к Полу заметил его поджатые в разочаровании губы. Он подкинул массивный шар вверх, словно определяя его вес.       — Ты безнадежен, Макка, — Джон кривовато улыбнулся, тут же пожалев о сказанном, потому что лицо Пола стало еще более жалобным. Он думал о том, что его кожа была белее игральных шаров. Белее слоновой кости, которая отливала желтизной. Кожа Пола была светлая, отчего создавался контраст с его шевелюрой. На самом деле он не был черноволосым, скорее очень темный каштановый цвет.       «Сосредоточься на игре», — опомнился Леннон. Он поставил шар в центр поля.       — Попробуй еще раз.       Пол послушно принял стойку, но уже без былого энтузиазма. Джон неожиданно надавил на его поясницу, заставляя пригнуться ниже к столу. Второй рукой он накрыл левую руку Пола, и они вместе начали раскачивать кий. Джон почувствовал, как тело под ним напряглось. Он почувствовал собственное напряжение.       — Наклоняйся ниже, ноги расставь дальше. Все напряги, кроме руки, которой бьешь. Она должна чувствоваться свободной, — Джон говорил негромко, но четко, потому что ухо Пола находилось в каких-то жалких сантиметрах от его рта.       Удар. Шар по четкой траектории покатился в сторону, и через секунду оказался в отверстии.       — Попал, — синхронно сказали они и точно также синхронно выпрямились.       — Еще три раза, и я победил. — Джон улыбнулся глазами — они хитро прищурились.       — Так нечестно! Это я ударил по нему.       — Считай, что все сделал я.       — Ага, конечно.       — Смотри туда, — он указал пальцем на самую дальнюю лунку от себя. — Я буду целиться с противоположного угла.       Джон начал играть не с центра, а, как и сказал, с угла, тем самым увеличивая расстояние и усложняя себе задачу. Он поставил мяч, покрутил в руке кий и сильно прищурился. Из-за своей близорукости он едва ли различал что-то дальше середины бильярдного стола.       — Гиблый номер. Ты без очков, — в голосе Пола чувствовалось облегчение. Теперь он был уверен, что Джон промахнется.       Леннон никак не ответил на это. Он принял позу, поставил ногу перпендикулярно второй ноге. Затем хорошенько прицелился, прежде чем крепко ударить по мячу. После трех взмахов предплечьем и долгожданному удару, — он чувствовал волосками на затылке, что не только его глаза прикованы к шару, но и глаза Пола, — мяч пересек середину поля. Джон не видел все четко, но уши его не могли обмануть: шар с грохотом оказался в лунке, упав в сетку.       — Поставь передо мной еще один шар.       Джон не шелохнулся. Пол ничего не сказал против, и сделал как было велено. На этот раз все было еще быстрее — Джон ударил сразу. Шар, подобно своему предшественнику, попал в отверстие, и приземлился на своего собрата. В бильярдной комнате повисла тишина. Ему нужно было забить всего один раз.       — Еще раз, — скомандовал Джон.       Пол двинулся к нему, и со стуком установил шар под номером девять на стол. Счастливое число.       — Ты продул, милый, — констатировал Джон, не сводя взгляд с цифры на шаре.       Пол не отошел назад, а так и остался близко-близко, взглядом испепеляя Джона. Он сложил руки за спиной, и наклонился так, чтобы его лицо на секунду было рядом с лицом Джона. Он странно улыбнулся, и Леннон отвлекся от своей игры. Они встретились глазами. Джон вопросительно выгнул брови.       — Я уже знаю, что ты загадаешь, — будничным тоном оповестил его Пол.       — Да? И почему же?       Пол отпрянул назад, теперь его осанка была прямая-прямая. Джон совершил ошибку: скользнул взглядом по его голой груди, на которой виднелись бледно-розовые соски. Черт побери. Пол покачался из взад-вперед, с носка на пятку, прежде чем закончить свою фразу.       — Было сложно игнорировать твой стояк, когда ты прижался сзади. Он сказал мне о многом.       Мерзавец, он сломил равновесие Джона. Гнев и что-то большее зашумели вместе с кровью в ушах. Джон старался не думать об этом. Он боролся с собой, казалось, мучительно долго.       «Раз. Два. Три. Четыре. Пять…»       Он напряг спину, выпрямил ногу, на которую опирался. Выкинул все из головы.       «Шесть. Семь. Восемь…»       Ударил по мячу сильнее, чем до этого. Мяч быстро помчался на другую сторону поля.       «Девять.»       — Бинго. Я выиграл.       Три мяча стукнулись друг об друга в сетке. Джон опустил кий на стол, и пошел их доставать. Когда он подошел к Полу, тот не скрывал своего изумления. Он был удивлен, что Леннон не поддался на провокацию, а сделал расчетливые и обдуманные действия. Джон улыбнулся ему: это было его, можно сказать, коронное место, откуда он всегда попадал. Он просто запомнил, какая должна быть траектория и сила удара.       — Признай, что я хорош.       — Будь по твоему. Загадывай.       Джон неприкрыто заскользил по Полу глазами, сверху донизу, обгладывая его взглядом до костей. Пол следил на лихорадочным движением его зрачков.       Собственная идея показалась Джону не такой хорошей, как изначально. Проблема заключалось в том, что он хотел всего МакКартни разом. От кончиков ресниц до пальцев ног. Неосуществимая мечта. Пол никогда не будет на сто процентов принадлежать ему.       Они балансировали где-то посередине, перейдя статус обычной мужской дружбы, но не осмеливались начать что-то большее. Джон не понимал, к чему это ведет, но иногда, когда они оставались наедине, их взгляды, как ему казалось, что-то значили. В каждом намеке он чувствовал разряды тока. Его пронимало до кончиков пальцев каждый раз. Он уже не понимал: заигрывали они друг с другом, или просто изображали парочку, эдакий очередной смешной каламбур. Он не спрашивал Пола, тот не давал ответов, но у него всегда была эта мягкая полуулыбка на губах, которую хотелось сцеловать.       И вот сейчас Джон стоит напротив него, и в его руках достаточно силы, чтобы качнуть их совместный корабль в другую сторону. Заплыть куда-то гораздо дальше.       Конечно, он уже срывался. По пьяни, когда ярость и непонимания к собственным желаниям побудили его прижать Пола к земле, а затем впиться в его рот совершенно диким, первобытным поцелуем. Когда он очнулся, то осел на землю. Пол поднялся, отряхнул штаны и показательно вытер губы тыльной стороной ладони, а затем умчал домой. Сейчас он прекрасно трактует это чувство, осознает и понимает его. Желание. С этим он смирился. Но было ли только это? Была ли это любовь?       Пол всегда как будто бы держал все под контролем. Они никогда не поднимали эту тему. Но прошло пару месяцев, и когда, казалось, все забылось, Джон Леннон вновь сорвался с цепи. После ошеломительного успеха на стадионе Шей, когда они побили все мыслимые и немыслимые рекорды по количеству купленных мест, он, пребывая в полном экстазе, со все еще дрожащими от волнения руками, ловит Пола где-то за кулисами и припадает к его губам. Он делает это уже из-за совершенно другого чувства, их все еще бьет мандраж и в ушах гремят возгласы стадиона, звезды сыплются из глаз, и он никогда не забудет Пола в этот прекрасный момент на сцене, когда они кланяются публике, и ловят радостные улыбки друг друга. Он дожил до этого момента в жизни, и он здесь только благодаря судьбе, любви к музыке и Полу, потому что если бы не он, то не было бы песен, которые они писали в порывах соперничества друг с другом и обоюдного обожания. Джон вцепился тогда руками в его волосы, взмокшие от пота. Он никогда не забудет влажный, теплый рот и вкус соли, когда он провел языком по его шее. Это был вкус триумфа.       Родилось ли это раньше? Еще тогда, в Ливерпуле, когда они в полутемной комнате, толпа сорванцов, совместно мастурбировали, выкрикивая имя Бриджит Бардо. Замечал ли Пол сверкающий прищур Джона, направленный на него, или ему тогда только причудилось? Задавался ли вопросом, почему именно он, а не Стюарт, Джордж и Синтия поехали с Джоном в Париж?       Почему, почему, почему? Джон ощущал, как его влечёт к Полу, осознавал свою потребность от него и в физическом, и в эмоциональном плане. Их отношения были на совершенно другом уровне. Пол был единственным, кого он признавал, уважал, они смотрели на успехи друг друга как на вызов. И вот сейчас это не Джон, а Пол бросает ему вызов. Его взгляд полон ожидания, ему самому интересно, насколько далеко все зайдет между ними, но он никогда не решится на первый шаг. И делает вызов Джону.       Это любовь? Это любовь? Это любовь?       Джон, качнувшись вперед, стирает расстояние между ними, целуя Пола. Кожа под его пальцами не защищена одеждой, она теплая и у него потеют ладони. Он делает резкий рывок вперед, напирая, а затем, будто бы осмысливая свой рисковый поступок, чуть смягчается, и делает это почти неуверенно. Он чувствует себя мальчишкой, первый раз целующий девочку в смешанных чувствах: не понимая, нравится ли ей он и она ему. Вот только Пол не девчонка.       Поцелуй был ответом.       Он любил эти губы еще до того, как к ним прикоснуться, он любил их форму, они всегда казались ему мягкими и пухлыми, и такими же они оказались на ощупь. Он любил его тело еще до этого момента, когда ладонями скользнул по ребрам, заводя их за поясницу.       Джон внезапно ощущает губами, как изо рта Пола выскользает смешинка. Он начинает улыбаться сквозь поцелуй, почти смеяться, и Джону, мягко говоря, мешает его рвущемуся наружу смеху, и он отстраняется. Пол прикрывает рот рукой, смотрит головой куда-то в сторону, но Джон чувствует, как дрожат его плечи.       — Что?       Джон непонимающе вперивается в него глазами, хмурит брови. Он думал об этих губах так долго, приблизился к ним, а теперь его отрывают от желанного по неизвестным ему причинам. Пол поворачивается к нему, они почти сталкиваются носами. У него веселые-веселые глаза.       — Джон.       — М?       — Ты же не загадал желание.       И снова проваливается в смех. Джон осознает собственную потерю контроля и ощущает себя идиотом, потому что Пол читает его, как открытую книгу.       — Тогда я желаю, чтобы ты заткнулся и перестал смеяться.       Джон подумал о том, что, на самом деле, ему нравилось как Пол смеялся. Смешить его всегда было особенным удовольствием. Как будто хохот МакКартни смазывал ржавые петли его сердца, заводя и приводя в движение механизмы в нем. Радость, смех, веселье — все это было лучше любого солнца. Они постоянно шутили и смеялись, на камеру или нет, знали наизусть любимые анекдоты друг друга, взятые из комических шоу. Пол привык к каждой выходке Джона: к его смене интонации голоса; к его искривленным пальцам, как у чудища; выпученному подбородку и тупому выражению лица; к тому что Леннон дергал его за одежду, плечи или руки, ерошил волосы или пытался щекотать во время интервью, зная то, что Пол не боится щекотки. Он, хоть и не поощрял его выходки, не останавливал Джона, спуская ему это с рук. И даже сейчас ладони Джона все еще находятся на его оголенных боках, Джон чувствует через одежду и кожу его тазовые косточки, между ними все еще чертовски мало расстояния, но Пол ничего не делает: не отходит назад, не скидывает с себя тяжелые кисти, не пытается вырваться из плена рук и Джон ощущает почему-то себя в плену. В плену этих глаз. Он боится двигаться, потому что Пол все еще держит все под контролем.       — И это все?       — Что все?       — Ты потратишь свое желание на это? На то, чтобы я перестал смеяться?       Бровь Пола, и так высоко сидящая, задралась еще выше, куда-то под челку. Джон восхищается этим жестом, похожим на аккуратный взмах ласточкиного крыла.       — Да.       — Почему?       «Потому что мое настоящее желание почти невыполнимо. Мое тайное, глубоко спрятанное желание, которое я ненавижу и сдерживаю одновременно, с которым я иногда просыпаюсь по утрам, и которое иногда просыпается во мне, когда ты рядом», — подумал Джон, но вслух не сказал. Он смог только выдавить:       — Это… слишком.       Внезапно он осознал, что такими темпами потеряет Пола — тот отвернется от него и уйдет прочь. Он интуитивно прижался к нему еще сильнее. Он мог контролировать свои слова, но тело давно сдалось.       Пол аккуратным движением смахнул челку Джона с глаз, приземлил руку куда-то на плечо. Он всегда зацикливался на мелочах.       — Слишком для тебя, или для меня?       Он понимал, о чем говорил Джон, но не называл вещи своими именами. В этом был весь Пол. Он привык обходить острые углы.       — Для тебя.       — А если нет?       — В смысле нет?       Пол выпрямился, вырвавшись из его рук. Он начал ходить по бильярдной в поисках чего-то. Джон сначала осмысливал их диалог пару секунд. Пол намекнул ему о том, что он был бы не против? Или ему показалось? Нет, со слухом у Джона Леннона не было проблем. Он догнал Пола, который уже нашел свои штаны и рубашку.       — Что ты делаешь?       — Одеваюсь.       О нет. Одежда — последнее, что им сейчас бы пригодилось.       — Зачем, черт побери?       — Не знаю, Леннон. Это глобальный вопрос. Зачем общество требует от нас быть одетыми? В любом случае, я не собираюсь вступать в ряды нудистов.       Второе «о нет», — саркастичный Пол. Если МакКартни начинает выдавать нервные саркастичные реплики, знайте, глубоко в душе он раздражен и таким образом выплескивают свою пассивную агрессию. Если вы сейчас же не заткнетесь, то эта агрессия станет активной. Но Джон Леннон не умел затыкаться.       — Тогда что означают твои слова?       — Мои слова?       — Ты просто легким намеком дал понять мне, что ты, вроде как, не против, а затем сбегаешь за одеждой. Или я неправильно тебя расслышал?       — Я…       — Какого черта, Пол? Я никогда не поднимал эту тему. Трахаться с тобой был удел моего воображения, потому что я всегда знал, то есть, думал что знал, что тебе это будет отвратительно.       Он придвинулся ближе. Пол опустил свои руки, сжав в кулаках смятую рубашку.       — И когда я тебе все рассказал насчет себя. До того как поцеловал тебя на своем день рождении, злой и пьяный. Тот разговор был намного раньше…       — О том, что тебе нравятся женщины и…       — Иногда мужчины, да. Я думал, что ты меня понял и принял.       — Я тебя понял.       — Да. И я думал, что тебе не так уж и противно от того, что я наполовину гомик.       — Мне никогда не было противно. Вспомни Брайана.       — А вот мне было противно. От самого себя. Я ненавидел, когда все в Ливерпуле шептались обо мне и Брайане.       — Это бы тебя не волновало, Джон, будь это ложью. Но это было правдой, — сказал Пол. Его голос сквозил обидой.       — Ты об Испании? А что мне еще нужно было делать? Брайан — единственный кому я мог довериться в этом случае. Мне хотелось попробовать это. Он был моим другом, влюбленным в меня другом. И он был не против.       — Ты воспользовался им, Джон.       — Да как ты смеешь так говорить? Ты вообще знаешь какого было мне? Когда я, влюбленный в тебя, понимал, что этого никогда не будет? Понимаешь? Я даже думать об этом не мог!       — Еще тогда…       — Да, Пол, представь себе. Ты нравился мне так давно, наверное, с самого начала, но я тогда не относился к этому серьезно. Нас же учили этому: те, кто спят с мужчинами, плохие.       Он вспомнил тот день, когда признался. День рождения. Ему двадцать четыре. Он знаменит, наверное, богаче всех в Ливерпуле, у него есть жена и маленький ребенок, несколько лучших друзей. В честь праздника жена разрешает им пить в доме. Ринго дарит ему бутылку дорогого виски, и этим сложно было не воспользоваться.       — Мой тост будет вот такой: я ненавижу тосты, — начал Джон, и все дружно захохотали.       — Да кто их любит? — отозвался Джордж.       — Вот именно. К черту тосты. Когда все желают друг другу одно и тоже: счастья, денег, здоровья. Я не знаю, что пожелать себе и вам, друзья. У вас есть деньги, успех, вы здоровы и молоды. У вас есть жены и подруги, с которыми вы счастливы.       Джон уловил взгляд Синтии на себе. Как всегда нежный и любящий, так много раз помогавший ему не терять себя.       — У меня есть сын. Он спит наверху, поэтому не шуметь! — все вновь рассмеялись. — Ну, кхм, в общем. Я люблю вас, и вы любите меня. Любите же, правда?       Застучали бокалы. Загудела толпа. Шум, музыка, разговоры текли рекой. Джон вспомнил, как все это прекратилось. В один момент он вышел на улицу подышать свежим воздухом. Он расстегнул пуговицу на своей рубашке. Скрипнула входная дверь.       — Пол?       — Да, это я.       — Иди к черту, мне уже двадцать четыре. Я умею пить и если приспичит, то знаю где туалет. Это же мой дом.       — Сам иди, придурок. — чиркнула спичка. — Ты выпил больше всех.       — Имею право.       Они молча затянулись. Солнце уже село.       — Я забыл в тосте упомянуть тебя.       — Да ничего.       — Точнее, не забыл. Не хотел затягивать. Не хватало, чтобы вы уснули.       — Все в порядке, — Пол хихикнул.       — Но я могу сказать тебе личный тост.       — Ого, к чему такая честь?       — На правах лучшего друга. Из всех, кто в доме, я знаю лучше тебя. И дольше.       — Спасибо.       — И я… ну, ты мне как брат. Почти. Часть семьи. Часть меня. Я тебя ценю. Уважаю. И очень сильно люблю.       — И я тебя, — Пол обнял его. Джон уткнулся носом ему в плечо.       — Сильнее всех.       Пол взглянул ему глаза, все еще улыбаясь, но с вопросом во взгляде.       — Что? — спросил Джон.       — Сильнее всех?       — А как еще?       — Даже, ну, Синтии? И Джулиана?       Джон отошел назад, уронил сигарету на траву.       — Извини, — поспешил Пол. — Я знаю, что ты не о том. Не о том же?       — Думаешь, я гомик, да? Гомик?       А затем случилось это: у Джона зазудели кулаки, гнев пронизывал пульсацией все тело. Слова Пола его так сильно ранили, так сильно разозлили, и непонятно даже почему: потому что ему намекнули, что он влюблен в своего лучшего друга, или то, что этот самый лучший друг нечаянно разбил его сердце.       Он не хотел ударить Пола. Того диск-жокея, который намекнул ему про его отношения с Брайаном, он не думая избил. Слышал как хрустят кости. Взял лопату в руки, и когда кто-то закричал, опомнился. Но он бы никогда не ударил Пола, чтобы тот ему не сказал. Он помнил, как давным-давно, будучи ревнивым засранцем, когда учился в колледже, дал Синтии пощечину, когда она потанцевала с другим парнем. Он помнил, как чуть ли не подрался со Стюартом, когда тот сказал что уходит с группы. Он помнит как нарочно разбил любимую чашку Мими, когда она запретила ему играть на гитаре. Он помнит как пообещал начистить морду Джорджу в Гамбурге, когда они были злые, сонные и полупьяные, усталые от отсутствия денег и нормальных условий. Но он никогда бы не ударил Пола. Он сделал вещь еще страшнее: повалил его на землю и поцеловал.       И этот самый поцелуй стал виновником последующих, из-за него они стоят здесь, разбирая все то, что боялись тормошить.       — Когда ты поцеловал меня, я думал что ты сделал это, ну, мне на зло. Или в этом было ничего такого для тебя. Ну, я же тогда знал что ты бисексуален. То есть, я могу поцеловать девушку, и потом забыть об этом.       — Нет. Я думал об этом. И тогда, после концерта. Я был так счастлив, во мне плескала энергия. Я сделал это не думая, в голове все еще стояли хлопки аплодисментов, и когда я поцеловал тебя, то на секунду подумал что это был мой лучший поцелуй в жизни. Потому что девушки для меня всегда были чем-то вторым. По-настоящему я был влюблен только в музыку. Мне нравились их тела, и я все еще не против переспать потенциально с любой из них, но чаще всего в этом не было какой-то эмоциональной близости. А ты… Только ты по-настоящему меня понимал. С самого начала. И мне было невыносимо осознавать, что я тебя люблю. Потому что это никуда не приведет. Я бы мог влюбиться в любую женщину на свете, Пол, и она бы была моей, но я чувствую что-то по отношению к самому близкому человеку в своей жизни, то есть, мужчине, и… Ничего. Просто ничего. Это как диагноз.       — Джон, не говори так.       — А что еще? Разве это не так? Разве ты не считаешь меня больным? То есть, я всегда был немного чокнутым, — он криво усмехнулся.       — Ты всегда думаешь только о себе. Ты не умеешь это контролировать, Джон, а сначала делаешь, не подумав. Я люблю твою честность. Ты не умеешь врать, но, — он замялся, пожевав губу. — Какого было мне? Ты никогда не думал? Я не мог тебя ударить и оттолкнуть, потому что не хотел терять. Если бы на твоем месте был другой парень, который повалил меня с ног и начал целовать, я бы… — он замолк, не зная что говорить, и снова вздохнул. — Но я не мог. Я не мог тебе ответить, потому что боялся что это будет слишком, и не мог оттолкнуть, потому что не хотел тебя потерять. И я никогда не колебался в плане секса, знаешь, но меня всегда так бесило, когда в твоей жизни появлялся кто-то, кроме меня. Я так дико ревновал, я это недавно понял, к Стюарту, потому что мне казалось, что меня выбросили за борт. Меня тошнило, когда я узнал про вас с Брайаном. Я не мог думать о том, что ты спал с парнем, но в тоже время никогда не ревновал тебя к любой из твоих девушек, твоей жене. И когда я встретил тебя. Я же был младше, и все хотел делать, как ты: одеваться, вести себя, говорить как ты, думать как ты. Как детское обожание. Как подростковая влюблённость.       — Пол, я, — Джон протянул к нему руку. Ему стало дико стыдно. За то, что он делал все это: целовал без разрешения, выпускал свою страсть наружу, не думая, что заставит Пола чувствовать себя так растерянно, обескураженно, беспомощно. Пол перехватил ее за запястье, когда она оказалась возле его лица.       — Тебе легче в этом плане. Я не такой, как ты. Не такой смелый, наверное. Иногда это приводит к глупым поступкам, да, но зато ты никогда не жалеешь о том, чего не делал. Я всегда стараюсь… просто стараюсь. А ты нет. Тебе плевать. На мнение других, я знаю, ты такой, какой есть. В душе ты восприимчив к критике, но слова других людей никогда не мешали тебе быть собой. А я стараюсь, как меня учили: терпи, будь спокойным, будь вежливым, не плачь, не злись, громко не смейся. Меня учили, что геи — моральные уроды, и я не могу как ты просто взять, и выкинуть из головы это, даже если это неправда. Я всегда сомневаюсь, Джон.       — Прости меня, — рука Пола ослабла, и Джон притянул его к себе, чтобы обнять. Рубашка и подобранные штаны вновь оказались на полу. — Это все из-за меня.       — Да, — коротко хохотнул Пол. — Ты чуть не довел меня до слез.       — Тоже самое, мерзавец.       — Это ты виноват. Ты вечно втягиваешь меня в неприятности.       — Зато со мной весело.       — Не поспоришь.       Джон взглянул Полу в глаза, положив ладонь на щеку. Это его смутило.       — Я люблю тебя.       — Джон, — Пол попытался отвести взгляд.       — Нет, посмотри на меня. Я хочу тебя. Но хочешь ли ты этого?       — Я не могу сейчас ответить. Я… боюсь этого. Я все еще боюсь.       — Чего ты боишься?       — Кто-то может узнать.       — Никто не узнает, — Джон выдохнул свою клятву в его ухо. — Клянусь. Ответь честно, Пол.       Он отвел пальцами волосы со лба, прижался губами к вискам, чувствуя, как пульсируют под кожей артерии. Поцеловал в щеку, соскользнул вниз, к шее. Пол шумно выдохнул.       — Тебе приятно? — промычал Джон ему в шею.       — Да, — тихо шепнул Пол.       Джон понятия не имел, куда деть свои руки, что трогать можно, а что нельзя. Он не знал, будет ли уместно потрогать его задницу, даже если ему дико хотелось. Девушкам вроде нравилось, когда он это делал, хотя, может, Полу будет приятно, он не знал. Но он точно знал, что возбуждает парней, и все сводилось к области ниже пояса, так что он одной рукой скользнул от внешней стороны бедра до внутренней, там где заканчивались шорты. Пол никогда не был против его поцелуев, так что он повторил это снова: мягко приник к его губам.       — Джон, — выдохнул Пол прямо ему в рот после поцелуя.       — Не тяни. Скажи мне, да или нет, Пол. Я уже весь вечер терплю.       — Это сложно не заметить, — он ему нагло улыбнулся.       — Иди к черту. Останови меня сейчас. Потом я уже не смогу.       Джон коснулся его паха, приятно удивленный найденным бугорком, и сразу же вслух отреагировал на это.       — Черт побери, да тебе же это нравится!       — Заткнись, придурок.       — Я тебя на секс ломаю, а твое тело уже говорит да.       Пол смущенно улыбнулся. Джон вздохнул. Он не мог на него сердиться. Только не на эти щенячьи глаза. Пойти на секс с мужчиной — огромный шаг, даже для смелых, тем более, когда этот мужчина твой лучший друг.       — Пошли в спальню, — наконец оттаял Пол.       — И что потом?       — Будь что будет. Плевать. Ты ведь так меня учил?       Они рассмеялись. Пол взял его за руку. Пока они поднимались на второй этаж, Джон, весь в предвкушении, чуть не забыл об одной важной вещи. Он тут же залетел в ванную.       — Ты что, будешь принимать душ? — удивленно спросил Пол за дверью.       — Нет, — Джон открыл шкафчик, где лежала аптечка, и схватил с полки вазелин, с помощью которого Ринго боролся с мозолями на пальцах.       — Все путем. Надеюсь мы не собираемся идти в комнату Ринго?       — Боже, конечно нет. В любую другую с кроватью.       Они так и сделали. Пол завесил окно шторами, и сел на кровать, закинув ногу на ногу.       — Ну, — Пол задумчиво протянул гласную, а затем изобразил акцент, как у американца из южных штатов. — Запрыгивай на мою лошадку, детка. Или как это должно быть?       — Ты так всем женщинам говоришь?       — Нет, а ты? — с интересом спросил Пол.       — Я им говорю раздеться, обычно.       — Серьезно? Так и говоришь?       — Да. А ты нет?       — Ну, я не командую. Они сами понимают, разве нет?       Джон не ответил. Он стянул с себя рубашку, которая мучила его весь знойный день, и джинсы. В этом не было ничего такого: они часто переодевались на глазах друг друга. Но сейчас у Джона был огромный стояк, упирающийся в ткань трусов.       — Гребаный дом Ринго, — пожаловался Джон, когда приблизился к кровати. — Тут есть все, кроме кондиционеров, наверное.       Он взглянул на Пола сверху вниз. Он сглотнул, осознав, что в таком положении тот мог бы сделать ему минет. Подойти он вплотную, его член бы был на уровне его лица. Но он чувствовал, что должен поступить иначе. Больше позаботиться о Поле.       — Ложись, — мягко сказал Джон. — Посередине.       Пол неуверенно оглянулся назад, как будто кровать могла исчезнуть. Но она была там, с белыми простынями и усеянная подушками.       — А ты?       — Я тоже лягу.       Пол подвинулся к изголовью кровати, лег на спину и стал ждать. По нему было видно, что ему было неловко — он не знал чего ожидать. Джон устроился у его ног.       — Как тебе нравится, Макка?       — Ты про что?       — Про секс. Ты занимался анальным сексом?       — Я? Нет. Мне сказали, что так делают только геи. Ну, многие девушки так считают. А ты?       — В Гамбурге я однажды трахнул проститутку в задницу, и только потом узнал, что она была трансом. Ну, парнем. И Брайан. Он сказал мне, что любит, когда он снизу. Так что, я сделал это. Он меня научил.       — Это не больно?       — Нет, если подготовиться.       Пол заерзал под ним. Ему было неловко оказываться снизу. Он не говорил об этом Джону, но давать кому-то было унизительным. Они давно не жили в этом провинциальном северном городе — Ливерпуле, но законы, которые там гласили, было сложно выкинуть из головы. Они становились прогрессивнее, выбрасывая предрассудки шаг за шагом.       — Ты любишь, когда у тебя сосут, Пол? — Джон коснулся края его трусов, потянув их вниз.       — Ну, наверное да. То есть да. Ты хочешь сделать это?       — Я сделаю, если тебе это нравится.       — О… хорошо.       Когда Пол оказался полностью голым это не было открытием, — они не один раз видели друг друга голыми, но его член никогда не был так близко. Он был в полувозбужденном состоянии, так что Джону потребовалось привести его в готовность. Он очень хотел сделать Полу приятно. И дальше — хотел свести с ума от страсти.       — Джон? — спросил Пол, когда его член оказался в чужой ладони. — Ты делал это когда-нибудь?       — Нет. Так что скажи, если задену тебя зубами.       Он вспоминал, как это делали девушки. Плюс-минус все казалось простым. Конечно, он понимал, что минет — это гребаное искусство, потому что некоторые умелые рты заставляли его кончать в течении парочки минут, как в Гамбурге, а некоторые просто давали приятные ощущения. Ему всегда нравилось давать глубоко, но он сильно сомневался насчет себя и как сработает его рвотный рефлекс. Наконец он открыл рот, накрыв головку своими губами. Он отметил вкус — странный, но не противный. Пол был чистоплотный. Он осознал ситуацию, сам факт того, что он дает кому-то в рот его внезапно завел. В этом было что-то, определенно. Он задвигал головой, и очень скоро член в его рту начал твердеть. Было тихо, но в одну секунду Пол застонал. Джон оторвался от процесса, взглянув на него: тот тяжело дышал себе в руку. Леннон навис над ним, убирая ее.       — Не сдерживай стоны, — он снова поцеловал Пола в щеку. — Не стыдись.       — Я не стыжусь.       — Точно?       — Да. Мне приятно.       Джон присмотрелся: сбитое дыхание, разметавшиеся по подушке черные волосы, румяные щеки, искусанные губы. Он хотел бы запретить Полу делать последнее, он хотел, чтобы эти губы кусал только он сам, но у его друга всегда была эта глупая привычка: терзать их, когда он нервничал или был возбужден. МакКартни состоял из маленьких привычек, которые Джон уже давно выучил. Он знал, как тот флиртовал: знал каким взглядом смотрел на девушек, знал что кусал и облизывал губы, это было определенным сигналом. Сигналом к действиям. Джон нагнулся и поцеловал его, в первый раз поцелуй был влажным и жадным, как будто они были полными гормонов подростками — сцепление языков, оба чувствовали этот оттенок специфичного вкуса члена МакКартни, и это возбуждало еще больше. Джон накрыл его пенис своей рукой, и тот стоял и просил ласки. Пол всегда был чувствительным и легковозбудимым, Джон знал объемы и ненасытность его либидо, так что был уверен в том, что с этим не будет проблем. Он пришел к удивительной мысли о том, что знал о Поле так много, как будто они были старыми любовниками, и знал, что Пол знает о нем не меньше.       Когда они оторвались друг от друга Джон обнаружил в своих волосах пальцы Пола, сжатые в кулак. Он посмотрел на его губы: влажные, красные и пухлые. Желанные, чем когда-либо.       — Теперь мне нужно тоже? — растерянно спросил Пол, с огромным знаком вопроса в глазах.       — Что?       — Тебе отсосать? Или как это делают геи?       Джон рассмеялся.       — Ты говоришь так, как будто я делаю это каждый день.       — Ну, ты делал это хотя бы один раз. Больше меня.       — Я думаю, что секс с мужчиной это почти также, как с женщиной. Не знаю, у меня было не так много опыта. Боже, ты слишком наивен, — усмехнулся Джон, сверкнув глазами. — Но я не против заниматься этим каждый день с тобой. Или чтобы ты мне отсосал.       — Иди к черту.       Пол попытался скрыть свою улыбку, но это было невозможно, так что потом он уже улыбался Джону в рот, когда тот его поцеловал.       — Это будет грубо, если я скажу, что хочу тебя трахнуть? — Джон начал обводить ладонями и губами тело под собой.       — Ты уже сказал это.       Его всегда тянуло потрогать грудь Пола: плоскую, широкую, с маленькими бледными сосками на ней. Они затвердели в его руках. Джону показалось, что он услышал, как Пол что-то промычал.       — Пожалуйста, Пол. Прошу. Я тебя умоляю.       — Что?       — Позволь мне сделать это. Я знаю, что тебе не по себе, но я делал это раньше. Я знаю, как сделать не больно, как растянуть, знаю куда надавить. Брайан мне объяснил.       Лицо Пола как-будто потемнело от имени менеджера.       — Господи, я же умру, — простонал Джон, включив драматургичность.       — От чего, умник?       — От недотраха и разбитого сердца.       — Боже, ладно. Хорошо. Делай, как знаешь.       — Серьезно?       — Не заставляй меня повторять дважды. Тем более, я тоже возбужден, и черт знает, когда Ринго и Джордж вернутся домой… — начал быстро оправдываться Пол.       — Обожаю тебя.       — И я тебя.       Джон быстро поцеловал его, как делают это жены, провожая мужей на работу. Он сел на колени, расставляя ноги Пола вокруг своих бедер. Это зрелище его возбудило еще сильнее, если это возможно, — длинные, стройные ноги, раздвинутые перед ним, и то, что скрывали ягодицы, которые он аккуратно раздвинул. Он открыл вазелин, который положил рядом с собой.       — Что это?       — Вместо смазки.       Пол снова положил голову на подушку, наконец прикрыв глаза. Джон обильно выдавил себе на пальцы.       — Раздвинь бедра сильнее.       Пол послушно открылся. Джон аккуратно прикоснулся к его отверстию. Пол вздрогнул от ощущения холодной субстанции, но ничего не сказал. Ни прошипел, когда палец оказался внутри, ни ойкнул, когда там оказался второй. Джон аккуратно расширял тугие стенки, и наконец спросил.       — Больно?       — Нет. Неприятно.       — Потерпи, ладно?       — Угу.       Он развернул палец, продвинув его на фалангу внутрь, и, найдя выпуклость на стенке, коснулся ее. Реакция произошла незамедлительно — Пол изогнулся в спине мостиком, и свел колени вместе, протяжно замычав.       — Черт! — выругался МакКартни, явно удивленный тем фактом, что можно стимулировать не только член для получения удовольствия.       — Привет, Пол, — улыбнулся Джон. Он прижал друг к другу их лбы, они дышали в унисон, рот в рот, выдох-вдох.       — Привет, Джон, — по привычке подыграл ему Пол.       Джон воспользовался тем, что тот отвлекся, и продавил головкой себе путь вперед. Пол машинально хотел свести бедра вместе вновь, но ему помешали руки Джона, так что вместо этого он вцепился в подушку.       — Расслабься, — шепнул Джон.       Он продолжил, когда его послушались, — кольцо расслабилось и достаточно легко поддалось ему навстречу. Джон вводил член аккуратно, сантиметр за сантиметром, растягивая для Пола эти жалкие секунды в вечность. В итоге, когда он уже оказался внутри, он постарался просто не сойти с ума от ощущения узости сжимающихся вокруг него стенок и напряженного тела.       «Леннон, мать твою, возьми себя в руки!» — орала на задворках сознания здравая мысль. «Только попробуй кончить прямо сейчас, ублюдок.»       — Расслабься, — повторил Джон. — Давай, послушай меня, детка.       — Не могу, — пожаловался Пол, — Я хочу… — пальцы, до этого терзавшие подушку, потянулись вниз, к его взбухшему члену. Джон его остановил.       — Не трогай его, это помешает сейчас. Ты еще больше напряжешься.       Он вышел из Пола, качнув бёдрами назад, но не отпустил своих рук, все еще держа его колени широко расставленными. Боже, это зрелище — сокращающаяся, влажная и розовая дырочка, она буквально зазывала его к себе. Джон собрал все мужество в кулак, чтобы просто не оттарабанить Пола в задницу, до противного скрипа половиц и кровати.       — Может поменяем позу? — отозвался Пол, продолжая прижимать к своей груди декоративную подушку. Джон аккуратно спихнул ее с кровати взмахом руки, чтобы вплотную приблизиться к Полу, взглянуть в его глаза на минимальном состоянии, так близко, чтобы улавливать каждый взмах его ресниц и видеть все мельчайшие веснушки на носу.       — Нет, я хочу видеть твое лицо, — с этими словами он переплел их пальцы. Он почувствовал, как тело под ним заметно расслабляется, внимая его словам. — Хочу любоваться тобой.       У Пола заблестели глаза, замерцали, как будто в них плавал кусочек звездного неба. Джон вошел в него второй раз, уже гораздо быстрее и беспрепятственнее, чем до этого, и немного посуетившись, нашел нужный угол, начав двигаться выученными восьмерками. Он беспрерывно смотрел на Пола, на его лицо, которое словно вошло в транс, полностью отдавшись ощущениям. Сначала он держал глаза закрытыми, — Джон следил за трепетом его длинных ресниц и иногда за тем, как напрягалась его переносица. Затем Пол открыл глаза, словно в гипнозе уставившись перед собой, на бедра Джона, вырисовавшие знак бесконечность. Он сильно кусал губу, из плотно закрытого рта то и дело доносилось хриплое сорванное дыхание или мычание. Джон видел, как Пол сдерживался, хотя ему было приятно и они договорились не делать этого.       «Ну что ж, МакКартни, если ты не следуешь правилам, то и я не буду.»       Леннон резко двинулся вперед, обхватив Пола за ноги, так, чтобы они прижались плотно друг другу, наконец войдя в полную длину. Он тут же начал набирать темп, как будто спуская себя с цепи. Все самое смелое, о чем он только мечтал: шлёпки влажной кожи об кожу другого, ненасытные, жадные прикосновения и толчки, быстрые и рваные. Довершением этой сказки стало то, что маска Пола наконец с грохотом треснула, упала вниз и разбилась на много маленьких кусочков: если до этого он всеми силами пытался изобразить на лице стойкость и мужество, то очень скоро открыто хныкал, как маленькая девчонка.       Джон жадно вбирал подробности его обнажившегося лица: рот, то широко открывающийся, чтобы словить глоток воздуха, то с плотно сжатыми губами, которые мычали, хныкали, жалобно открывались, так и просили их поцеловать. Он попытался запомнить, как коротко закатываются его глаза, как двигается в горле кадык, когда Пол сглатывает накопившуюся во рту слюну.       — Иисусе, какой ты узкий, — восхитился Джон, не переставая двигать бедрами. — Тебе не больно?       Это был очень глупый вопрос. Достаточно было просто взглянуть на Пола: его лицо выражало что угодно, но только не дискомфорт. Как будто всякий раз, задевая своим членом его простату, Джон нажимал на кнопочку в мозгу Пола, пускающую электроны в ту область, которая вырабатывает гормон удовольствия.       — Да, — Пол оторвался от подушки, но только на чуть-чуть, а затем снова откинулся, протяжно застонав. Его дыхание было сбитое и непостоянное, как будто в его легких не хватало места для изречения слов. — Все хорошо.       — Тебе нравится? — спросил заигрывающим голосом Джон, прекрасно зная ответ. Ему просто хотелось услышать взволнованный голос МакКартни. — Нравится, а?       — Да-а, — протянул Пол.       Джон положил ему руку на щеку, подцепив раскрытые губы большим пальцем. Он им провел по нижней губе, размазав по ней слюну, а затем протолкнулся внутрь, царапнув ногтем язык. Пол сомкнул свои губы у основания пальца, начав его посасывать. Леннону показалось, что он состоял из одних нервных окончаний, словно его опоясывали голые провода. Это было приятно — играться с языком Пола в его влажном, теплом рту. Он на секунду представил, как бы потрясающе было бы ощущать эти губы на своем члене. Он взглянув Полу в глаза: тот смотрел расслабленно, его тяжелые веки были опущены наполовину, и ореховые глаза блестели прямо из-под охапки густых ресниц. Он никогда не видел Пола таким. С похотью во взгляде, таким развратным и одновременно беззащитным. Это его обезоружило, потрясло до глубины души.       Капля пота скользнула по его позвонкам, мазнула поясницу. Джон почувствовал, как у него встали волосы на затылке. Это было словно под ЛСД, но гораздо сильнее и хуже, потому что то, что они творили было запретнее всяких наркотиков. Они не смогли бы никому об этом рассказать, даже Джорджу и Ринго. Член Джона заходил внутрь, почти как нож в масло. Он чувствовал, что на взводе — конец совсем рядом. Он улавливает ухом доносящееся до него эхо лавины, которая очень скоро достигнет его.       Джон все еще держал Пола за бедра, и почувствовал, что тот перестал прилагать какие-либо усилия, чтобы держать их в воздухе. Он обмяк, а затем взвинтился, как пружина, сжавшись на секунду, прежде чем выстрелить. Семя расплескалось по впалому животу. Его спина оторвалась на мгновение от липких простынь, прежде чем вновь рухнуть вниз.       Джон наблюдал за ним, за сменой эмоций на его лице. Он вышел из Пола, казалось, только пару раз коснулся своей перенапряженной плоти, и затем последовал его примеру. Из него вышло достаточно много, после первого залпа он выдрачивал себя остатки спермы, вспоминая, что давно не мастурбировал.       Он оперся ладонями об торчащие к верху колени Пола. Тот воткнулся пятками в матрас и прижал к себе кончили пальцев на ногах.       — У меня онемели ноги, — счастливо выдохнул Пол.       Джон проморгался, будто удивленный тем, что МакКартни может связно разговаривать, а не только тупо мычать в приступах удовольствия.       «Проснись, Леннон», — уколол сам себя Джон. «Это все еще Пол. Он всегда умел говорить, и не только, а еще и петь. То, что он крышесносно стонет ты открыл для себя только сегодня.»       Джон выпрямил его ноги, и пару раз с нажимом ладонями провел по ним, массируя затекшие мышцы. Наверняка из-за того, что они были широко расставлены все это время, не готовые к такой растяжке, они начали ныть.       — Все в порядке. У меня всегда так после оргазма. Особенно пальцы на ногах.       Пол расслабленно улыбнулся, тронутый заботой. Джон присвистнул.       — Серьезно? И так каждый раз?       — Ну, почти. Особенно когда это выходит… эмоционально. И не надо так улыбаться.       Леннон хрипло рассмеялся, и прочистил горло.       — Может ты еще и фут-фетишист, а, Пол?       Пол смущенно улыбнулся. Видимо Джону еще многое предстоит о нем узнать.       — Да пошел ты. Они просто чувствительные, понимаешь? Как будто у тебя ничего такого нет. Что тебя больше всего возбуждает?       — Ты, — выпалил Джон, ложась рядом. Пол закатил глаза. — Серьезно. Мне детально рассказать о всех своих фантазиях насчет тебя?       — Увольте.       Пол перевернулся на бок. Он пальцами, словно ножками, прошелся от предплечья Джона до самого плеча, задумчиво рассматривая светлую, румяную от нелепого загара кожу.       — Мне нравятся твои руки, Джон.       Он продолжил свои невесомые касания, но с ключицы сразу перепрыгнул на его лицо, легонько тронув кончик носа.       — И нос.       Джон, услышав это, автоматически поморщился. Он всегда стеснялся своего носа, это пошло с детства. Он считал его некрасивым: с этим дурацким горбом и изломом.       — Не морщись. Правда. В нем есть что-то.       Джон наконец перевернулся набок, лицом к Полу. Он взглянул в его глаза, такие честные в эту секунду. Глаза Пола были похожи на огромные зеркала, которые отражали все, что было на душе хозяина. Джон был всегда уверен в его искренности.       Он заскользил взглядом по его чертам глаза. Все было на месте, все, за что он так его любил. Была ли нужда говорить об этом еще раз? Пол был идеальным. В каждой точке, в каждой черточке и детали. Он знал, за что любит это лицо: за правильность и плавность его линий. За то, как мягко складываются губы, в нежную улыбку.       — Я хочу, чтобы этот момент длился вечно.       Пол взял его руку, и Джон переплел их пальцы. Солнце село за горизонт. Жара, вырвавшаяся из тел, осела на комнате пылью, рассеялась в запахе тел. Зной ушел, но тепло осталось с ними.