The Future Never Dies

Ханнес начинал таким же техником у сессионщиков. А сейчас — кто они и кто он? Сессионщики пришли и сыграли, что надо. А Ханнес сам пишет свою музыку. Теперь он мировая звезда и популярнейший барабанщик Швеции, его лицо красуется на рекламных плакатах и афишах, а о романе с Флор Янсен пишут крупнейшие таблоиды. Ханнес слишком быстро повзрослел, стал серьёзным и задумчивым. Куда-то совершенно далеко ушла из беспробудная юность. Отдавая Ханнесу должное, он не зазвездился. «Ты мне друг, Эм, и всегда им будешь». Только вот слишком далеко зашла их дружба: поцелуй по дружбе. Секс по дружбе. Всё по дружбе. И Эмануэль, у которого один только вид высокого русоволосого красавца вызывал сладкий трепет, не мог понять, почему инициатором всех неловких момент являлся именно френдзонящий его Ван Дал. Впервые они поцеловались ещё давно, когда на пьянке играли в азартные игры. Эм не поверил, что по какой-то нелепой случайности его ждала участь быть поцелованным Ханнесом, и всё вышло слишком серьёзно и официально, как бы... для галочки. В ту ночь Тобби страстно засосал Криса, а допитый алкоголь стёр из памяти остатки вечера. Будто и не было ничего — но ямочка на щеке помнила холод его губ. — Помнишь, что вчера было? — спросил Эмануэль, робея. — Не-а, — усмехнулся Ханнес, прикладывая холодную бутылку воды ко лбу. Под глазами красовались синие круги. — А что-то было? Как такое вообще можно забыть? Или Ханнесу он действительно безразличен, или он слишком хорошо играл. Играл ровно до того момента, пока не смог разобраться в своих чувствах, играл аккуратно и старательно — на протяжении долгих двух лет. Концерт в Париже они отыграли блестяще. Солд-аут за три месяца до шоу, преданная толпа фанатов, скандирующих название группы как мантру. Эмануэль за долгие месяцы научился блокировать чувство трепета и стеснения, стоя в метре от Ханнеса. Они работали как и всегда — слаженной командой, нацеленной на успех. Ван Дал был полностью поглощён шоу, и у Эма промелькнула мысль, что играть ему из-за шума толпы трудновато — пару раз он сбился на Winged Hussars и Night Witches. Из самых трудных композиций оставался только Лев Севера в быстрым бесперебойным ритмом, требующим абсолютного сосредоточения, и Эмануэль, чувствуя, что не может оторвать взгляда от задницы сидящего в танке друга, снова уставился в экран Мака. Под сценой было привычно тесно и громко — он привык. Как и привык слушать изо дня в день эти мелодии: они уже не приносили былой радости. Да, Сабатон всё ещё оставались его любимой группой, но, слушая одно и то же изо дня в день, ловишь себя на мысли, что тебя уже тошнит. — Это ведь не хобби и не единичный концерт любимой группы, — как-то сказал Йоаким на встрече со стаффом. — Это нудная ежедневная работа. Встать. Умыться. Одеться. Установить барабаны и тарелки Ханнеса. Почистить. Положить новый комплект палочек. Проверить звук. Настроить. Провести последний саундчек и репетицию. Шоу начинается. Дни шли за днями, и Ханнес всё больше отдалялся от человека, которого знал с подросткового возраста. Много работал, репетировал. Заводил осторожные романы с девушками. Всё больше сливался с группой — с их пятёркой — и всё реже общался со стаффом. Они ведь больше не друзья, — горько вздохнул Эмануэль, — какая эта дружба, если он мой начальник, а я его подчинённый? Однако оставался у них ещё один ритуал: Ханнес всегда отдавал на концерте ему свой телефон. Не доверял закрытым на ключ гримёркам, боялся забыть в подсобке. Каждый новый город Эму привычно грел душу и карман Ханнесов айфон, оставаясь последней связывающей их ниточкой. Секс проник в их жизнь незаметно и прочно укрепился на своём законном положении. Упаковывая аппаратуру после парижского концерта, Эм вдруг услышал ухмылку за спиной: — Париж — город любви. Внезапно чья-то рука шлёпнула его по заднице, и, оправившись от шока, он увидел удалявшегося Ван Дала. Что?! Остаток вечера прошёл как в тумане. Ложась спать в маленькой комнатке вагончика стаффа, Эм никак не мог отделаться от вязкой паники. Глаза уставились в потолок, и в ушах всё ещё стоял звон: не от громкого звука концерта, а от той единственной тихой брошенной фразы Ханнеса. — Если ты спишь, я очень расстроюсь. Голос был до боли знаком и своей неожиданностью заставил его свалиться на пол с кровати. Ван Дал подёргал за ручку, и Эм поспешил встать — в одних трусах — чтобы открыть дверь. Может, Ханнесу не спиться и ему не с кем рубиться в приставку? — Привет, — выдохнул Эмануэль, как только лицо друга оказалось в нескольких сантиметрах от его самого. — Пустишь? Взгляд упал чуть ниже: Ханнес был в привычных камуфляжных шортах и чёрной майке. Не переоделся после концерта. Стоило ему погрузиться в свои мысли, как Ван Дал повалил его на койку и крепко прижал телом: метр восемьдесят живого роста. Пальцы крепко ухватили запястья, и Эм забыл как дышать. — Исакссон, кончай придуриваться. — Ты зна... — Только идиот не узнает. А я понял всё с самого начала. — С поцелуя? — Да. Эмануэль закрыл глаза, чувствуя необыкновенный стыд — гейская паника. Столько лет дружбы и вот так вот внезапно вкрашиться! Ну что за дерьмо? — Я не пришёл тебя отчитывать или разговаривать по душам. Тело Ханнеса, его накаченные руки и сильные ноги были разгорячёнными, а дыхание чуть сбивчивым — одно шоу сильно выматывало музыкантов, и им едва хватало времени восстановиться. Ванн Дал опустился на локти, касаясь носом его щеки, и поцеловал. Страстно, одухотворённо, несколько секунд. Что-то в этот момент расцвело в душе Эма, словно в него вдохнули жизни, словно разорвали обёртку киндера, словно пробудили посла тысячелетнего сна. Липкие волосы Ханнеса коснулись лба, и не было для него ничего приятней в этот момент. Сладкий, сладчайший миг единения двух возлюбленных, тактильная привязанность, желанное проникновение. Он стянул с Ханнеса всю одежду и страстно облапал всю его татуированную спину. Новое чувство рождалось в нём в этот момент — на смену токсичной влюблённости пришла любовь, самая настоящая любовь. Он был готов отдать всё, только бы этот момент длился вечно — но всему в этом мире приходит конец. — Всё, — произнёс Ханнес, отстраняясь и садясь на кровати. — Это было прекрасно, — прошептал Исакссон. — И... — Эм. Всё. Я женюсь. — На мне? — На Флор Янсен. Мы весьма привязаны друг к другу, она очень счастлива. — А... ты счастлив? Ханнес встал, подбирая с полу одежду. Скорлупа обретённого счастья треснула и разбилась на мелкие осколки. Они столкнулись взглядами, и недосказанная фраза «я тебя люблю» застыла у Эма на языке.

In your eyes the future never dies.