Сладости и гадости

      На свое счастье — или на беду — она почти сразу же столкнулась с сиром Давосом, и тот, поняв все по ее лицу, подхватил ее под руку и неожиданно проворно для старого человека увел к себе в комнаты — Ширен сразу же после их приезда распорядилась отвести ему лучшие покои после комнат лорда и леди, но сама там еще не бывала: они беседовали либо за едой под насмешливое молчание Даарио, либо у нее в солярии. Войдя, сир Давос тихо сказал что-то слуге и, бережно поддерживая Ширен под локоть, подвел ее к резной скамье со спинкой и подушками у камина, а сам сел рядом и ласково сжал ее руку в своих. Ширен молчала, опустив голову, и не зная с чего начать. Она не понимала, почему увиденное так потрясло ее, как будто она с размаху ударилась о стену, и теперь у нее болит все лицо. Ведь это не могло быть ревностью — как можно ревновать того, кого не любишь? Тогда что же это? — Лорд Даарио… Он… — Не продолжайте, моя принцесса. Я увидел и услышал достаточно. — Он не должен так поступать со мной — качая головой, тихо сказала Ширен — Я его жена и леди. Он должен был уважать мою гордость, а не… — А не тащить шлюху в дом супруги — неожиданно резко закончил за нее сир Давос — Но чего еще ждать от наемника? Им незнакомо само понятие чести. — Но ведь он не просто наемник — возразила Ширен — Он правил Миерином от имени королевы целых пять лет. — Да, и именно там он привык делать все, что хочет. Но здесь Вестерос, а не Эссос. И кто-то должен ему об этом напомнить. Если позволите… — Нет — Ширен снова покачала головой — Не стоит. Он решит, что вас послала я, и только еще больше разозлится, как мне кажется.       Сир Давос поджал губы и нахмурился. — Вы не заслуживаете такого мужа — с горечью ответил он — Вы заслуживаете человека доброго, благородного и любящего вас. Король и королева не должны были устраивать этот брак — слова прозвучали чересчур резко, и Ширен подняла взгляд. — Осторожнее, сир — это звучит, как измена. — Я старик и пережил уже четырех королей — мне нечего бояться. — Но мне есть чего, сир — мягко напомнила ему Ширен — вполне возможно, что кто-то — она едва не сказала «мой муж» — Здесь шпионит за нами. — Вы правы, моя принцесса — сир Давос похлопал ее по руке — просто мне невыносимо горько видеть, что вы так несчастны. — Что поделать, сир — Ширен попыталась улыбнуться — таков мой долг, и я должна его исполнять. — Да, так и есть. У меня тоже есть свой долг — защищать и заботиться о вас, и я буду его исполнять до самой смерти… И любыми средствами.       ***       Слова сира Давоса утешили ее, но не до конца: сердце по-прежнему стесняли гнев и обида, но острота чувств прошла, и на Ширен напала глубокая задумчивость. Хотела бы она знать, что чувствует на самом деле. Она не сказала сиру Давосу, что Даарио — первый, кто должен был бы послать в столицу весть о любых семенах измены в Штормовом пределе. Почему она промолчала, если скорее всего так оно и есть? Потому ли, что в глубине души была убеждена, тайная слежка и доносительство противны его природе и характеру? Или потому, что, как его жена, она теперь волей-неволей ощущала себя с ним связанной и потому обязанной защищать от нападок? В любом случае, ей придется поговорить с ним обо всем этом самой.       Но, спускаясь по лестнице к Малому чертогу, где ее ждал ужин наедине с Даарио — Ширен распорядилась, чтобы ни мейстера Форнида, и сира Давоса сегодня не звали к столу — она поняла, что волнуется и даже боится, и попыталась взять себя в руки.       Трапеза прошла почти в полном молчании. Ширен не поднимала глаз от тарелки, не зная, как начать разговор, Даарио смотрел на нее со своей привычной усмешкой. Как он может быть так спокоен после того, что было утром? Неужели ему ни капли не стыдно за то, что он делал, и за то, что сказал ей? Неужели ему действительно незнакомо понятие чести, как уверял ее сир Давос? А дружбы, уважения или хотя бы жалости? — Я хотела бы поговорить с вами, лорд-муж– чопорно и сухо заговорила Ширен, когда слуги унесли блюда и тарелки последней перемены блюд. — Ну так говори — или тебе нужно от меня разрешение? — взгляд его был так же насмешлив, как и голос. — Я хочу… — Ширен набрала воздуху в грудь и как можно более твердо сказала — Я хочу, чтобы эта женщина покинула Штормовой предел. — А я не хочу — Даарио смотрел на нее, издевательски изогнув темную бровь и наблюдал, что она на это ответит.       Ширен и правда смешалась — что можно ответить на такую наглость? — Я ваша жена, милорд, вы обязаны чтить брачные обеты и уважать…. — Послушай меня, женщина — голос Даарио вдруг стал жестким и острым, как хорошо наточенный нож, а лицо из насмешливого стало жестоким — Наш брак — это сделка, и, если ты забыла, так я тебе напомню: тебе возвращают титул и земли, а ты отдаешь их мне, как своему мужу — в обмен на то, что Железный трон забывает о том, что твой отец был бунтовщиком и узурпатором, а твой дядя собирался убить Дейенерис, и все делают вид, что ничего этого не было, и ты просто благородная леди, наследница своего отца. По условиям этой сделки я женюсь на тебе и храню королевский мир в этих землях, а также как можно быстрее заделываю тебе сына, чтобы твой род не угас — и уж тут никто не может обвинить меня в том, что я недостаточно стараюсь. Об остальном в нашей сделке речи не было. Так что не смей больше никогда морочить мне голову всеми этими разговорами о верности и уважении.       Даарио перегнулся через стол и приблизил свое лицо к ее, но явно не для поцелуя — губы изогнулись в презрительной усмешке, больше похожей на оскал. — Не делай меня своим врагом, Ширен. Я умею быть жестоким, если нужно. — И что ты сделаешь — задыхаясь от гнева пополам со страхом, почти прошептала она — забьешь меня до смерти? Задушишь? Отравишь? — О нет, зачем же — Даарио все так же неприятно усмехнулся — Я просто сделаю твою жизнь невыносимой. Я этого не хочу — добавил он чуть мягче, заметив страх, отразившийся на ее лице — Но не пытайся подчинить меня себе. Ни одной женщине это не удалось, а все те, кто пробовал — горько об этом жалели.       «Даже королева?» — дерзко подумала Ширен, но говорить вслух не стала. Она смутно догадывалась, что впервые ей удалось задеть в душе Даарио какую-то болезненную струну, найти слабое место, и ей хватило ума не обнаруживать это перед ним. Такое оружие лучше приберечь на будущее, на тот случай, если он действительно решит исполнить свою угрозу. Кроме того, она впервые испугалась по-настоящему — впервые за долгое время — и ей куда сильнее хотелось убежать и спрятаться, чем продолжать этот словесный поединок.       Даарио снова откинулся на спинку своего резного кресла, и только по резкому движению, с которым он приложился к кубку с вином, можно было догадаться, что разговор этот и его задел за живое. Оторвавшись от кубка, он снова посмотрел на жену: с кончиков его усов капало вино, что неприятно отозвалось в Ширен напоминанием об утренней сцене в его спальне. — К слову о сыновьях: сегодня ночью я приду к тебе, миледи. — Я не хочу — мгновенно отозвалась Ширен, от одной мысли об этом ее внутренне передергивало. — Разве я спрашивал, хочешь ли ты? — спросил Даарио обманчиво мягко, растягивая слова, так что заметнее стал его миэринский говор — Как я уже сказал, моя милая, это сделка. А условия сделки надо выполнять. — Я же сказала, что не хочу — с нажимом повторила Ширен — Ты намерен взять меня силой? — Нет, зачем же — все так же лениво-угрожающе ответил Даарио — Я знаю много способов, как заставить женщину хотеть меня и даже умолять об этом. Но тебе они не понравятся, Ширен. Так что сегодня ночью тебе лучше быть готовой принять своего мужа.       У Ширен даже горло перехватило от гнева и унижения, она не нашлась, что ответить, и ужин окончился в злом молчании — казалось, над столом в воздухе то и дело вспыхивают невидимые искры от всей той злости и раздражения, что исходило от них обоих. И, когда Даарио вышел, как всегда, положив ее в споре на лопатки, она осталась сидеть — злая, униженная и растерянная.       ***       Возможно, дело было в ссоре или в той женщине, или в чем-то еще — но в этот раз все было как-то по-другому — острее, и Ширен было куда сложнее скрывать обуревавшие ее эмоции, тем более, что они сбивали с толку своей полной противоположностью друг другу. Ей хотелось спихнуть Даарио с себя — и одновременно обхватить его ногами (совершенно странная, дикая мысль, откуда она у нее в голове?), расцарапать ему лицо, чтобы стереть эту всегдашнюю самодовольную ухмылочку — и, одновременно впиться ногтями в его спину с какой-то совершенно другой, не до конца ей самой понятной целью; хотелось плюнуть ему в нагло усмехающиеся ей темные глаза — и прижаться губами к ямке между ключиц, слизнуть каплю пота с его шеи. Впервые супружеское соитие, казавшееся ей сначала чем-то неприятным и болезненным, а потом скорее скучноватым и обыденным, но необходимым, вызывало в ней столько чувств и таких разных — и впервые инстинктивное желание скрывать эти чувства от мужа завладело ей так сильно, что ей это почти удалось, хотя дыхание у нее сбилось, и она совершенно точно покраснела, и, только, когда он, излив в нее семя, довольно скатился с нее и, немного полежав, вскочил — легко, как юноша — и отошел к столу, чтобы налить себе вина, которое принес с собой, она смогла выдохнуть и расслабить руки и ноги, которые едва не свело судорогой в попытках сохранить самообладание.       Даарио, налив себе вина, непринужденно уселся на край постели, поджав под себя одну ногу — Ширен поспешно отвела глаза. Ей он, как она отметила про себя, вина не предложил — видимо, только ночной кошмар мог сподвигнуть его на подобную заботливость. — Я хочу поговорить — быстро сказала она, одновременно подтягиваясь и садясь на постели. Она надеялась, что сможет сказать все, что собиралась, пока ему не изменило благодушное настроение, а ей — мужество, и знала, что времени у нее мало — он допьет вино, и уйдет.       Даарио молча кивнул, вполне благодушно махнув кубком — мол, начинай. — Я хочу поговорить о деньгах — Ширен взяла быка за рога. — Так-так — Даарио ухмыльнулся — кажется, кое-кто решил пойти на мировую?       Ширен поджала губы, но упрямо продолжила: — Последние несколько дней я просматривала расходные книги и записи мейстеров за последние пятнадцать лет. Я не успела прочитать их все, но и даже то, что я видела, говорит о том, что… — Что здесь вор на воре сидит и вором погоняет. Не трудись, жена, я это уже знаю. — Но как? Откуда? — Потряс хорошенько нашего стюарда. Если ты его видела, то должна была заметить, что у него воровство прямо на его холеной роже написано.       Ширен растерялась — она-то надеялась, что ее рассказ как-то поднимет ее в глазах Даарио, и он перестанет смотреть на нее, как на глупую девчонку, но теперь ее надежды рассыпались в прах. — Ну так что же ты вычитала в этих книгах? — Честно говоря, я в конце концов в них запуталась. Но одно я знаю точно: денег было слишком много, даже мой дядя лорд Ренли не смог бы потратить их все, а лорд Дондаррион тем более. Значит, они где-то еще. — У вора, если он еще их не потратил. И я думаю, что знаю, кто этот вор — твой дружок Эдрик. — Нет! Эдрик не мог! — Тише, миледи, не стоит защищать его так рьяно. Я ведь не просто так его обвиняю. За эти дни я говорил с мейстером и стюардом, а еще — с крестьянами, торговцами и кабатчиками. И они рассказали мне немало любопытного об Эдрике Шторме. Например, что, живя здесь, он со временем стал вести себя чуть ли не как лорд, и все вокруг, разумеется, знали, кто он такой. Но ни одна собака в Королевской гавани не пронюхала, даже Варис — и тот, похоже, знал только, что один бастард Роберта Баратеона жив. Как думаешь, почему?       Ширен молчала: у нее не было ответов, и она не хотела, чтобы любые ее слова опять сочли защитой Эдрика, хотя ее первый порыв был именно таков — защитить его. — Да потому, что он платил им всем за молчание. Платил, в первую голову, мейстеру Форниду, и не посмотри, что у него постный вид — он сам мне в этом признался. Платил стюарду, с которым они были в доле — продавали зерно из амбаров и скот. Платил остальной прислуге, но с ними, видать, жадничал, то-то здесь почти никого не осталось. Возможно, и кому-то из знаменосцев приплачивал, чтобы они его не выдали. Вот на что ушло твое золото, Ширен. — Пенрозы — вдруг сказала она. — Что? — Пенрозы — повторила Ширен — Сир Кортни Пенроз был кастеляном замка во время Войны пяти королей. Эдрик был здесь, в Штормовом пределе, и, когда мой отец осадил замок, сир Кортни отказался выдать ему Эдрика, и тогда его убила тень, которую создала Мелисандра. Мне рассказывал об этом сир Давос. Эдрик мог в благодарность отдать Пенрозам немало золота. — Кто такая Мелисандра? — Красная жрица из Асшая. — Да, я встречал таких на востоке — на этот раз в голосе Даарио не было ни намека на насмешку — Что она забыла здесь, в Вестеросе? — Она была советницей моего отца. Уверяла, что он избранный, обещанный принц из пророчества — и исчезла, когда он проиграл битву за Винтерфелл — горечь и злость против воли прорвались в голосе Ширен. — В Миерине они лили в уши Дейенерис то же самое. Если хочешь знать — все это было пустое вранье, чтобы выманить у нее побольше золота.       Ширен опустила взгляд: ей не хотелось сейчас обсуждать ни Мелисандру, ни Эдрика, но один вопрос все же следовало задать: — Что ты будешь делать с Эдриком?       Даарио пожал плечами: — У меня нет прямых доказательств, что это он разворовал золото Штормового предела. Пока, во всяком случае. Если я их найду — то буду судить его, как лорд этих земель. Если нет — мне будет достаточно того, что он будет держаться подальше от меня. Вернуть это золото вряд ли получится, оно уже осело во множестве чужих сундуков.       Ширен кивнула: это звучало справедливо. — Если это все, Ширен, то… — Нет. Я хочу поговорить еще кое о чем. Мне необходимо знать, что мне полагается, как твоей жене. Я не видела наш брачный договор, и не знаю, что в нем записано. — Я тоже — Даарио отпил вина — И только от тебя сейчас слышу, что существует какой-то договор. — Когда в брак вступают лорды или богатые торговцы всегда пишется брачный договор — в нем перечисляется приданое невесты, ее вдовья доля и содержание, которое обязан ей выплачивать муж. — Ну — мне о таком ничего не известно — бросил равнодушно Даарио, но затем продолжил — Тебе нужны деньги? На что ты собираешься их тратить? — У нас не хватает припасов еды, и нужно платить жалованье слугам, чинить постройки, а еще нужно будет устроить пир для знаменосцев. — Это все общие расходы, а я спрашиваю о твоих.       Ширен слегка растерялась — об этом она не думала. — Мне… Мне нужно платить Дарин. Наверное, я бы хотела купить кое-какие книги, чернила, пергамент… — Неважно — Даарио допил вино до конца и потянулся, расправляя плечи. — Если тебе нужны деньги, Ширен — я дам, сколько скажешь. — Правда? — она не сумела сдержать свое изумление. — Ну а почему нет — он пожал плечами — В конце концов, ты принесла мне замок, титул и земли, будет справедливо поделиться с тобой тем, что есть у меня. Двухсот драконов для начала хватит? — Да… Да. Благодарю вас, милорд — от удивления Ширен даже сбилась на прежнее обращение, и тут же выругала себя за это.       Даарио же только в очередной раз ухмыльнулся, встал, поставил кубок на стол, и, оставив сброшенную одежду валяться на полу у кровати, вышел.       На следующий день, когда она сидела после завтрака в своем солярии и пыталась подсчитать, на сколько ей хватит обещанных денег, слуга Даарио — тот самый парнишка, что тогда храбро преградил ей путь — вошел и поставил на стол тяжелый на вид ларец, сообщив, что милорд велел передать ей это, и с поклоном удалился. Ширен, все еще не веря до конца, щелкнула замком и откинула крышку. В ларце сияли и переливались золотым блеском трехглавые драконы Таргариенов. Ширен медленно закрыла ларец и облегченно вздохнула. Она не была уверена, можно ли принять это в качестве извинений за ту женщину в спальне, но решила, что для ее же блага разумнее будет думать именно так.