Для вас (1) вакансия

Когда новенькие приходят на секретное собеседование в секретный штат доктора Роботника, то задают неправильные вопросы: «По какому графику я буду работать?», «Что входит в круг моих обязанностей?» и «Гарантируете ли вы безопасность моей семье?». (Все они слишком самовлюблённы и высокомерны, чтобы догадаться, что никого тут не ебут ни их права, ни их жёны и мужья, ни слюнявые собаки и дети, но доктор Роботник на собеседованиях не присутствует, так что и сообщить об этом некому). Никто, конечно, не говорит сразу, что работать придётся не пять через два, не два через два, не три через один, а каждую минуту последующей жизни с того момента, как на трудовом договоре (которого, вообще-то, нет, секретная же организация, и вакансии размещаются только на фонарных столбах с северной стороны) поставят печать в виде маленького робота-танцора. Не сообщают и о том, что о семье забыть не удастся никогда, а вот им о тебе - непременно придётся. Но это мелочи, в самом деле. Совсем скоро новоиспечённому сотруднику становится известно, как сильно доктор Роботник ненавидит узколобых людишек, а также о том, что в его лаборатории действует три монументальных, нерушимых правила: 1. «Когда говорю я, все остальные молчат». 2. «Сука, не трогай моих роботов своими вонючими паклями!». 3. «Каждый человек, кроме меня - тупой». Поначалу может возникнуть ложное впечатление, будто нетерпимость Роботника так велика, что он и прикасаться к людям брезгует. А затем агент Доу или агент Картер заходят в лабораторию и видят, как доктор вынимает руку изо рта агента Стоуна. Агент Стоун прикладывает к губам фосфоресцирующий в красной черноте лаборатории белый платок, промокая слюну, а затем с улыбкой спрашивает: «Доктор, вам принести латте и молочный коржик?». Доктор отвечает: «Пошёл к чёрту!», а затем: «Коржик чтоб был с шоколадной посыпкой сверху!». Коллеги не спрашивают агента Стоуна, почему границы его примитивной человеческой нелепости не останавливают руки доктора Роботника. Им уже пришлось расплатиться за эту работу своей семьей и жизнью, расплачиваться иллюзией о мире, в котором этот чокнутый, на всю голову больной усатый дьявол ни в коем случае не станет совать тебе руку за щеку, совсем не хочется. Как-то так вышло, что только агент Стоун знает, о чём на самом деле надо было спрашивать на собеседовании: «Вы научите меня, как правильно падать и бить себя по лицу, чтобы не оставалось синяков?». Беда ситуации заключается в том, что собеседование с агентом Стоуном проводил сам доктор Роботник (в качестве вынужденной одноразовой акции; всем роботы хороши, да только принимать людей на работу они не умеют), и вопросов со стороны соискателя не было вообще никаких. Также как не было никаких дружелюбных эйчаров, наставников и инструкций на сетевом диске. Только слишком инфантильный для своих зрелых лет гений с нелепой щёткой под носом, похожей на хвостик больного лишаем котёнка (до знаменитых в узких кругах усов-колечек было ещё семь вёрст киселя хлебать и укрепляющими маслами волосюшки мазать), склонный к регулярным приступам агрессии на почве человеконенавистничества. Агенту Стоуну пришлось стать коучем для единственного ученика - себя - по единственной в своём роде дисциплине: «Как не позволить гениальному доктору Роботнику повредить свои драгоценные руки о чугунные головы подчинённых». Потому что, как оказалось, доктор совсем не против того, чтобы прикасаться к людям. Они такие тупые, раздражающие и бесполезные, что так и хочется им как следует настукать по лбу, повозить спиной по полу, пошлёпать ладонью по щекам, от души, так чтоб зубы сощёлкали. Но Агент Стоун, пусть доктор об этом и не знает, его лучший, самый преданный и внимательный сотрудник. Поэтому он делает всё, чтобы минимизировать губительные для талантливых рук последствия. Перестать быть тупым он, конечно, не может, поэтому остаётся только одно. Едва завидя на лице начальства «за-секунду-до-запредельной» степень недовольства, агент Стоун на миг, что короче секунды, прикрывает глаза и делает тщательный вдох. Прикладывает руку к груди, толкая себя назад, и прижимается спиной к ближайшей твёрдой поверхности, чтобы успеть до взрыва. Лишь бы успеть. По первости агент Стоун совершал кучу ошибок. Делал слишком поверхностный, короткий вдох, поэтому посреди яростной речи доктора начинал синеть, буреть, выпучивать глаза, отчего доктор сбивался с мысли и взрывался снова, теперь уже полноценно распуская руки и иногда даже ноги. Чаще же всего агент Стоун, исключительно в порыве рабочего трудолюбия, толкал и колотил себя слишком сильно, до жутких зелёно-жёлтых синяков на лопатках, груди и других частях тела. Результат был катастрофическим: доктор гасил взрыв внутри своего рта, разворачивался и уходил. В такие дни роботы отказывались оживать, шпионить и убивать. В общем, творился форменный кошмар. Вряд ли доктору было жаль своего подчинённого, просто были же и у него какие-то представления о морали и нравственности; так вот он полагал безнравственным добивать кретина, который не способен вмазать себе самому ровно по заслугам и степени идиотичности совершённого проступка. Прошло время, закольцевались кончики ставших великолепными в своей узкоспециальной легендарности усов, а агент Стоун наконец-то достиг совершенства в служебном самоистязании. Однажды ему удалось въехать лопатками в стену с такой филигранно отработанной упругостью, точностью и милосердной жестокостью, что доктор Роботник, позабыв о причинах своего расстройства, прижался великолепными усами к границе губ, которые мастерски удерживали тщательно собранный кислород внутри, и сказал: - Как же нам объяснить это чудо господне, агент Стоун? Впервые в жизни вижу человека, который совершил что-то восхитительно не-тупое. Агент Стоун в свою очередь предпочёл в ответ промолчать, потому что рисковал глупейшим образом очуметь и потерять с таким трудом набранные очки. (Стоит напоследок заметить, что если бы руководство по уникальной дисциплине составлял сам доктор, то пункт был бы только один: «Не беси меня, блядь». Но с этим правилом не справился бы даже гениальный агент Стоун).