Комплексы и сложности

      По пустому коридору больницы разносится стойкий запах медицинских средств и нервный стук по паркету. Лакированные туфли отбивают носками неровный ритм, пока их хозяин напряжённо сжимает в пальцах бумажный стаканчик с кофе.       Лухан сидит здесь уже второй час и никак не может заставить себя подняться на этаж и войти в палату, где его не желают видеть.       Он стискивает зубы до сведённых мышц и пытается успокоиться, но мысли вновь и вновь возвращаются к осевшему на землю Минсоку и недоверчиво-презрительному взгляду Криса. Это должно было когда-нибудь произойти. План изначально был провальным и слишком эгоистичным. И виноват в этом только сам Лу, захотевший получить всё и сразу.       Чувство вины скребёт изнутри, заставляя ощущать себя последней сволочью. Хань почти готов падать в ноги и молить о прощении, забыть о работе и отпустить Кима домой, найти нового фотографа. Только бы альфа был в порядке. Но это лишь «почти», ведь упорство и желание получить идеальный результат никогда не позволят ему так поступить.       Ни один фотограф не будет настолько же потрясающим, как Минсок.       Ни один человек не будет настолько необычным, как Минсок.       Ни один альфа не будет настолько притягательным и желанным.       Эти мысли заставляют встряхнуться и направиться к нужной палате. У самой двери, что вызывает нервозность одним своим видом, Хань тормозит и пытается перевести дыхание, допивая остатки остывшего кофе. Стаканчик летит в урну, а Лу чуть ли не подскакивает, когда дверь резко распахивается, а на пороге появляется растрёпанный и уставший Чанёль.       У него синяки под глазами, выбившиеся из укладки и теперь торчащие в разные стороны пряди, чуть примятая рубашка, сжатые кулаки и холодная сталь во взгляде, заставляющая гулко сглотнуть и опустить взгляд в пол. Кажется, впервые омеге так сложно смотреть на кого-то прямо и уверенно. Чувство вины скребётся изнутри, щекочется и требует всё исправить.       – Здравствуй, Чанёль, – кланяется Лу, пытаясь понять, что сказать первым и как оправдывать свою непростительную глупость. Язык будто прилипает к нёбу и отказывается поворачиваться, мозг клинит, а мысли разбегаются по черепной коробке, забиваясь в самые тёмные углы.       – Привет. Я рад, что ты пришёл, – бета вздыхает и хлопает по плечу Ханя, который жмурится, даже не разгибая спину. Он не заслуживает этой радости, не заслуживает поддержки, которую пытается подарить Пак.       – Как он себя чувствует? – выходит хрипло, но искренне. Это сейчас самый главный вопрос, остальное может подождать.       – Стабильно. Ты можешь войти, хён не спит, но и разговаривать со мной не горит желанием. – Чанёль грустно хмыкает, а в глазах мелькает какая-то детская обида. – Может, у тебя выйдет его успокоить. Расскажешь мне, что там произошло?       Лу вздрагивает от пробежавшего страха, но кивает. Чан заслуживает знать.       Они направляются в кафе, где через пару минут уже сидят за столиком, а руки греет новая порция сладкого латте. Время замедляется, атмосфера расслабляет и позволяет устаканить мысли. Лухан тяжело вздыхает, но рассказывает каждую деталь вчерашнего дня, которую только успел заметить.       Утаивать от беты что-либо не хочется, а потому и свою причастность и вину приходится озвучить. Чанёль на это молчит и хмурит брови, раздумывая о чём-то своём. Лу хочет услышать обвинения, хочет, чтобы на него наорали, ударили, выгнали. Хоть что-нибудь, чтобы скребущее чувство переместилось из грудной клетки в другое место. Но ничего не происходит. Ни в этот момент, ни спустя несколько минут давящей тишины.       – Скажи хоть что-нибудь, Ёль, умоляю, я с ума сейчас сойду, – звучит так жалко, что омега сам себя готов ненавидеть за эту слабость перед всем, что касается Минсока.       – Прекрати это, – устало вздыхает Пак, откидываясь на стуле и зачёсывая назад спутанные пряди.       – Что именно? Ты о чём?       – Вот это вот всё, – еле заметный взмах руки не особо проясняет ситуацию, – самокопание, обвинение себя, страх. Ты не виноват.       – Но…       – Нет здесь «но», хён. Во-первых, Минсок знал, на что шёл. Он оценивал риски и был готов к последствиям своего выбора. Он не ребёнок. А во-вторых, в случившемся виноват только один человек и я уже знаю, как мы поступим.       Лухан чувствует себя маленьким ребёнком, который не понимает языка взрослых. Он молчит, смотрит, как Чанёль меняется в лице, сжимая кулаки, и ждёт продолжения.       – Ты успокаиваешься и идёшь к Минсоку в палату, пытаясь привести его в чувства. Но сначала ты скажешь мне, где сейчас находится тот отброс, что почувствовал себя центром вселенной.       – В агентстве, у Криса съёмка, – словно загипнотизированный произносит Лу. Он просто не может поверить, в то, что видит. Казалось, что Пак всегда сдержанный и позитивный, но теперь в его взгляде плещется чистая ярость. И Хань уверен, что после увиденного никогда не захочет выводить рассудительного бету из себя.       Чанёль скомкано прощается и оставляет его наедине с окончательно разбежавшимися мыслями. Омега сидит ещё несколько минут, стараясь рассмотреть смысл происходящего на гладкой поверхности кофейного напитка, но когда и там ничего не находится – встаёт с насиженного места и идёт туда, где сейчас больше всего нужен. Или не нужен вовсе, что более вероятно, но иначе уже совсем никак.       Ноги тяжёлые, словно свинцом налиты, находится тысяча причин, чтобы развернуться и уйти. Домой или на работу – неважно. Подальше от разъедающего чувства. Но Лу встряхивает головой и упрямо шагает к заветной двери. Он привык стойко выдерживать трудности и всегда выходить победителем, даже если это сражение с собственной совестью.       Пара коротких тихих стука, чтобы не нарушать покоя больничной тишины, и дверная ручка поддаётся лёгкому нажатию, впуская омегу внутрь светлой комнаты. Как и ожидалось, палата слепит своей белизной и чистотой. Широкое окно с занавесками, пара невзрачных тумбочек, шкаф и кровать, где лицом к стене лежит Минсок.       Он никак не реагирует на посетителя, а потому Лухану приходится взять себя в руки и опуститься на одинокий стул, стоящий у изголовья кровати. Сложно сказать что-то, когда не знаешь, как воспримутся твои слова. Ким наорёт и выставит прочь или сначала, всё же, выслушает? А нужны ли ему объяснения?       Возможно, альфа уже миллион раз пожалел, что связался с ним, позволил втянуть себя в эту авантюру, которая вылилась неприятными последствиями на уязвимый организм. Хань готов к любому исходу, но очень надеется, что всё окончательно и бесповоротно не испортил своими же кривыми руками и тупым мозгом.       Слова, заставляющие Минсока вздрогнуть, вырываются неосознанно, но чертовски необходимо:       – Прости меня…       – Нет. – Звучит почти сразу шёпот, но ощущается самым громким криком, что ударной волной болезненно проходится по коже, оставляя следы.       Кажется, надежды и вправду нет.