Ночь

Ночь. Так много сказано о ней, так мало понятно. Эту древнюю и прекрасную подругу люди не знают, хотя она идёт с ними рука об руку на протяжении всей жизни, и даже после неё. Всегда рядом. Всегда покой и мир несёт она. А люди не замечают этого. Время, когда всё затихает. Время, когда всё оживает. Время, когда ничего нет, пока есть тьма. Именно в это время мысли приводятся в порядок. Звёзды мерцают, словно у всей вселенной кружится голова, и она вот - вот упадёт в обморок. Но его не случится, ведь, ночь - не состояние души и тела, а вселенная - не человек. Фиолетово - синее чистое небо своей красотой сводит с ума. Но это сумасшествие ничтожно по сравнению с тем, что творится на душе... Несмотря ни на что, на душе Сандера сейчас, как ни странно, спокойно, также как и на улице. Он стоит и, кажется, смотрит в окно, но, на самом деле, ни чувствуя ничего, бродит по уголкам своей вселенной. Лёгкий ветерок успокаивает нагое тело, хотя, казалось бы, куда уж больше. А темнота помогает быть собой. Не нужно притворяться, что ты здесь, с людьми, хотя, по правде, в другом месте, лучшем, вечном. Словно льётся свет, чистый и невинный по своей природе, сквозь него, так отражаются от его идеально загорелой кожи лучи мириады звёзд. Слегка облокотившись о подоконник, Сандер всё смотрит и смотрит в большое, от потолка до его пояса, с одной распахнутой створкой окно. Его зелёные глаза сейчас темны, но их нежно обволок серебряный свет выглянувшей, показалось, Луны, что боялась потревожить его покой. Луна всегда знала правду, и, сейчас, было не исключение. Умиротворённость позволила тихонько вздохнуть так, будто, действительно, живёшь в это мгновение, как называют его люди. Возможно, парень стоял бы до самого утра, если бы позади него аккуратно не откинули белое свежее покрывало, и не встали, подходя вплотную к спине и обнимая, руками крепко зажимая торс. Роббе не желал спрашивать у своего парня, почему тот не спит или о какой - то другой, как людям кажется, важной ерунде, что, якобы, была бы уместной. Подобные вопросы разрушили бы неземную магию, что царила здесь и сейчас. Айзерман никогда не хотел возвращать Сандера в реальный мир, или, сохраните, высшие силы, в его мир. Он всегда хотел стать частью его мира, настолько органично, насколько это возможно. Или же, создать новый мир, их мир, доступный только им двоим. Парень мягко провёл рукой по груди Дризена, спускаясь медленно вниз по рёбрам. То, что они оба голые стояли, освещаемые лунным светом, создавало витающее в воздухе ощущение свободы, что была наполнена естественностью, и единства. Роббе захотел, чтобы стало отлично. Сейчас, безусловно, было прекрасно, что не описать словами. Однако, тот почувствовал, что хочет чего - то, теперь, он стал лучше понимать себя и свои желания, чего хочет и Сандер сейчас. Чувствовать будто дышишь одним воздухом. Для Айзермана это всё меньше и меньше переставало быть просто пустыми словами. Он медленно, не проронив ни звука, обошёл парня и встал впереди него так, что второму пришлось отступить, словно дикая кошка своей мягкой лапой сделала шаг назад, готовясь напасть, немного назад, а Дризен и не был против. Слишком много он ему запрещал, слишком берёг от своих желаний. Он хочет жить с ним и дать ему возможность жить, а, если он этого хочет, то тот не смеет его остановить. Карие глаза на мгновение посмотрели глубоким взглядом, в котором таилась больше, чем просто вселенная, и Роббе взял в одну руку член Сандера. Ах! Это было так правильно, словно естественное продолжение жизненного цикла. Айзерман начал медленно проводить рукой по всей немалой длине. Длинные ресницы, осветлёные кончики которых будто растворялись в свете Луны, изящно дрогнули. Взгляд, полный искреннего внимания попытался поймать глаза другого. И с лёгкостью нашёл. Пламя жизни разгорается благодаря тому, что происходит подобное пересечение взглядов, несущих смерть. Несколько, уже умелых движений, стали причиной невероятно твёрдого стояка. Причём, обоих. Свободной рукой Роббе со всей, свойственной только ему, нежностью проводил, едва касаясь кончиками пальцев, по лицу напротив, словно боялся спугнуть Сандера, вернуть его в наш мир, в котором ему нельзя находиться в данный момент. Дризену стало со временем немного щекотно, о чём второй знал, поскольку именно подобные движения приводили в экстаз, а область в районе скул и линии подбородка были одной из его эрогенных зон. Роббе опустился на колени. Почувствовав кончик языка на своих яичках парень, стоящий перед ним запрокинул голову, обнажая крепкую шею, что Айзерман мечтал покрыть яркими засосами, чтобы Сандер ни на секунду не посмел забыть, что парень принадлежит ему. Маленький кадык подрагивал, что пускало волну мурашек по телу кареглазого парня, что с затаившемся в глотке дыханием следил за каждым мимолётным изменением в мимике родного лица. Роббе не понимал, как можно быть настолько прекрасным, как можно быть обладателем этой божественной красоты. Сандер Дризен сведёт его, однажды, с ума, тот не сомневался. Но он не отказался бы, потому что так природная человеческая страсть между ними не угаснет никогда. Роббе собственной слюной смачно, явно наслаждаясь, облизывал всю паховую область. Целовал её. Целовал его. Потом, он, уже умело, лизнул по всей длине члена. Сандер лишь шумно выдохнул, возвращая голову в прежнее состояние. Он смотрел строго вперёд, пока ему отсасывали, что проходило настолько прекрасно, что у Дризена возникло ощущение, что он трахает саму Луну. Роббе, периодически прерываясь на то, чтобы оставлять на стволе и кончике поцелуи, сам наслаждался тем, что делал. Хотя, наслаждение – не подходящее определение гамме чувств и эмоций, при которой могут кончить и не заметить. Казалось, это длилось вечно. По крайней мере, очень продолжительное время. Сандер чувствовал, что кончает и не удержал себя, чтобы не опустить глаза на Роббе, его Роббе. Несмотря на всю свободу, Дризен не мог отключить чувство заботы на все сто процентов, как бы не старался, а поэтому хотел лишь убедиться, что его парень не против принять всё. Роббе поднял взгляд, в котором читалось – «Делай со мной всё, что хочешь». Сандер прикрыл на несколько секунд глаза и мощный поток спермы пошёл по горлу Роббе, причём, это было довольно продолжительно. Так отлично Сандеру давно не было. Но, несмотря на прекраснейший оргазм, он желал большего. Роббе подняли с колен и посмотрев на немного распухшие мягкие губы, которые от подобного вида хотелось трахнуть снова, и, притянув за немного растрепавшиеся волосы, горячо поцеловали в эти самые губы, стремясь языком проникнуть в самую глотку, где всё ещё остывали остатки спермы, неистово желая их слизать. Роббе, случайно, притёрся стояком к Сандеру. Тот в порыве развернул парня на сто восемьдесят градусов и согнул пополам, мягко надавливая на спину. Шлёпнув звонко Айзермана по ягодице, которая была настолько сладкой, что невозможно было удержаться, Сандер вновь вставшим членом вошёл настолько, насколько мог, резким толчком. Роббе вскрикнул, но не от боли, а от заполняющего собой всё, что можно и нельзя, возбуждения. И пусть завтра будет больно всему телу, парень не мог себе позволить перечить Дризену сейчас. Не посмел бы. Сандер вколачивался так, словно это было для него единственным способом и возможностью жить. Сильнее. Сильнее. А темнота и лунный свет вместе с бескрайним необыкновенным звёздным небом перестали существовать. Сильнее. Сандер хотел, чтобы так продолжалось всю ночь.