Что ты испытаешь в такой ситуации?

      Яркий луч полной луны ударил в окно, преломляясь, падая на стол и лист, на котором поэт старательно выводил каллиграфические строчки, талантливо складывая их в стихотворение. Он то и дело окунал заточенное перо в чернильницу, иногда случайно оставляя чёрные капли на столе и краях бумаги, что растекаясь, превращались в кляксы. Но Владимир не обращал на это ни малейшей доли внимания – он был до безумия увлечён работой над своим новым творением. Впервые он так долго и увлечённо изливал на лист свою душу и скрытые глубоко внутри эмоции через стихотворение.       Спустя ещё несколько минут стараний стихотворение было готово. Звучное, ритмичное и прекрасное на прочтение – лучшее, что когда-либо было написано Ленским.       — Я закончил его, — восторженно произнёс он, поднимая над собой исписанный лист со стихотворными строчками.       Евгений, сидящий всё это время за книгой, наконец перевёл всё своё внимание на молодого поэта, который так хотел поделиться своим творением с другом. Он не принимал творчество Владимира за великие шедевры или, хотя бы, красивые изречения, так как не понимал этого, не мог воспринять. Говорил лишь общее, поверхностное мнение, но ни одно из множества стихотворений друга не затронуло его уставшую душу – слишком сказочными они были и ни капли не отражали серого быта и повседневной рутины.       — Прочти же, — стараясь убрать из голоса нотку равнодушия, сказал Онегин. Это у него вышло превосходно. Казалось, что ему действительно интересно содержание стихотворения и сам его текст в целом, но это была лишь иллюзия, скрывающая за собой настоящие эмоции дворянина.       Владимир начал читать своё новое творение, выражая все чувства и эмоции, что скрывались в его содержании, чтобы друг смог понять всю его душу, смог испытать всё, что было заложено в стихотворении. Но как бы он не пытался удивить мужчину – его лицо озаряла лишь лёгкая ухмылка...       — Евгений, я вижу, что вам это не пришлось по душе? — осторожно спросил Ленский, чуть ближе подойдя к другу.       — Наш мир жесток и коварен. Тот, кого мы считаем близким к себе, может оказаться предателем в один лишь удобный для него момент, — отстранённо начал говорить он, медленно поднимая холодный взгляд к мужчине и устремляя его ему в глаза, — но в этом стихотворном изречении это не выражено. Всё слишком легко и красиво, такого не было и не будет, это бред...       — Вот увидите, оно станет известным, девушки начнут его читать, переводя на французский, а у молодых писателей появится вдохновение для будущих романов и поэм! — вдохновенно произнёс Владимир, размахивая пером и листом с новым стихотворением в воздухе.       — Это полный провал, друг мой, — вновь несколько протяжно проговорил Онегин, — никуда не годится.       — Вы слишком строги в своей критике, — несколько резко взмахнув пером, сказал Ленский, — вы остыли в любви к прекрасным особам, вам это уже не кажется славным даром, данным вам. Женщина – некая игрушка в ваших руках, которая вам не приносит должных эмоций!       — Что за вздор! — всплеснул руками Евгений, чуть привстав в своём кресле, но после вновь принял задумчивую позу. — Ваш набросок слишком сказочен, он не похож на нашу серую действительность, никто не поверит в этот стихоподобный набор слов, исправьте и, быть может тогда, я его оценю должным образом.       — Но как я могу это исправить, если стихотворение изумительное и звучное? — он ещё ближе подошёл к другу, бегая взглядом от листа до Евгения.       — Я могу помочь с его исправлением, — несколько задумчиво произнёс мужчина, пристально посмотрев в глаза Владимира каким-то особым взглядом, с предвкушающим огоньком, после чего потянул его за руку и плавно усадил себе на колени.       — Евгений, что вы себе позволяете?! — несколько испуганно вопросил поэт, пытаясь скрыть смущение, отводя глаза от молодого дворянина.       — Я хочу показывать эмоции, которые должны вскоре появиться на этом листе, — спокойно проговорил он, проведя рукой от скулы до шеи друга, после чего несколько грубо припал к ней губами.       — Евгений...— полушёпотом произнёс Ленский, чуть откидывая голову назад, расслабляясь.       — Что я вижу, друг мой, вы не сопротивляетесь, — усмехнулся Онегин, вновь касаясь нежной кожи шеи, а после поднимаясь россыпью поцелуев к губам Владимира. Дойдя до цели, он чуть помедлил, задумавшись на несколько секунд о правильности такого поступка, но всё-таки решился действовать дальше и припал к его губам, сначала нежно, а после с долей страсти, целуя.       На удивление Онегина, молодой поэт отвечал ему с такими же чувствами, также страстно и приятно. Оторвавшись от губ друга, Евгений вновь припал к его шее, нежным жестом убирая мешающие чёрные кудри. Слабо прикусив и, оставив яркий багровый след на шее, мужчина продолжил россыпь поцелуев. Вскоре он подключил к своим действиям язык, проводя им по ключице, спускаясь ниже, вновь прикусив, дворянин услышал тихий стон, вырвавшийся из уст Владимира.       — А теперь представь, что я резко прекращаю какие-либо действия и ухожу, оставляя тебя одного. Что ты испытаешь в такой ситуации? — ненадолго оторвавшись спрашивает Онегин, после чего продолжает целовать шею друга, оставляя его губы на потом, тем самым давая возможность ответить ему на поставленный вопрос.       — Обиду, разочарование и чувство неудовлетворённости...       — Именно такие эмоции должны проявляться в стихотворениях, которые будут иметь смысл быть, — сказал мужчина, — но мне понравилось последнее чувство, поэтому я предлагаю продолжить...