Тише

Горячие ладони легли на плечи. Лионель вздрогнул: плотный ковер глушил звук шагов, и Вальдесу удалось подкрасться незамеченным. От мысли, что враг мог бы подобраться столь же легко, сколь и друг, стало неуютно — покуда не вернулся Рокэ, в праве на беспечность Ли было отказано. — Ты очень устал. Чуткие пальцы легко скользнули по шее, скулу царапнула острая грань изумруда. Дыхание пресеклось, и Лионель подался вперед, отстраняясь от ласкающих рук: он не понимал игры, которую затеял Вальдес. Тихий шелест — это соскользнула с волос туго затянутая шелковая лента. Тупая боль в затылке немного ослабла, и Лионель с трудом сдержал блаженный вздох. — Ты помнишь? — Ротгер наклонился совсем близко, обжег щеку жарким дыханием. Конечно, он помнил — комнаты в столичной таверне, зыбкое пламя свечей, запахи сандала и лаванды, мягкий мех одеяла, жар гибкого тела и головокружительное блаженство. Только все чаще казалось, будто между теми ночами и сегодняшней прошла вечность. Тогда были живы отец и соберано Алваро, дом в Савиньяке полнился любовью и смехом, в столичном особняке прием следовал за приемом, а они с Эмилем, Росио и Ротгером, который состоял при особе квартировавшего в столице Первого адмирала, были веселы, беззаботны и хмельны без вина. Стыда они не ведали, и дневная бесшабашность вечерами уступала место любопытству и страсти. Ротгер был старше, опытней, и его изобретательность не знала границ. Игры, которые он предлагал, Эмиль заклеймил отвратительными, Росио тоже отверг — а Ли принял, хоть и стыдился своего удовольствия, и старался его скрыть. Но Ротгер заметил. Он всегда все замечал. Алая лента мягко коснулась лица. Лионель вздрогнул и перехватил смуглую руку. Сердце колотилось, разум заволакивал сладкий туман, но забыться было страшно. Слишком много времени прошло со дня их последней встречи, мир изменился, они изменились — зачем же делать вид, будто можно вернуть беззаботное прошлое? Ему здесь не место. Ротгер легко погладил его шею, кончиками пальцев провел по ключице к плечу, вызывая мелкую приятную дрожь. — Боишься, что я сделаю тебе больно? — Нет. — Боишься, что я воспользуюсь твоей слабостью и унижу тебя? — Нет. Он спрашивал то же самое в их первую ночь. И Лионель, даже одурманенный вином и желанием, прошептал «да» в ответ на оба вопроса — и к рассвету раскаялся в своем недоверии. Ротгер стоял неподвижно, держа правую руку на его плече. Он был терпелив и всегда знал, когда стоит подождать, а когда — отступить. И если б Лионель сейчас попросил его уйти — ушел бы, ничем не выдав недовольства, чтобы преспокойно явиться утром. — Я не боюсь, — шепнул Лионель, не успев даже понять, что творит. Ротгер едва слышно рассмеялся. Лента легла на глаза — и мир погрузился во тьму. Сердце кольнула внезапная паника, с губ сорвался прерывистый вздох. — Тиш-ше, — мягко шепнул Ротгер и взял его за руку. Властное прикосновение успокоило: в темноте он теперь был не один. Ротгер помог ему встать, как бы невзначай погладил поясницу, бережно, почти целомудренно коснулся губами губ. Внизу живота разлилась горячая тяжесть внезапного острого желания, и когда Ротгер отодвинулся, Ли был готов грубо притянуть его обратно и целовать до боли. Но особая прелесть их игры была в том, что правила всегда диктовал не он. Его повлекли прочь из кабинета, мягкий ворс ковра под ногами сменился досками, затем — плотной жесткой шерстью. Ли не пытался понять, куда идет, полностью доверившись горячим сильным рукам. Он был благодарен за то, что его ни на миг не отпускали — даже короткий путь по малознакомым комнатам новой ставки заставил остро, болезненно почувствовать свою уязвимость. Она таила и страх, и наслаждение, в котором стыдно было признаться даже самому себе. Но не Ротгеру. Тонко запахло пряностями. Соскользнул широкий кушак, который Лионель на кэналлийский манер повязывал поверх пояса. Он сделал неуверенный шаг вперед, ощупью нашел обтянутые гладким шелком плечи, привлек Ротгера к себе — и поцеловал глубоко и жарко. В узких бриджах стало мучительно тесно, Ли глухо застонал, и его вновь отстранили, позволяя перевести дыхание. — Тиш-ше... Мучительно неторопливо Ротгер расшнуровал ворот его сорочки и стянул ее, лишь слегка скользнув по груди кончиками пальцев. Мягко, будто в танце, заставил Лионеля шагнуть назад — тот оступился и едва не упал, наткнувшись на край кровати. Ли позволил себя уложить и, повинуясь безмолвным приказам, вытянул руки, скрестив их над головой. Горячие губы коснулись старого шрама на плече, пальцы медленно, изучающе прошлись по свежему рубцу на предплечье. Каждое прикосновение обжигало, отдаваясь в теле острой сладкой дрожью. Холодный шелк охватил запястья неожиданно и очень крепко. Неловко вытянутые руки отозвались короткой болью, но под плечами тут же оказалась мягкая высокая подушка, и стало легче. Ротгер нежно поцеловал его в лоб и отстранился неслышно и быстро, точно превратившись в туман. Слепой, обнаженный, лишенный возможности пошевелиться, Лионель почувствовал едкий, липкий страх. Волнующая уязвимость превратилась в пугающую. Он дернулся, пытаясь переменить положение, и шелк больно впился в кожу. — Тиш-ше, — Ротгер ласково погладил по лицу, по напряженному плечу. — Ты стал тревожным. — Были причины. — Пей. — Губ коснулся край кубка, от которого исходил дивный аромат горячего вина. По телу разлилось блаженное тепло — от первого глотка, от прикосновения сильной ладони, придерживающей затылок. Лионель не назвал бы и десятка людей, из чьих рук он бы не глядя принял бокал с питьем, щедро приправленным специями и медом. В их век смертоносных ядов и виртуозных отравителей такое доверие было непозволительной роскошью. И тайной отчаянной потребностью. Опустевший кубок с гулким стуком покатился по полу. Лионель гортанно застонал, когда Ротгер развел его ноги и дразняще, неторопливо провел пальцами от колен к паху. Возбуждение вернулось сладкой болью и мучительным нетерпением. Ли подался вперед, и Ротгер тут же закинул его ноги себе на плечи, коснулся вначале осторожно, потом увереннее, разминая и растягивая. Пульсирующая жажда сменилась жгучим удовольствием. Напряженные руки горели, цепкие пальцы впивались в бедра — поддерживая, направляя. Перед глазами вспыхивали и гасли снопы алых искр. Хриплое дыхание срывалось с губ, густой, жаркий воздух терпко пах потом, мускусом и морисским маслом, Ротгер шептал что-то, мешая талиг и марикьярский. Когда он склонялся совсем низко, его длинные волосы щекотали бедра Лионеля. Мир вспыхнул и угас, поглощенный багровой волной. Тело свела невыносимо приятная судорога. Лионель выгнулся, вскрикнул и рухнул в бархатный мрак, пропитанный маслом, пряностями и вином. Прохладное влажное прикосновение к бедру заставило вздрогнуть. — Тише, — шепнул Ротгер, стирая с него семя. Лионель наслаждался его заботой, так и не придя до конца в себя: тело отяжелело, наполнившись блаженной слабостью, разум туманили усталость и послевкусие страсти. Кожи коснулся мягкий мех, а в следующий миг руки Лионеля освободились. Ротгер бережно развязал пояс и начал растирать его запястья густым, сладко пахнущим маслом. По ладоням, приятно покалывая, разливалось тепло. Лионель почти задремал, когда Ротгер тихо скользнул под меховое одеяло, прижался прохладным боком и осторожно снял закрывающую глаза ленту. В комнате царил сонный сиреневый полумрак. — Хорошо? — интимный шепот, лукавая улыбка, нежные касания, очерчивающие линию скулы. — Да. Ротгер... Легкий поцелуй, заставляющий умолкнуть, сплетенные пальцы, острая грань изумруда. — Тиш-ше...