double.

Бесспорно, Даниэль был раздражающим. Он был таким громким, всегда находящим, где вставить свои пять копеек, он был разговорчивым в той степени, когда вы просто хотите, чтобы он заткнулся. Даниэль не мог провести на одном месте хотя бы секунду, мотаясь по округе, как попрыгунчик. Иногда все, чего хотел Нико – это усадить его на место и провести одну минуту в спокойствии. Он хотел, чтобы Даниэль был немножечко потише. Конечно, исключая тот факт, что на самом деле он не хотел. Даниэль был громким, Даниэль был разговорчивым и не мог провести на одном месте ни секундочки. Даниэль был шумным, и Нико до чертиков нравилось, что тот никогда не стыдился за всю произнесенную чепуху. Даниэль любил разговаривать больше всего на свете и говорил, что думает, со всей возможной легкостью. Благодаря этому Нико никогда не заморачивался над тем, что у него на уме, это было удобно. Еще Нико любил акцент Даниэля так сильно, что просто получал удовольствие от его болтовни. Даниэль никак не мог сидеть на заднице ровно, и это тоже ужасно нравилось Нико. В каком-то плане это было странным, но все, что Нико нужно было сделать, чтобы Даниэль прекратил ерзать и наворачивать круги в пространстве, это поцеловать его. Даниэль всегда повиновался, когда от него требовалось успокоиться. Иногда Нико надоедало, что даже «изъяны» Даниэля были такими же идеальными, как и он сам. Даниэль весь состоял из кудряшек и мягких улыбок, из глупых шуток и ребяческого воображения, из невинности и красоты. Да, Даниэль был красивым, и это делало его хуже. Это делало его настоящим мучением. Пока они не встречались, Даниэль флиртовал со всеми, кто выглядел в нем хотя бы немного заинтересованным, но никогда не превращал это во что-то более серьезное, чем подмигивания фанатам или улыбки журналистам. Даниэль дразнил взглядами, которые умоляли разрушить и запятнать его несмотря на то, что он уже был испорченным. Даниэль был развращенной невинностью, умоляющей прервать ее. Он был красивым и мучительным, и превосходным. Неудивительно, что Нико влюбился по уши. Даниэлю нравился акцент Нико. По всей видимости, у него был пунктик на любой акцент, не попадавший под определение австралийского. Его прошлый тиммейт, Макс, говорил с сильным голландским акцентом, и Нико был почти уверен, что по крайней мере один раз Даниэль отсосал Максу именно за это. Еще ему определенно нравился французский выговор – Жан-Эрик, его экс-бойфренд, говорил на «круасанном», и эти отношения, на взгляд Хюлькенберга, длились даже слишком долго. Всякий раз, когда Нико просто дурачился, имитируя французский акцент, Даниэль терял голову и просил оттрахать его до бесчувствия, и кто такой был Нико, чтобы отказать такому красавчику? Даниэль действительно любил его немецкий акцент и родную речь. Однажды он сказал об этом, и это было смущающе. ‒ У тебя классный голос, между прочим, ‒ улыбнулся ему Даниэль. Они оба сидели в гостиной у Нико, и Нико повернулся к нему лицом. ‒ Почему ты так думаешь? ‒ Я не знаю, ‒ ответил он, но сразу же пустился в объяснения, и это означало, что все он знал. – Я смотрел одно из твоих интервью утром и просто заметил. Твой акцент заводит. ‒ Спасибо, детка. ‒ Это горячо. ‒ Что именно? – спросил Нико, потому что реально не понял, что именно было горячим или привлекательным, ведь они просто разговаривали. ‒ Ты называешь меня деткой. Мне это нравится, ‒ объяснил Даниэль, сдвигаясь так, чтобы суметь забраться к Нико на колени. – И твой акцент делает все в десять раз сексуальнее. Так что да, Нико был уверен, что Даниэлю ужасно заходит его акцент. Нико помнил, как поначалу жутко раздражался, когда Даниэль занимал позиции выше, чем он. Это просто доказывало, что Даниэль талантлив, что делало его еще более безупречным. Он был хорош в своей работе, блять, он был чертовски восхитителен. Это заставляло Нико сходить с ума, но он никогда не говорил об этом. ‒ Почему ты так зол, Ни? Это просто тупая гребаная гонка! Нет необходимости так срываться просто потому, что я сделал лучше. – Да, Даниэль был прав, но Нико так злился, что об спокойном аргументированном разговоре и речи не шло. ‒ Ты выставил меня идиотом. Ты новичок и уже заставил всех плясать под твою дудку! – «Включая меня». Он не сказал, но имел это в виду в этот момент. И сразу же захотел забрать все свои слова обратно, когда увидел лицо Даниэля. ‒ Послушай. Прости. Я не собирался повышать голос. Понятно, что ты злишься. Я не должен был начинать борьбу, - не мог прекратить извиняться Даниэль. – Мне жаль. Я отдам тебе первенство в следующей гонке, хорошо? Так будет хорошо? «Ты не должен извиняться за то, что ты лучше, чем я» ‒ хотел сказать Нико, но прикусил язык и надеялся, что это выглядело, как будто он принял предложение в качестве извинения. Чего Нико не ожидал, так это то, что Даниэль его поцелует. Он не жалел, нет, просто не ожидал. Но когда он почувствовал себя достаточно комфортно, чтобы ответить, Даниэль пал на колени, предлагая что-то более ощутимое, чем просто поцелуй. И кем был Нико Хюлькенберг, чтобы отказаться от того, чтобы ему отсосал самый красивый парень в мире? Только идиот скажет нет Даниэлю с его щенячьим взглядом и великолепными губами. Щенячий взгляд и великолепные губы – и если это не описывало Даниэля лучше всего, то Нико не знал, что описывало бы. Даниэль был таким хорошеньким. Даже слишком хорошеньким. Нико чувствовал себя посетителем музея, и Даниэль был здесь самым красивым произведением, когда-либо выставленным на обозрение. Сюрреалистические ощущения. Нико единственный обладал привилегией касаться Даниэля. Конечно, другие касались его раньше, но сейчас они не могут, они потеряли свой шанс на обладание совершенством, а вот Нико не собирался. Он был единственным, кто видел, как Даниэль падал на дно и взбирался на пик своего наслаждения. Он мог собрать Даниэля по кусочкам после тяжелого дня или гонки. Был тем, кто видел Даниэля другим – оборотную сторону этой монеты, грязную и скрытую, ту, которую Даниэль не любил показывать никому. Тем не менее, Нико было дозволено видеть, и это делало моменты грусти и серьезности интимными. Быть серьезным напрягало Даниэля, он больше любил шутить шутки обо всем и вся, но в определенный момент проблемы, игнорируемые им на протяжении долгого времени, настигали его и выедали душу до пустоты и отрешения. И тогда Нико становился тем, кто улыбался ему и надеялся, что искрящаяся и светлая сторона Даниэля вернется скорее. Нико не помнил, как они начали говорить о своих бывших тиммейтах, Максе и Карлосе, но сам разговор отпечатался на подкорке кристально ясно. Как содрать повязку с раны и наблюдать, как она снова кровоточит. ‒ Мне было страшно, что он лучше, чем я, ‒ признался Даниэль. – И он был, и это делало все только хуже. Он так молод и настолько лучше, чем я, что… Это оскорбительно. ‒ Понимаю, ‒ ответил Нико и столкнулся с цепким супротивным взглядом. Даниэль был младше, чем Нико и намного лучше, Карлос был младше Нико и также лучше. Кому, если не ему знать о том, что за молодыми требовался глаз да глаз. ‒ Извини. – Нико понятия не имел, за что тот извинялся, но чувствовал, что ему это нужно. Возможно, Даниэль просил прощения не за что-то, что он сделал. Может быть, это было превентивным извинением на тот случай, если все-таки что-то произойдет, и тогда он сможет сказать: «А я говорил». Нико надеялся, что это не тот случай. Даниэль подарил ему мягкую улыбку, не ту, которая была полна счастья и жизни, но другую, понимающую и благодарную. На душе потеплело. ‒ Я знаю, что вы с Карлосом были близки. Я совсем не хотел это разрушать, — обронил Даниэль. Сказать, что это оказалось шоком, было бы преуменьшением. ‒ Да, но с тобой мы гораздо ближе, ‒ ответил ему Нико. Нико и Карлос были друзьями, а вот с Даниэлем они стали парой. Огромная разница. – Карлос никогда не отсасывал мне, например, и мы не встречались. Тебе не о чем беспокоиться. ‒ Да, но я все еще ощущаю себя не очень хорошо. ‒ Не ощущай. ‒ Не обещаю. ‒ Между прочим, он отлично проводит время с Ландо, ‒ уверил Нико, и Даниэль снова улыбнулся. ‒ Окей, ‒ наконец-то признал он и замолчал, не заполняя тишину бессмысленными разговорами или сожалениями, ни одного слова от Даниэля. Только тишина. Нико нравилось, когда Даниэль был тихим и одинаково нравилось, когда он был шумным. Ему нравился этот парень в соответствии с целым списком плюсов и минусов беспорядка по имени Даниэль Риккардо, и плюсы имели больший вес, пусть даже минусов было больше. В Даниэле было слишком много, чтобы потерять его, слишком много, чтобы не замечать его. Он обращал на себя внимание, не прилагая усилий, сиял улыбками, и все в комнате влюблялись по уши. Но они не знали, как тяжело Даниэль переживал потери, не видели, как он кричал и винил себя. Не ведали о тех темных чувствах, с которыми он не мог справиться и остановить эту муку, потому что слишком привык к этому. Когда Даниэль засыпал, это казалось единственным временем, когда он был спокоен. Нико нравилось это время, потому что только тогда он мог защитить Даниэля от его самого. Даниэль не мог ничего с собой поделать, ему нужна была рука помощи, которая остановила бы его и не дала ранить себя слишком сильно. Даниэлю нравилось быть использованным. Он жаждал боли и страданий. Нико бы никогда этого не сделал сам, но, когда этот щенячий взгляд и восхитительные губы умоляли его надавить еще немножечко сильнее, причинить Даниэлю еще капельку боли, он не мог отказать. Он целовал его, как будто хотел съесть, касался так, что прикосновения оставляли наливающиеся синим отпечатки. Он трахал его так, будто хотел сломать его. И Даниэль принимал это. Он молил об этом, не понимая, что это ненормально – так желать боли. Он не знал, что Нико ощущал вину каждый раз, когда видел оставленные им темные гематомы. Просто хотел слушать, когда Нико пытался объяснить, и все это походило на задушевный разговор со стеной. Даниэль не понимал, что секс, выпивка, ненависть к себе, отказ от еды в качестве наказания, все растущее и растущее желание боли – это совсем не здорóво. Он не понимал, что синяки, метки зубов, которые выглядели так, как будто причиняли ужасные страдания, все это – не хорошо. Просто не понимал. Даниэль любил милые прозвища. Любил, когда Нико называл его «деткой», «солнышком» или «сладким». Ему нравились все эти штуки, это было очень мило, однако у всего этого была и обратная сторона, досаждающая. Иногда Даниэль был в том из своих настроений, без причины раздражительном, не хотел даже словом обмолвиться с Нико, и тогда даже милые имена не помогали. ‒ Детка, пожалуйста, поговори со мной. Ничего. ‒ Милый, прости меня, пожалуйста, ‒ попробовал Нико снова. ‒ Я не хочу с тобой разговаривать, ‒ прошептал Даниэль, его руки тряслись, а глаза были стеклянными. – Пожалуйста, прекрати. Мне плохо. ‒ Что не так, куколка? – Нико соскользнул вниз, чтобы сидеть на полу прямо рядом с Даниэлем. ‒ Это… это просто… ‒ Даниэль вжал ладони в глаза, чтобы заставить себя прекратить плакать. – Так больно, боже, – его трясло, будто от холода. – Почему так больно, Нико, пожалуйста, помоги мне. ‒ Что ты хочешь, чтобы я сделал, солнышко? Скажи мне, ‒ Нико обнял Даниэля за плечи и притянул к себе. Он все еще дрожал от холода. Даниэль повернулся и неуклюже взобрался на колени Нико, обхватывая руками его шею. Нико обернул руку поперек его талии в защитном жесте и просто держал бьющееся в ознобе тело. Ладони ощущались как кубики льда на шее Нико. ‒ Почему у тебя такие холодные руки? – не удержался от вопроса он. ‒ Я держал их в морозильной камере. ‒ Зачем ты это делал? ‒ Я не заслуживаю тепла, ‒ Даниэль прижался крепче. – Но мне так хорошо с тобой, пожалуйста, не презирай меня. Нико подавился воздухом. Презирать Даниэля? Ненавидеть его? Он не смог бы, даже если бы попытался. Он бы не смог возненавидеть Даниэля, что бы ни случилось. Даниэля, всего сотканного из щенячьего взгляда и восхитительных губ. ‒ Почему я должен, куколка? ‒ Мне это нравится. ‒ Что нравится? ‒ Куколка. Мне нравится, когда ты называешь меня куколкой. – Голос Даниэля дрожал меньше, чем в прошлую фразу, заметное улучшение. ‒ Запомню на будущее, куколка. Почему я должен тебя презирать? — Спросил Нико, мягко улыбаясь Даниэлю. ‒ Потому что- ты такой теплый. Потому что я ужасен, но пожалуйста, не надо меня ненавидеть. Я тебя не заслуживаю – выпалил Даниэль. Несколько раз он икнул от слез, но смог произнести то, что хотел. ‒ Я не ненавижу тебя, ‒ прошептал Нико. – Я люблю тебя. ‒ Я тоже тебя люблю. Нико любил Даниэля. Он не придавал значения тому, что ему приходилось мириться с перепадами настроения и вспыльчивостью – в конце концов, все всегда обходилось. Даниэль стоил всего этого, и он стоил куда большего. Нико так повезло. Обе стороны Даниэля настолько отличались друг от друга, что было похоже, что он встречается с двумя разными людьми, но Нико любил обоих. Он принимал это, потому что Даниэль стоил всего.