together, to be

В комнате клуба легкой музыки темно, холодно и пахнет дымом. Нацуме ежится от холода и, не включая свет, просто идет в полумраке к стоящему у стены гробу, садится рядом с ним на корточки и аккуратно стучится. — Рей-нии-сан, я пришел. Секунды тянутся бесконечно долго, и Нацуме подумал бы, что Рей сегодня ушел домой, если бы не терпкий запах сигарет, витающий в воздухе: на третьем году Рей так и не избавился от пагубной привычки. Из гроба наконец доносится шорох, а после открывается крышка. Приподнимаясь, Рей выглядит сонным, рассеянно проводит рукой по и без того растрепанным волосам, потом широко зевает, прикрыв рот рукой. Поворачивается медленно, смаргивая остатки сна, и смотрит на Нацуме, наконец осознавая его присутствие, и, кажется, слегка оживает. — О, Сакасаки-кун, рад тебя видеть, — он лениво улыбается, опираясь локтем на одну из стенок гроба. — Чем обязан визиту в такой поздний час? — В его глазах Нацуме видит плохо скрытую игривость: Рей и так знает ответ на свой вопрос, но видимо не прочь лишний раз спросить, будто надеется, что однажды Нацуме ответит ему прямо. Не дождавшись ответа, он сразу же избавляет его от этой необходимости: — Что, стало скучно проводить опыты в одиночку, и ты решил проведать своего старика? Мне это льстит. Он протягивает руку — Нацуме слегка напрягается, но не отстраняется, когда его гладят по голове. Рей всегда так говорит, радуется их ночным встречам в школе, будто каждый раз не ожидает, что он придет снова. Нацуме немного бесит это напускное удивление, но греет мысль, что Рей правда хочет его видеть. Хочет проводить с ним время, пока есть возможность. Но одного этого желания Нацуме мало — всегда. В конце концов, они оба знают, зачем он сюда приходит, и оба повторяют из раза в раз почти одни и те же действия, бесполезные, лишние, отнимающие их драгоценное время. Нацуме хмурится от этих мыслей, сглатывает и с трудом заставляет себя не отводить взгляд. Их глаза сейчас на одном уровне, и он жалеет, что сел рядом с гробом вместо того, чтобы постучать ногой и остаться стоять. Возможно, если бы он смотрел на Рея сверху вниз, это дало бы иллюзию хоть какого-то преимущества, но единственное его преимущество — это вранье и отговорки. И работают они не всегда. С Реем, в общем-то, почти никогда не работают, поэтому ему остается лишь говорить полуправду, на которую хватает сил: — В школе все равно больше никого нет. — Нацуме пожимает плечами. — Я подумал, что ты совсем замучился с подготовкой к фестивалю и не можешь самостоятельно вылезти из гроба. Вдруг тебе нужна помощь, — собственные объяснения кажутся ему глупыми, но необходимыми. — Я бы принес тебе томатный сок, но он закончился. — Даже если так, я не хочу вылезать, тут уютно — твоими стараниями, между прочим, — ласково улыбается Рей. — Хотя холодно, наверное, отопление барахлит, ты тоже весь дрожишь. Лучше залезай ко мне? — Он делает приглашающее движение рукой. — Может, хоть так согреемся. — Опять используешь меня как грелку, да, — вздыхает Нацуме и внутренне радуется, что его дрожь списали лишь на реакцию на холод. — Ну, починишь потом систему, не придется меня греть. Но ты ведь не сильно против? — У Рея понимающий взгляд, и Нацуме кажется, что к концу учебного года тот тоже устал придумывать поводы позвать его к себе. Нацуме хмыкает, молча кивает и хватается за протянутую руку. Скидывает по-быстрому ботинки и залезает в гроб, чувствуя, как Рей придерживает его другой рукой за талию, будто в танце. Они кое-как устраиваются: сталкиваются коленями, ворочаются, не зная, куда девать руки. Касаться друг друга вот так сразу все еще кажется чем-то стыдным, запрещенным, но Нацуме думает, что они и так прошли достаточно большой путь — раньше Рей даже не стал бы предлагать полежать вместе, а Нацуме не приходил бы сам и вполовину так часто, как сейчас. Находиться вдвоем в гробу довольно тесно, но Нацуме нравится, что между ним и Реем расстояния почти нет, да оно и не нужно. Крышку они не закрывают — вряд ли кто-то придет сюда в такое позднее время, — и лунный свет, что льется из окна, серо-синий, едва подсвечивает и без того бледную кожу Рея. Его глаза ярко выделяются алым в темноте, напоминая расплескавшуюся кровь. Нацуме с сожалением отмечает залегшие синяки у него под глазами: тому, похоже, действительно не хватает сна. От Рея пахнет сигаретным дымом, — точно недавно курил, и черт знает, как студсовет закрывает на это глаза, — и немного осенними листьями, сыростью, отчего становится тоскливо и пусто внутри. Как будто он где-то далеко, за сотни миль, и до него не дотянуться, хотя их лица находятся в паре сантиметров друг от друга, и Нацуме чувствует его дыхание на своих губах. Теплое, человеческое. Хочется вдохнуть его, запереть внутри себя и не выпускать. — О чем думаешь? — мягко спрашивает Рей, убирая челку Нацуме с лица, мимолетно касаясь его щеки холодными пальцами. Нацуме не любит этот его тон и когда он осторожничает, не любит снисходительность к себе, будто он ребенок. Зато ему нравится, когда Рей трогает его волосы, так что он все равно жмется к его руке, позволяет себе быть окутанным терпким дымным запахом. Рей пропускает пряди между пальцев, треплет его по щеке, задевает мочку уха с серьгой, такой же, как у него самого, и Нацуме мелко вздрагивает. — Ты в последнее время слишком много куришь. — говорит Нацуме. "Я хочу поцеловать тебя, заколдовать тебя и никогда не выпускать из своих объятий", — думает Нацуме, — "но на тебя моя магия не действует". — Тебе не нравится запах? — спрашивает Рей с озадаченным видом. — Ты никогда не говорил. — Дело не в этом, — вздыхает Нацуме. Немного помолчав, добавляет: — Дым чувствуется уже с порога. Студсовет однажды узнает об этом, если еще не узнали, и у тебя будут проблемы. — Хасуми-кун и так знает, и у меня не будет никаких проблем, он меня прикроет, если что. — Вот как. — Нацуме намеренно впускает в голос ледяные нотки. Говорить о ком-либо еще он сейчас не хочет. Не хочет, чтобы Рей думал о ком-то, кроме него. — Спасибо, что беспокоишься за меня. — Я не беспокоюсь, это по сути не мое дело. — Тогда почему ты так напряжен? — Рей аккуратно трет большим пальцем между его бровями. — Расскажи мне, я выслушаю как твой старший товарищ. Или у тебя снова бунтарская фаза? Я думал, между нами никаких секретов нет, — и вот опять эти дурацкие шутки, будто Нацуме подросток, а Рею сколько? Сто, двести, тысяча лет, мудрый старик в юном теле, не осознающий, что он с Нацуме делает. Нацуме чувствует, как в нем медленно закипает злость. Сказать, что он беспокоится за здоровье Рея? Сложно. Сказать, что с самого прихода в клубную комнату он хочет только целовать Рея и нежиться в его объятьях? Невозможно вообще. Сказать, что он скучает каждую секунду, что они не вместе, и даже когда вместе, ему всегда этого мало, Нацуме, наверное, не сможет никогда. Он очень хочет однажды научиться говорить правду напрямую, не прячась от вопросов за тонной загадок и отговорок. Хочет постараться хотя бы ради Рея, чтобы им обоим было проще понимать друг друга. Но его рот как всегда выдает очередную глупость: — Знаешь, Рей-нии-сан, — Рей напротив него напрягается, даже перестает гладить его волосы. — Со стороны ты кажешься таким потрясающим, притягательным и мудрым, но на самом деле иногда такой недалекий. — Эй, что за неуважение к старшим? Я ведь и обидеться могу, — Рей ворчит полусерьезно, полушутливо. — Хотя постой, ты только что назвал меня потрясающим, думал, я не замечу? Я может и старый вампир, но слушать умею. — Тебе девятнадцать, — хихикает Нацуме. — И ты так и не понял, что я имел в виду. — Уверен? — Лицо Рея оказывается совсем близко, он зарывается носом в его волосы и вдыхает — от этого по позвоночнику бежит дрожь. — От тебя снова очень вкусно пахнет, Сакасаки-кун. Мне нравится. Нацуме замирает, чувствуя, как сердце бьется в горле. — Сегодня корица, да, — там, где Рей касается его волос губами, Нацуме чувствует легкую вибрацию от его голоса и дыхания, — еще герань, кажется, и вишня. Тебе ведь... грустно? То, что Рей может разобрать его парфюм до тончайших деталей, да так, что угадывает настроение, кажется до невозможности странным. Будто Рей на самом деле все понимает, видит его насквозь, вот только Нацуме слишком сложно самому в это поверить. Поэтому он снова щетинится. И все же говорит правду — ту, которую может: — Просто меня бесит, что ты опять зовешь меня по фамилии, когда мы наедине. "Мне грустно, что мы тратим время на попытки понять друг друга, и у тебя это вроде как получается, но я так и не понял, как сделать тебя своим, и в чем это будет выражаться". "Я тебя совсем не понимаю". Какими бы ни были их отношения, Рей всегда будто закрывается, выстраивает стену между ними, а Нацуме порой тяжело пробиваться и ломать ее, раз за разом. Да и слова даются ему с трудом, говорить о своих чувствах сложно, он научился врать окружающим так хорошо, что теперь, когда нужно просто сказать, слова застревают комом в горле. Но Рей, видимо, понимает его и так. Рей, возможно, тоже хочет сломать стену между ними, и, возможно, ему тоже тяжело. — Извини, от привычки сложно избавиться сразу. — Он виновато улыбается, и Нацуме становится немного стыдно, а еще неловко, но и радостно тоже. — Но я постараюсь. Простишь меня? — Если хорошо попросишь. — фыркает Нацуме, наклоняя голову и надеясь, что так Рей не увидит его улыбку. — Прости? — Рей отодвигает его челку рукой и коротко целует его в лоб. Целует в щеки, в нос, щекотно и нежно, каждый поцелуй сопровождая мягким "Прости?" У Нацуме от этого сжимает в груди, и он судорожно цепляется за пиджак Рея. Он не успевает даже сказать, что не обижается, потому что Рей наконец касается губами его губ и произносит, горячо и тягуче: — Нацуме. Прямо как в прошлом году. И это вроде бы не должно так влиять на него — всего лишь его имя, произнесенное таким тоном, словно Рей собрался сожрать его целиком, но это работает. У Нацуме будто срывает стоп-кран, и он весь инстинктивно подается вперед, вжимается в Рея, почти хочет сплавиться с ним и забрать всю его холодную нежность себе. Иногда рядом с Реем, испытывая одержимое желание обладать им, не делить ни с кем, он сам ощущает себя вампиром. Рей, кажется, совсем не против: сжимает крепче руку в его волосах и наконец-то целует серьезно, проталкивает язык между зубов, вылизывает рот изнутри жадно, будто не может напиться. На вкус как дым и кровь, он царапает губы Нацуме клыками — тот не может сдержать тихий стон на выдохе, — и одежда между ними такая лишняя и так мешает, Нацуме хочется сорвать все эти слои, что их разделяют, сломать все границы, прижаться кожей к коже. В гробу это сделать сложновато, и Рей, вероятно, разделяет его отчаяние, коротко чертыхаясь в неаккуратных попытках расстегнуть Нацуме рубашку и вытащить его водолазку из брюк: — Кто вообще придумал эти водолазки, тебе в этом удобно? Боже мой. "Я рад, что сейчас ты хочешь меня так же сильно, как я тебя", — думает Нацуме, борясь с кардиганом Рея. Его руки дрожат, поэтому дурацкие пуговицы едва поддаются, а рубашку Нацуме чуть ли не разрывает, то и дело отвлекаясь на ощущения от рук на своих ребрах. У него кружится голова, когда он добирается наконец до голой кожи Рея, оглаживает подтянутый пресс. Если бы только у него была возможность оставить на нем следы. Если бы только Рей мог оставить следы на нем. В штанах становится тесно, в форме — жарко, он неловко толкается бедрами вперед, куда-то в ногу Рею, и стонет ему в рот сквозь очередной поцелуй. Возможно, громко и пошло, Нацуме об этом не думает — ему плевать, он будет сгорать от стыда позже, — потому что ощущение близости Рея сводит его с ума. — Ты сегодня на взводе, а, Нацуме? — он чувствует улыбку Рея на своих губах. — Так соскучился? — Не больше, чем обычно, — шипит Нацуме, пока в голове стучит пульсом: "соскучился, обними меня крепче, выпей мою кровь, высуши без остатка, сделай уже что-нибудь, только не останавливайся". — Все такой же цундере. Но это делает тебя еще более милым. — Я не милый, — сердится Нацуме. "Относись ко мне серьезно," — хочет сказать он. Однажды они об этом поговорят, по-нормальному, когда оба будут готовы. Если получится, Нацуме хотелось бы в это верить, как бы страшно ни было потерять остатки всей защиты, что у него есть. Хотя перед Реем он и так все равно что голый. — Как скажешь, — легко соглашается Рей. — Но когда ты так ведешь себя, мне так и хочется тебя съесть. — И он игриво улыбается. Просто невозможно. Но у Нацуме есть, чем ответить. Он на секунду прикрывает глаза и выдыхает, собираясь с силами. Открывает медленно, медленно же впитывая образ Рея перед собой: тяжело дышащего от одних лишь поцелуев, реального, горячего — прикоснись и обожжешься. Нацуме собирается показать в ответ свою самую красивую и обаятельную улыбку, чтобы пленить его наконец, но с Реем магия не работает, а улыбка выходит сама собой, без всяких стараний. — Так налетай? — как и приглашающий тон, которым он отвечает Рею. Как с Реем все настолько просто и сложно одновременно, Нацуме не успевает задуматься, потому что, кажется, все срабатывает так, как он и хотел. Новый поцелуй Рея выбивает воздух у него из легких, и Нацуме сносит диким ураганом, да так, что он ощутимо бьется спиной о стенку гроба. Хочется пошутить об этом, но он быстро забывает обо всех пришедших на ум колкостях, чувствуя руку Рея у себя на паху. Тот ощутимо сжимает, гладит через штаны, но этого уже достаточно, чтобы Нацуме сносило крышу, чтобы мурашки бежали по позвоночнику. Рей улыбается будто скалится, самый настоящий хищник. Иногда Нацуме кажется, что Рей и сам понимает, как на него влияет. Может, поэтому он не так часто показывает свою дикую сущность, прикрывается образом всеобщего опекуна и старика-вампира. Будто боится причинить боль, показав себя настоящего. (Настоящего ли?) А может, — и Нацуме всего потряхивает от этой мысли, — может, он только с Нацуме наедине становится таким. Как будто освобождается от дурацких человеческих условностей. Как будто от Нацуме его ведет. Как будто в этом они тоже одинаковы. "Так нечестно", — думает Нацуме. Нечестно, что в данный момент он позволил бы Рею перегрызть себе глотку, но понятия не имеет, все еще сомневается, что Рей чувствует в ответ. — Что "нечестно"? — переспрашивает тот. Нацуме теряется: не от того, что сказал это вслух, и даже не от того, что все его чувства к Рею можно описать одним этим "нечестно": всю его любовь, восхищение, желание понравиться и боязнь однажды потерять. Нацуме теряется, задумывается и говорит: — У нас осталось так мало времени. Потому что Рей скоро выпустится, нужно столько всего успеть, и додать друг другу близости тоже, но этого никогда не будет достаточно, и Нацуме злится на себя — на свою жадность, когда, обратив на себя внимание один раз, он уже выиграл самый главный приз. Он не дает себе развить мысль вслух, и не дает Рею времени на возможный ответ: впивается в его губы поцелуем. Он еще миллион раз бы просто целовал его, обнимал его, трогал бы его, дышал дурацким дымным запахом его сигарет и сыростью клубной комнаты. Целую вечность, которой у них наверняка не будет. Рей подтягивает его к себе ближе за бедра, трогает косточки прежде чем положить руку на его пояс, как будто ему еще нужно разрешение. Нацуме фыркает, тянется к ремню Рея, щелкает пряжкой, и они сталкиваются руками, пока пытаются стянуть друг с друга штаны. Рей высвобождает его член, проводит рукой по головке, размазывает выступившую смазку. Нацуме не хочет оставлять его без внимания, поэтому зеркалит его движения, хотя Рей едва помещается у него в руке. Однажды Нацуме хотел бы почувствовать его внутри, он так часто представляет этот момент, когда они не вместе, да и сейчас тоже, что это выглядит наваждением. Рей обхватывает рукой их члены и скользит по ним ладонью, так тепло и привычно, размеренно, будто спешить некуда, будто у них впереди не только ночь, но и дни, недели, месяцы. Нацуме хотелось бы, чтобы так и было. Нацуме толкается бедрами вперед, трется о Рея и тихо скулит ему в шею, накрывает его руку своей, в немой просьбе двигаться быстрее. Низ живота горит огнем, пульсирует, перед глазами вот-вот взорвется сверхновая белыми всполохами в темноте, и он дышит через раз, пока его мир постепенно сужается до этой клубной комнаты, до одного этого гроба, до ощущения теплой руки на его члене. До дыхания Рея, что рычит ему на ухо гортанным низким голосом: — Нацуме. Нацуме. Нацуме, — будто не помнит больше ничего и никого, и Нацуме невольно усмехается, ощущая крупицу иллюзорной власти над ним. Он близок к разрядке, чувствует как наслаждение подкатывает волнами в такт движениям их обоих. "Еще немного", — думает Нацуме, — "еще совсем чуть-чуть". — Ты первый, — хрипло шепчет Рей, — давай. Когда Рей просит — приказывает? — Нацуме не может ему отказать: так было всегда, и так будет каждый раз, будто слова Рея — магия, которая действует на Нацуме безоговорочно, словно чертов вампирский зов, но он этому только рад. Пара резких движений рукой, и Нацуме точно молнией прошибает, переламывает от горячего удовольствия во всем теле, пока он изливается в руку Рею, наверняка попадая и на форму, и на живот. Легкие сводит болью — он неосознанно задерживал дыхание, и вновь вернувшийся воздух теперь обжигает изнутри. В ушах звенит, но через звон он слышит тихое: — Хороший мальчик. Спасибо. Они не перестают двигаться в такт все это время, и Нацуме чувствует, как на "спасибо" Рей протяжно выдыхает, кончая следом, еще сильнее портя их одежду. Нацуме в каком-то наваждении ловит его рот своим, чтобы забрать остаток его вздоха. После оргазма реальность возвращается нечеткими кусками, пока они оба пытаются отдышаться. Собственное тело ощущается как желе, и Нацуме лень двигаться, пока Рей рассеянно шарит по карманам в поисках салфеток. Наткнувшись на его озадаченный взгляд, Нацуме достает из своего пиджака открытую упаковку и протягивает Рею. — Может, останешься еще на год? — шутливо предлагает он. — Кто знает, мы могли бы стать одноклассниками. — Мы тогда точно не будем появляться на занятиях и никогда не выпустимся, — вздыхает Рей, обтирая Нацуме живот. — Черт, придется тебе постирать водолазку, это никуда не годится. — Ну и ладно, с тобой я не против остаться тут навечно. — О, вот как заговорил! — смеется Рей. Нацуме снова отмечает, что магия на него все же не действует, но сейчас расстраиваться по этому поводу у него нет сил. — Вечные ученики Юменосаки, попадемся кому-нибудь и станем новой школьной страшилкой, — он коротко целует Нацуме в щеку и трется носом о его шею, будто огромный кот. — Потерпи этот год, а потом я заберу тебя куда-нибудь далеко, где нас никто не найдет. — В свой страшный холодный замок в Трансильвании, да? — Нацуме чувствует, как собственные губы растягиваются в улыбке. — И кстати, это звучит как признание, ты в курсе? — Он молчит еще пару секунд и совсем тихо добавляет: — Хотя мне неважно, куда, если с тобой. Он смотрит в потолок, и ему кажется, что за светом от луны он видит звезды, сияющие, ослепительно красивые. Освещающие ему путь, по которому он пойдет вместе с Реем, пока тот хочет быть с ним рядом. Нацуме не знает, сколько на самом деле это продлится, еще месяц, или до выпуска Рея, или, может, еще пару лет после школы. Ему становится зябко и холодно, мокрая от пота водолазка неприятно липнет к телу вместе с тревожными мыслями о том, что после выпуска Рея ждет целый мир, который он познает раньше, чем Нацуме окончит школу. И, возможно, этот мир окажется для Рея куда интереснее, и для Нацуме там места не останется. — Эй, Нацуме? — Рей будто читает его мысли — с него станется. — Иди-ка сюда, — говорит он, берет его лицо в руки и заставляет посмотреть на себя. В его взгляде Нацуме видит что-то особенное: не дерзкую горячность, как несколько минут назад, не отчаянную усталость, которую замечает каждый день. Он видит нежность — и что-то еще, что-то отчаянное и серьезное, что Рей редко показывает, даже когда они наедине. — Помнишь, что я сказал тебе в прошлом году? — у Рея багрянцем горят глаза, сияют в темноте, как у настоящего вампира. — Когда именно? — Тебе от Короля Демонов никуда не сбежать, — говорит Рей, и это звучит нежнее, чем год назад, когда он подхватывал Нацуме на руки и уносил от сцены в порыве защитить. Звучит с ноткой обещания и надежды, звучит так, будто у них все серьезно. Нацуме сглатывает и кивает, и следующая фраза Рея добивает его окончательно: — Король Демонов тоже никуда от тебя не уйдет, ясно? — Я и не сомневался, — без запинки врет Нацуме, пытаясь успокоить разошедшееся сердце и не сморозить лишнего. — Да ну? Мне показалось, ты сегодня только и думал, что о чем-то грустном. И твой этот одеколон, герань и корица, серьезно, ты же меняешь аромат под настроение. Хотя я даже без них понял бы, думаю. — Даже если так, я же предсказываю будущее, — улыбается Нацуме, прижимаясь лбом ко лбу Рея, — и куда бы ты ни сбежал, я все равно тебя найду. — А вот это меня радует, — шепчет Рей ему в губы. — Но я не собираюсь сбегать. Его слова звучат как настоящая магия, успокаивающая, убеждающая, что все давно уже серьезно и на выпуске Рея не закончится. Нацуме не знает, сколько еще им нужно будет пройти, чтобы говорить подобное без запинок и прелюдий, просто так. Сколько раз Рею надо будет повторить эти слова, чтобы Нацуме поверил в это окончательно. Сейчас это кажется неважным — и Нацуме отбрасывает свои беспокойства. Он обнимает Рея, крепко прижимает к себе и целует еще раз.