***
Чонину неловко от мыслей, чем его любимые хёны, скрывшиеся внезапно за дверью, могут заниматься даже в подсобке, но думает, что и в такой фантазии себе в один из вечеров не откажет. Его беспокоит, насколько сильно проболтался, не слишком ли откровенен был, и как же слова воспримут те, чьё внимание особенно хотел привлечь. Умывает лицо, а двоякое ощущение — не стоило ничего озвучивать и желание быть услышанным — продолжает мучить. Чонин говорил лишь правду — был заворожен с первой встречи, пусть чувства сохраняли совсем иной характер — и всё-таки за неё неловко, будто слишком открыто она даёт понять глубину привязанности. Вздыхает тяжело, хотя радуется окончанию съёмок, и глядит расстроенно в зеркало, где сам себя не узнает — ведь он мастер маскировать свои эмоции, а тут — как на ладони. Ему контакт с Хваном покоя не даёт — пальцы переплетённые, ноги между которых расположился, — но ведь что в этом такого? Для друзей привычная тактильность, для взвинченного фантазиями — ворох эмоций, подпитанный чувством неудовлетворенности подобными отношениями. Ян даже думает о том, чтобы раскрыть себя хёнам, настолько утопая в размышлениях, что напуган внезапно появляющимся Джином: — Чонин~а, — бесцеремонно, как и в мысли, врывается тот в комнату, меняясь в лице при виде совсем грустного младшего. — Что-то случилось? С искренним волнением спрашивает, ладони на плечи узкие кладя. Хёнджин понимает в глубине души, что макнэ во многом даже взрослее его, но заботиться хочется, потому обнимает в итоге крепко, носом в волосы зарываясь. Догадывается о большинстве переживаний в голове младшего, и всё же не хочет вынуждать говорить, давая тому возможность выбора. У Яна же в голове перекати поле — не знает как реагировать и что сказать или сделать, словно парализовало, однако сердца ритмичный стук ещё поддерживает в сознании и даёт понять — ему нравятся эти объятия. Ему комфортно от касаний широкой ладони, разгоняющих тепло по рукам, и прикосновений спиною к груди, отчего глаза прикрывает и отдаётся ощущениям. — Малыш Чонин, — целует за ухом, сдерживая вырывающегося от неожиданности макнэ, и нашёптывает, словно тот самый прекрасный дьявол из фантазий: — Хёны готовы уделить тебе время и развеять все твои сомнения этим вечером, лисёнок. И Чонин готов поклясться, что самый хитрый сказочный лис сейчас крадёт его в неизведанное царство, разворачивая к себе полубоком и втягивая в поцелуй лишь губами — на вид целомудренный, однако для него слишком откровенный. И в силу своей неопытности, выдыхает шумно и часто и хватается за рукава одежды старшего, будто иначе потеряет здесь себя самого. А Джину эти тонкие губы облизнуть так приятно, и неловкость чужая кажется настолько возбуждающей, что и отпускать нет желания в ожидании вечера. — Хёнджин?.. — Если ты думаешь, что одинок в своих желаниях, то мы докажем, что нет, — шепчет, оставляя влажный след на ушной раковине, и ловит себя на мысли — будь у Яна ушки, как у фенека, то прижал бы их к голове, словно нашкодивший зверёк. «Лисёнок», — так и отдаётся в груди после ухода Хёнджина столь же внезапного, как и появление. Ласково и лукаво одновременно, так заманчиво — до закусанных губ и мычания невнятного, чтобы хоть как-то собрать себя обратно, пусть и понимает, что есть только два варианта: либо воплощение всех фантазий, либо — продолжение жизни, как в последние три месяца. Присаживается на корточки, чувствуя трепет во всём теле и прикрывая глаза, пытаясь поверить, что всё происходящее не плод его бурного сексуального воображения. Чонину неловко очень, и всё же понимает: Хёнджин целовал не из дурной прихоти или смеха ради — это чувствовалось в нежности и отсутствии напора. И для него это самое главное. Не будет дурацкой комедии, которые так любит лидер, всё будет по-настоящему, и он не останется обсмеянным за свои желания, которые становятся всё более открытыми для окружающих.***
Хёнджину кажется всё слишком неправильным и в то же время — таким логичным. Почему складывается пазл из троих, несмотря на то, что они с Банчаном почти два года вместе и иной пары для себя не представлял никогда, — для него загадка. Нет охладевших чувств, и любовь лидера ощущает всем сердцем — тогда в чём причина их извращённого желания взять к себе младшего и подарить ему своё тепло? Прикосновение к губам макнэ — совсем свежее напоминание, но отчего-то «изменой» он не может это называть. У Банчана ответов тоже не находится, тот лишь целует в щёку и обнимает, улыбаясь от счастья быть рядом, словно для него нет всех тех вопросов, что мучают Хвана… Хотя на самом деле и его голова полна мыслей, которые старается выкинуть, как и одежду ненужную на пол, поскольку видит в обнажении тела и обнажение истинных эмоций. И щёки покрасневшие, взгляд блестящий и кожа, покрывающаяся мурашками под ладонями на груди, — для него показатели, что его персональное счастье последние долгие месяцы с ним и химия между ними всё та же. Плечи Чана широкие, и Хёнджин любит гладить их, поскольку осознание — он с ним как за каменной стеной — позволяет находить покой в суматохе, ощущение защищённости и заботы. Поцелуи Кристофера не обжигающие, они нежной лаской наполняют жизнь, и Хван полагает, что старший до краев наполняет его существо, отчего и хочется подарить это насыщение любовью ещё кому-нибудь. И маленький, часто плачущий из-за трудностей макнэ — наилучшая кандидатура, любовь к которой перерастает из обычной дружеской семимильными шагами. В том, что забота и желание дарить любовь текут буквально по венам Кристофера — у Джина нет сомнений, потому и то, что с ним готов разделить желание окружить ещё одного человека лаской, не удивлён. Единственное, о чём не догадывается Хван — это то, что без него самого Чан бы не решился быть столь откровенным и заботливым, ведь изначально боялся, что подобное отношение может оказаться давящим. Но, замечая, как на нежные слова и прикосновения отзывается, стал понимать, что сдерживать себя не стоит, и его порывы обнять, приласкать, успокоить и выслушать — наоборот — ценят. «Он идеальный», — эти слова возлюблённого приносят радость и уверенность в себе, а так же осознание, что между ними ничто не меняется, просто они вместе стремятся к, пусть извращённой, но форме заботы. Он знает тело младшего не хуже своего: все эрогенные зоны и реакции на прикосновения, каждую родинку, ведь поцеловал все и не раз, его аромат, его солоноватую в испарине кожу, интенсивность дыхания и то, как юркий язык любит устраивать танцы с его собственным. Ноги крепко сжимают вокруг талии, когда Кристофер решает, что в положении сидя будет интереснее, и не ошибается — Хван по-лисьи щурится, хитро склоняется назад, грациозно выгибаясь и доставая лубрикант из-под подушки. Банчан закусывает нижнюю губу невольно, понимая, насколько ему повезло иметь настолько гибкого парня, как приятно проводить по позвонкам, прижимая обратно, к себе вплотную, и восполняя тепло. Младший елозит, насаживаясь на пальцы и потираясь о член Криса, целует не столь ритмично, но с чувством и неоспоримым желанием показать всю свою страсть. И Чану живот сводит от того, как скорее хочется овладеть этим демоном разврата, коим является нечасто, в связи с графиком, и только для него. Хван растягивает презерватив, пальцами словно невзначай проходясь по лобку, а затем — намеренно — по прессу, испытывая особенную тягу к этим крепким кубикам на животе. Невольно, от приятных ощущений, увеличивает темп и понимает, что парень готов принять его, однако Хёнджин отстраняется и садится спиной к Чану, обращаясь, повернув голову и смотря с прищуром: — Возьми меня сзади, я хочу, чтобы хён позаботился обо мне и приласкал, — и Банчан, словно под чарами, повинуется, рукой вокруг талии обнимая и входя медленно, придерживая член второй. Он знает, что именно Хёнджин любит и с удовольствием потакает желаниям этим, ведь и ему они по душе, даже забывая про то, что ноги затекают в положении сидя на коленях. Дает облизать пальцы и принимается играть ими с затвердевшими бусинками сосков, кусая за загривок, когда Хван начинает двигаться, вынуждая тем самым невольно изогнуться. Иногда ему кажется, что он отнюдь не австралийский кенгуру, а самый настоящий корейский тигр — настолько в нём просыпаются звериные инстинкты. Чонину неловко очень, однако продолжает смотреть в приоткрытую дверь за закипающими страстями, не решаясь мешать своим присутствием, пусть и догадывался, что его ожидает откровенное «приветствие». Хёнджин голову запрокидывает, с тихим стоном опустившись — весь как на ладони: кожа бронзовая, блестящая от пота, вены набухшие на шее и губы приоткрытые, грудь ладони Чана ласкают, а член сочится смазкой, но не притрагивается, свои руки назад отвёл, чтобы сжимать их на ягодицах Кристофера. Чонину неловко настолько, что сглатывает неожиданно громко ком, застрявший в горле, он бы ещё и прокашлялся, и свалил в туман, чтобы избавиться от стояка в штанах, однако у судьбы по имени Чанбин совсем другие планы насчёт его будущего — толкает в дверной проём и дверь быстро закрывает, стараясь развидеть эту порнографию. Со уже привык к тому, что стоит Минхо уйти — начинаются любовные игрища, однако не заставал их за подобным развратом. И надеется, что более ему так не «свезёт». Другое дело — Бин надеялся, что Чонин выбежит тут же, как ошпаренный, и сладкая парочка прекратит изводить его стонами и звуками скрипучей кровати, однако что-то пошло не так. Репер совершенно не хочет знать, что именно и какова участь Чонина, потому ретируется в спортивный зал, со страхом замечая — макнэ, кажется, пропал. Со абсолютно прав насчёт того, что Чонин пропал — он очарован улыбками и взглядами, направленными в его сторону и подаётся к протянутым руками Хёнджина, как заколдованный, позволяя им сразу же стянуть с себя футболку, а рукам Чана — расстегнуть джинсы. Словно в плену индийского Бога: в четыре руки раздевают, прикасаясь к коже и вызывая тем самым неизвестные ранее ощущения, подтверждающие теорию макнэ — с ними всё совсем иначе, нежели в фантазиях. Вот только — что делать дальше, полностью обнажённым и смущенным, стесняясь даже рассматривать хёнов пристально, — Ян не знает. Его спасает ладонь Банчана, укладывающая его собственную на щёку Хёнджина. Отчего-то говорить вслух страшно, потому приходится читать по глазам, и очень надеется, что расшифровывает эти фразы правильно, склоняясь и целуя Хвана. Кристофер никогда не замечал у себя особенных извращённых желаний, однако наблюдать за тем, как его парень учит танцам языками макнэ — ему нравится до нового прилива возбуждения, слегка спавшего, благодаря внезапному появлению третьего в комнате и хлопнувшей двери. Чонин забирается на кровать напротив Хвана, ноги вместе смущённо держа, но позволяя старшему гладить бёдра, ощущая понемногу расслабление. Приподнимая немного Джина, Чан и сам привстаёт, вновь входя в разгоряченное тело и закусывая тому лопатки, целуя спину и всё крепче держа вокруг талии. Чонину неловко настолько, что все предыдущие «неловко» не идут ни в какое сравнение — вот они, причина его мокрых снов и мечтаний, бесстыдно занимаются любовью на его глазах и не против его участия. Однако он настолько не опытен, что не может понять, что ему дозволено в такой ситуации. Закрывая глаза и слушая стоны негромкие и дыхание тяжёлое, решает потакать своим желаниям и воображению — поднимает веки и склоняется, начиная шею Хёнджина покрывать поцелуями. Кожа мягкая и горячая, такая податливая, что местами прикусывает, ощущая на своей талии пальцы изящные крепко вцепившиеся, словно сейчас он — опора для Хвана. И ему определённо нравится опускаться вниз, вбирая в рот сосок, слыша уже более откровенный стон и укладывая руку на член, поглаживая медленно, совсем не в такт быстрым и резким толчкам лидера, радуясь — тот держит Джина крепко, и потому всем троим удобно. Бёдра Кристофера не дают сомкнуть собственные Хвану, однако в судороге оргазма всё равно пытается свести, затуманенным мозгом не сразу осознавая всю ситуацию и почему у него вновь крепчает возбуждение. Однако через пять секунд доходит — Ян, устроившись между ног, вылизывает его член и даже сперму с живота, руками оглаживая бёдра крепкие. Зарывается пальцами в волосы макнэ и немного отстраняет, притягивая к себе для поцелуя, который у Чонина выходит уже более ловко, даже когда заваливают спиной на кровать и целуют вдвоём. Ян ещё не испытывал близости с Чаном, а с тем, кто намного старше его, ещё более неловко, однако нежности получает столько, что расслабляется быстро и позволяет себе очерчивать рельеф мышц на спине. Позволяет хёнам руками одновременно дойти от колен до его паха, сильно и приятно сжимая бёдра. Позволяет им осуществить одну из самых грязных, по его мнению, фантазий, не понимая, как те о ней узнали, — оба склоняются и в два языка начинают вычерчивать венки на фаллосе, доходя до головки и обсасывая с двух сторон. Закусывает руку и скулит от удовольствия, не понимая, чего в нём больше — восторга, что два объекта обожания делают ему минет, или всё-таки стеснения, ведь он настолько открыт и не готов сдерживаться, кончая, оставляя обоим несколько капель семени у рта. Оба улыбаются, когда макнэ стирает пальцами свою сперму и целует Банчана, ощущая, что недостаточно откровенен с ним, и понимая — более ограничений, даже таких, как возраст, нет. И Кристофер благодарен, ведь переживал, что Яну может быть трудно с ним особенно, ведь возрастную иерархию никто не отменял, какими бы хорошими их отношения ни были. Под хитрый взгляд уже вымотанного этим днём Хёнджина, Чан заваливается на спину, ощущая на себе непривычно более лёгкое и худое тело, впрочем, довольно привлекательное для прикосновений, в которых себе не отказывает, продолжая поцелуй. Хван раздумывает над целесообразностью своей затеи, в итоге просто отметая все «но» и устраиваясь между ног обоих, размазывая по сфинктеру разогретый в ладонях лубрикант. Подскочив и сев на животе Чана, Чонин растерянно смотрит на Джина, озадаченно пожимающего плечами, совершенно не понимая, что не так. Пальцы Криса на подбородке вынуждают повернуться к нему, взглядом заколдовывающему и побуждающему возродить поцелуй. А уже через секунды вновь испытывает непривычно-странные ощущения от пальцев в смазке, проникающих в него. Чонину неловко очень в очередной раз, но он позволяет этим демонам забрать себя, прекрасно осознавая, что наутро те опять обратятся в ангельски милых хёнов, обожающих своего макнэ. И всё же сейчас находит себя в самой развратной мечте, которая ранее даже и не посещала его светлую голову, ведь знать не знал, какого от попадания по простате. Одновременно — и ноги ватные, и напряжение от возбуждения во всём теле, и распластался на Чане, ощущая его окрепший фаллос животом и постанывая в шею лидеру, сплетая с ним пальцы, будто это приведёт в чувство. У Хёнджина есть намерение привести к оргазму всех участвующих, но никак не к трезвости ума, потому растягивает презерватив и лубрикант по члену размазывает, надавливая головкой на сфинктер, радуясь, что подготовил хорошо. Чан, положив ладони на щёки макнэ, шепчет какие-то милости прямо в губы и гладит по спине, пока Хван оглаживает ягодицы упругие и медленно входит, улавливая тяжёлое рваное дыхание. Чонин узкий и податливый одновременно, но так страшно сделать его первый раз болезненным, словно может сломать его — и больше морально, нежели физически, — потому склоняется обнимая и руку просовывая между телами горячими. Оставляет засос под лопаткой и, приподняв немного Яна, обхватывает оба члена, принимаясь двигаться медленно и водить, в такт себе, рукой по возбуждённым органам парней. Старший перехватывает инициативу, замечая, что и Чонин привыкает постепенно, находя для себя более удобное положение — приподнимая таз и целуя его шею. До этого момента единственным извращением Хёнджин считал тот факт, что ему нравится, как им обладает Банчан — обычным сексом язык у него никогда бы не повернулся назвать их занятия любовью, поскольку только в этот момент полного раскрепощения и доверия он чувствует себя защищенным от всех ненастий. Однако сейчас, закусив губу, наблюдая, как его член скрывается меж упругих аккуратных ягодиц, ощущает себя немного фетишистом на задницу Чонина. Узость младшего и его стоны, абсолютно несдержанные, добавляют ощущений, и Джин сдаётся своим желаниями, увеличивая скорость и понимая, что шлепки о влажную кожу играют немаловажную роль в его наслаждении. Банчан притягивает Яна и целует жадно, ощущая приближающийся оргазм и сильнее сжимая руку, пачкая животы спермой и продолжая мастурбировать младшему, которому ещё слишком странно ощущать себя между двумя объектами эротических фантазий. Мычит в поцелуй и после нескольких попаданий по простате тоже изливается, заваливаясь на Кристофера без сил и смешивая семя. Хёнджин делает еще несколько размашистых фрикций и выбрасывает резинку, надеясь в какой-нибудь из следующих разов, в наличии которых не сомневается, попросить о незащищённом сексе, поскольку хочет дойти в своём ягодичном извращении до конца. Целует плечи Яна и щёку Криса, ложась на бок и ожидая, когда измотанный макнэ соизволит поднять голову, спрятанную в изгибе шеи лидера. — Ну вы и грязнули, — издевательским тоном произносит Хван, улыбаясь Банчану и протягивая руку к салфеткам на тумбе. — Сейчас маленького фенека надо будет вытереть… Но не успевает развернуть и прикоснуться, как макнэ вскакивает, морщась от непривычных и не самых приятных ощущений, и отстраняется. Чонину больше не неловко совсем, но ему кажется — прикоснись кто из них к его телу — оно отреагирует и возбудится вновь, а Ян и не предполагал, что секс — настолько выматывающее занятие. Оба старших посмеиваются, и Чонин видит в них тех самых ангельски милых хёнов, которые просто хотят позаботиться о своём младшеньком. Чонину больше не неловко совсем, даже когда Банчан его в банном халате в душ относит, даже — когда на уже перестеленной Хёнджином постели посреди парней спать ложится и слышит синхронное: «Мы тебя любим, лисёнок», — получая поцелуи в щёки с двух сторон, от которых под одеяло забирается. Он, конечно, смущён, но не сломлен и ему не неловко, ведь во всём этом — не просто воплощение эротических фантазий, а потаённое и самое элементарное желание — быть нужным и любимым.