™™™
Обрыв из огромных камней пророс зарослями мха, вокруг высокие ели, ветер дует со всех направлений компаса, погода бушует: с мрачных облаков льется ливень, гроза рассекает ночное небо, луну заволокло тучами. Чонгук стоит в центре темного леса, потерял себя в нем, у него нет голоса. Он беззвучно кричит, птицы слетают с елей, их убивает молнией. Чонгук вдали видит его, стоящего на другом краю обрыва. Зеленый свет его глаз слепит, Чонгук делает шаг назад, бежит, кричит без голоса. Земля разрывается, там чернь, его затягивает без шанса на спасение. Демон наблюдает за его падением. — Чонгук, маленький, проснись! Чонгук! Чонгук резко раскрывает глаза, полные слез, видит перед собой папу с дикой тревогой на лице. Он глотает ком застрявшей внутри боли, обнимает родителя, сжимая пальцами его вязаный свитер. Чонгук разлепляет слипшиеся ресницы, в нос ударяют запахи спирта и медикаментов, он осматривается: белые стены, голубые жалюзи, койки. Не помнит ни черта, события полотном заслонены. Ранка на шее пульсирует, дает о себе знать, и Чонгук кусает влажные от слез губы. — Как я оказался здесь? — спросил Чонгук, посмотрев на уставшее лицо папы, который все равно улыбается ему, искренне и мягко, как умеет только он. Чонгук давит улыбку в ответ, сжимая его ладонь в своей. Глаза папы сияют всеми оттенками нежности, когда он так смотрит на него. — Я не знаю, кто привез тебя, но мне позвонили из больницы, сказали, что ты без сознания. Я сразу же приехал. — Мэй гладит щеки сына, утирая ему высохшие дорожки слез. Его мальчик самый красивый, с мягким сердцем и доброй душой, что каждый хочет отравить, потому что искренность в жестоком мире не признается — уничтожается. Он смотрит с такой болью в больших глазах, похожих на невинные глаза крольчонка, что Мэй ранен в самое сердце: видеть боль детей и не знать, чем помочь — худшее наказание родителей. — Сколько уже я здесь? — говорит Чонгук, глянув на свою пижаму, в которую его переодели, потом переводя взгляд на погоду за окном. Пасмурный день стоит над Чикаго, крыши блестят от прошедшего дождя. Чонгук ежится, вспоминая демона с ножом у своей шеи, дрожит всем телом. — Со вчерашнего вечера. Я позвонил твоему классному руководителю, сказал, что сегодня не пойдешь в школу. — ответил Мэй, посмотрев на экран смартфона, затем указав Чонгуку на продукты на столе. — Поешь, Чонгук, иначе останешься здесь на лечение. — серьезно произнес он, нахмуренно и смотря на сына. Чонгук лижет губы, понимает, о чем говорит папа, но один вид еды катит к горлу тошнотой. Оставаться здесь желания никакого, оно пересиливает, и он тянется к миске куриного бульона, его любимого. Чонгук улыбается, благодарно посмотрев на родителя. Он облегченно выдыхает, ведь папа не заметил пореза на шее, а руки его всегда поцарапанные, он привык. Чонгук пытается вспомнить, кто и как его сюда привез, но мысли путаются, носятся вихрем. Он больше всего на свете хотел бы верить в то, что Хантер обрел человеческую жалость, проследил за ним. Но вариант этот отпадает сразу же, как Чонгук снова осознает, что у демона нет души. Не пожалеет никогда, будет смотреть, как он задыхается в своей крови, как проваливается в бездну, но руки не протянет, трогать его не станет. Новая волна обиды заполняет нутро, Чонгук хоронит себя в море ненависти к нему. Дверь в палату распахивается, Чонгук поднимает голову, улыбается широко наперекор всему, увидев Чимина и Уёна. Мэй поворачивается к ним, удивленно осматривая, затем обратно к сыну. — Здравствуйте, мистер Блоссэм. Мы друзья Чонгука, пришли проведать его, — как на церемонии здоровается Чимин, протягивая руку Мэю. Мэй улыбается, пожимая ее, затем приветствуя и Уёна. — Мы сбежали с последнего урока, как только мистер Дарвин сказал, что ты в больнице, — сообщил Уён, приобняв Чонгука, пока Чимин положил пакеты на тумбу, затем присел рядом с ними. Чонгук сияет, блеск в его черных глазах мог бы осветить серый город. Он с благодарностью смотрит на них, улыбаясь мягко, как может. — Спасибо вам, — тихо сказал Чонгук, обняв друзей. Мэй со спокойствием в глазах смотрит на этих троих, так похожих друг на друга, словно потерянных братьев. Он уверен, что его сын может быть в надежных объятиях вдали от дома. — Спасибо вам, мальчики, спасибо за заботу о нем. — улыбается он, оглядев их еще раз, остановившись на Чонгуке, сейчас счастливого, как уже долго не был. Сумерки медленно виснут над городом, дождь льет на подоконники и стекла окон. Чонгук сидит на койке, скрестив ноги, опустив глаза, рассматривает свои вены на руках. Рядом с ним все еще Уён и Чимин, заставившие съесть ужин после ухода Мэя. — Кто это сделал с тобой, Чонгук? — спросил Чимин, в упор смотря на него. На нем все те же очки, белое худи и джинсы. Чонгук сжимает губы, отворачивая голову. Они понимают все и без слов, от этого намного больнее. Вспоминать о Тэхёне — все равно что пластыри с раны сдергивать. Чонгук делает это каждую секунду. — Понятно, — хмурится Уён, глянув на капли дождя на стеклах. Он в серой спортивке пума. — Ты знаешь, как попал сюда? Хосок, Чонгук. Он тебя привез. Чонгук смотрит на него, замечает ноты боли в его красивых глазах, сам заражается, без вины виноват. Он знает, что Уён не к нему ревнует, он обижен на поведение того, кто приносит ему одни страдания и раны. Чонгук теперь понимает, что Чимин и Уён тоже зависимы от этих бесов, влезли всем телом и спастись не могут. Взаимность — то, чего им никогда не ощутить. Им дают выбор: боль или боль, и решение очевидно. Но не понимает другого: почему псих не оставил его там, где нашел. Хосок выглядел так, словно хотел убить его собственноручно, так почему же спас? Чимин кладет ладонь поверх его, согревая теплом мягкой кожи. Чонгук улыбается ему, беря и Уёна за руку. — Банда ходила мрачнее обычного, Хосок был как нашкодивший черт своего дьявола. Всем досталось. — рассказывает Чимин, терзая губы. Чонгук внутри усмехается, догадки сводят его с ума. — Получил от Хантера за то, что спас меня. — как факт выводит Чонгук, в глотке собирается песок, норовящий баластом висеть на душе. Разговоры друг о друге поднимают настроение, они проникаются все глубже, доверяют, делятся. Силы теперь умножились, их хватит на троих, хватит, чтобы противостоять, выжить. Чонгук смеется, его звук искренний, но на сердце тянет, серость в каждом уголке, биты тоскующие. Он хочет видеть демона каждую секунду, каким бы он ни был с ним жестоким, равнодушным — Чонгук скучает по его холоду, хочет замерзнуть во льдах его глаз, потеряться в пустоте его души. Он в родной кровати, дома, дождь стучит о стекла его окна, папа спит в соседней комнате, отец последние два дня не возвращается. Чонгук думает о нем, и ему больно в тех местах, где больно его отцу, что, он верит, мучает себя алкоголем, думая, что это — выход. Он не озирается за спину, где по нему скучает и плачет его семья, ждет его защиты, но они получают лишь его крики и пустые бутылки. Чонгук отдает себя на корм мыслям о демоне, случай на крыше сжигает его заживо. Меткой — пульсация на его шее, помнящей о его прикосновениях. Чонгук сгорел бы в них добровольно, отдал все, чтобы ощутить вновь. Его кожа создана только для него, касаться ее должны только его руки, неважно, душат они или ласкают. Чонгук спятил, он себя признает безумным. Зависимость от него делает его сумасшедшим, табу нарушено. В груди тяжесть, которая ему не по силам, избавиться от которой поможет только смерть. Чонгук думал, думал о ней сотни раз, но смысл его жизни — его папа, умрет без него сразу. Он обрел друзей, и надеется, что нужен им так же сильно, как они ему. Чонгук никогда не был эгоистом, не станет, не оставит своих близких, не уйдет. Но если бы Тэхён захотел убить его, он бы, наверное, не сопротивлялся. Душу в грязь втоптав, сердце вырывая, на жизнь пусть не скупится, забирает и ее. Чонгук сворачивается в клубок, ближе к стене, кутается в одеяло. Не верит. Не верит, что демон настолько прогнил, суров и жесток. Внутри него свет хочет найти, узнать, какой он настоящий, без масок и образов. Есть ли у него семья и каков он с ней, почему забыл о нравственности, почему погряз в черни. Забывает каждый раз, сердце слишком мягкое, привыкло наперекор недоверию искать в людях хорошее. За это платится ежедневно, солнце его уже не так ярко светит, тепла его хватает только на родных. Чонгук чувствует, как яд струится по венам, высечь его из мыслей — вечный завет.Его демон токсичен.
™™™
Сквозь бежевые шторы видны туманные облака, висящие над городом. От тепла одеяла избавляться не хочется, но будильник беспощадно звонит, призывает начать день, что такой нежеланный. Чонгук тянется к дисплею, сонно протирает глаза и выключает мелодию.6:30 am
Он садится на кровати, тупо смотря на тумбу со своими телефоном в зарядке, книжкой на вкладке и кружкой воды, которую он жадно выпивает. В такую рань еще не совсем рассвело, от этого подниматься тяжелее. Босых ног касается холод плитки, Чонгук быстрее надевает тапки, проходя в ванную. Из кухни на весь дом разносится запах теста и заваренного чая с бергамотом. Чонгук поправляет рукава рубашки, идя на источник аромата. Кухня из темного дерева, с серым холодильником и столиком посередине. Мэй кружится там в синем фартуке, вытаскивая из духовки горячие шоколадные кексы. — Доброе утро, — улыбается Чонгук, целуя папу в щеку, впервые с аппетитом смотря на еду. — Доброе, доброе, садись, — пыхтит Мэй, раскладывая кексы в контейнеры. — Отнесешь Уёну и Чимину. — улыбнулся он, положив оставшиеся кексы в тарелку перед сыном. — Спасибо, — Чонгуку в душе тепло, скучал по друзьям, рад, что папе они понравились. Он наливает чай в белые чашки, присаживаясь с родителем на стулья. Из спальни звучит громкий храп, и Чонгук хмурится, смотря на папу. — Отец дома? Мэй сжимает губы в полоску, строя снисходительное выражение лица. — Под утро вернулся и завалился спать. Что мне оставалось делать с ним? Накрыл одеялом и продолжил спать. — Мэй отпивает чай, следя за тем, чтобы Чонгук все съел. Чонгук сердцем радуется, что отец не пропал, вернулся домой, в каком состоянии он бы ни был — он с ними. Холод утренних улиц Чикаго уже приелся, туманные высотки мелькают одна за другой. Велосипед тормозит на пешеходном, где люди толпятся, занятые разговорами по телефону. Горит зеленый, и Чонгук переезжает, сворачивая на переулке. Ветер остужает мысли, пальцы ледяные, но крепко держат руль. Его форма лежала уже постиранная, когда он только проснулся в больнице, и Чонгуку остается только гадать, видел ли папа капли крови на рубашке. Его рюкзак и куртка были принесены с собой парнями. В наушниках играют треки SYML, Чонгук увеличивает громкость, отдаваясь музыке до конечной остановки у школы. Чонгук ставит велосипед на стоянке, подтягивает рюкзак и идет к воротам. На него направлены злые глаза, смешки слышны с разных сторон, но он делает вид, что не замечает, помнит о том, что должен быть сильным, ведь в них всех — ни грамма от жестокости Хантера. Чонгук вспоминает снова, теребит свежие раны, вдыхает вместо воздуха его фантомный запах. Запах леса, мокрой хвои и тумана — все, что чувствует он сейчас, чувствует демона. Он рядом. Чонгук поворачивает голову к ступеням школы из серой плитки, видит их, его, прислонившегося к дверцам и равнодушно курящего. Дым заволакивает его лицо, на нем кожаная куртка, темные джинсы и кофта. Чонгук теперь может немного разглядеть контуры его тату на шее — он ошибется, но узоры похожи на крыло дракона. Демон на него не смотрит, когда Чонгук проходит мимо с бешено стучащим сердцем. Чонгук так сильно ненавидит его, что не в силах не взглянуть на него, не сойти с ума от быстрого ритма и частого дыхания, от дрожи в коленях. Чонгук прикусывает губу, обещал себе не смотреть, когда уже близко к дверям, но не сдерживается, и внутри все трескается на осколки. Хантер выпускает никотиновые кольца, впившись глазами в его лицо на секунду: в его взгляде надменность вперемешку с ненавистью. Чонгук ощущает секунду длиною в вечность, к щекам кровь приливает, мурашки покрывают кожу. Он жалеет о собственном появлении на свет, когда на губах Хантера появляется ухмылка, короткая и убивающая. Чонгук теряет ориентиры, земля разрывается под ногами, что трясутся всеми костями в них. Он задерживает дыхание, холодные струи воздуха выходят изо рта, глаза его потерянные, смущенные. Тэхён отводит взгляд, поднося к губам сигарету, будто все, что он сейчас сделал, ничего не значит. Чонгук знает, что возвращение его, наверное, удивительно для Хантера, думал, что он сгниет в подворотне и больше никогда не появится перед ним. Чонгуку больно от собственных мыслей, Чонгук получает его равнодушные взгляды, выжигающие чувства наполовину, но он так хотел бы, чтобы внутри остался только уродливый пепел, чтобы никогда не ощущать вновь. Но Чонгук замечает на себе другой взгляд, Хосока Грея, и интерес в нем сражает наповал. Хосок смотрит так, словно ждал, словно вмиг подошел бы, словно держит в себе сотни рвущихся наружу слов. Красивый парень, что снова с чупа-чупсом, проницательно осматривает его, и Чонгуку не по себе. Он идеален не по-человечески, но его красота холодная, она отталкивает. Банда Хантера молчаливо разглядывает его, Чонгук приказывает себе дышать, прикрыв глаза. Навстречу ему несутся Уён и Чимин, которым он рад, как никогда раньше. — Пойдемте отсюда, — шепчет Чонгук, его трясет, пальцы не сгибаются. Чимин хмурится, становясь рядом и поворачивая голову в сторону банды. Юнги Адамс с пошлой ухмылкой смотрит на него, толкнув язык за щеку. Глаза его блестят, и Чимин боится, что он недавно затянулся дозой. Он отворачивается, кривит лицо, в груди мерзостно, но не пусто, как бы сильно он ни желал. Уён бросает взгляд на Хосока, чьи глаза нацелены не на него, от этого в душе все вымирает. Ему больно тысячный раз, ревность сжигает его внутренности. Чонгук прокусывает губу до струйки крови, последний раз, обещает себе, смотрит на Хантера, который тушит сигарету носком тяжелых ботинок, стоя к нему спиной. Как будет всегда, как не откроется, как будет уничтожать все внутри Чонгука каждую чертову секунду. Уроки пролетают, как вороны в сером небе, теряющиеся в мутных облаках Чикаго, не зная дорогу к югу. Чонгук наблюдает за их стаями через окна столовой, сидя за длинным столом напротив Уёна и Чимина, поделившись с ними кексами, что передал папа. Столы стоят в несколько рядов, за каждым сидят ученики по группам: футбольная команда, черлидеры, готы, спортсмены, художники и ботаники, изгои, обычные люди, как они. За самым отдаленным столиком расположилась банда Хантера, вальяжно, по-хозяйски рассевшись на стульях. Их черные кожанки, шипы, пирсинги и татуировки выделяются среди всей массы. — Уоу, мистер Блоссэм отлично готовит, — говорит Чимин с набитым ртом, смеша друзей забавным голосом. На их подносах ланчбоксы и соки, но Чонгук пьет молоко через трубочку, теребя ее между бледными пальцами. Он поглядывает в сторону дальнего столика, замечает новые лица, интерес переполняет его. Хантера среди банды нет, и он может спокойно дышать, без боязни, что сердце ринется в дикий ритм. — Кто тот парень в пирсингах, что пристает к тебе? — спросил Чонгук, внимательно посмотрев на Чимина. Уён хмыкает, выпивая сок. Чимин сжимает губы, посмотрев в сторону Юнги и быстро отвернувшись. — Юнги Адамс, слишком пошлый и наглый тип. — отвечает Чимин, но Чонгук замечает, как мягок его голос, произносящий ненавистное ему имя. Чонгук кивает, рассматривая остальных членов банды. — А парень, который вечно с чупа-чупсом? — продолжает Чонгук, глянув на друзей. — Он выглядит слишком идеальным для того, кто состоит в банде. — Джин Кавана. — кивает Уён, усмехнувшись. — Он правда красивый, единственный, кто пользуется уважением среди этих подстилок Хантера. Встречается вон с тем адекватным чуваком, Намджуном Кингом. — Уён указывает на высокого парня, сказавшего тогда Хосоку остановиться. — Но осторожнее, Джин, хоть и выглядит, будто с обложки журнала сошел, прострелит тебе череп, глазом не моргнув. Чонгук ежится, снова смотря на их столик. К Юнги подсаживается невысокий брюнет, почти ложась на него. — Какая же он, — Чимин запинается, прикрывая в гневе глаза. — Подстилка, чертова подстилка. Чонгук кладет ладонь поверх его руки, чувствует ревность, волнами исходящую от друга, и так хочет помочь. — Это Кихён Авилла, пешка в банде. — объяснил Уён, понимающе осматривая Чимина. — И, как он выразился, подстилка. У них таких много, но самая главная — Дэхви Мур, тварь гнилая, лезет ко всем без разбора. — Уён закипает, Чонгук видит, и спешит перевести тему, мыслями возвращаясь к демону, которого нигде не видно.™™™
Коридоры пусты, Чонгук теперь боится ступать по ним один, прошлое ходит за ним по пятам, в сознание втравлено. В голове рождаются мысли, сводящие с ума несвязностью, но каждая хранит в себе отголоски о Хантере. Последний урок начался, Чонгук спешит на него, опаздывая. Он искал упавшие с лестницы сборники, но не смог найти ни одной книги, понадеявшись на то, что уборщики подобрали их и отнесли обратно в библиотеку. Чонгук застывает, когда из-за угла выходит Хосок, взгляд его темнеет сразу же при его виде. Чонгуку страшно столкнуться с ним, он делает шаг назад. Больше ошибок допускать, себя им на растерзание отдавать не собирается. — Стой, — голос Хосока жесткий, глаза блещут гневом, если не повинуешься — убьет. Но Чонгук не слушается, продолжая отступать, пока Грей ускоряет шаги, цедя сквозь зубы: — Я сказал: стой, блять. Чонгук упирается в стену, взгляд загнанного в ловушку кролика, и Хосоку это нравится, он ухмыляется, ставя ладони по бокам от него. Грудная клетка разрывается, сердце не хочет близости с ним, Чонгук хочет кричать о том, чтобы он ушел прочь, но страх сковывает тело, парализует его, голос исчезает. Хосок наклоняется, рассматривает черты лица, не пропускает ни миллиметра, и тьма, интерес в его глазах лишают Чонгука воздуха. Грей тянется к его подбородку, но он вздрагивает, отворачивая голову, ненавидя себя за этот тихий голос, произносящий «не трогай». — Ты не представляешь, как сводишь меня с ума, — Хосок глубоко говорит это, подходя ближе. Чонгук застывает, отвращение плещет внутри: не хочет, не от него. — Твоя кожа, — он проводит по его щеке пальцем, — такая нежная. Тебя хочется трогать, — голос хриплый, соблазнительный, но у Чонгука он вызывает тошноту, он сжимает руки в кулаки, упираясь ими в грудь Хосока. — Твоя поза тогда не дает мне покоя. Чонгук прикрывает глаза, с силой, что осталась во всем теле, отталкивая от себя Хосока, часто дыша от злости, с яростью смотря на него. Если бы под рукой был тяжелый предмет, он бы непременно ударил психа, не пожалев ни капли. Хосок выглядит удивленным отпором, не привык, что ему отказывают, и от этого ему все интереснее, усугубляет ситуацию своей ухмылкой. — Грей. Чонгук резко вдыхает, губы раскрыты, взгляд цепляется сразу за демона, чей голос, выточенный из стали, нарушил тишину, разбил все внутри него. Чонгук узнает его из сотни других голосов, в коме услышит его грубый тембр, что вернет к жизни. Хантер приближается к ним, тлеющая сигарета между его татуированными пальцами, Чонгук вдыхает его запах, чувствует себя в туманном лесу, и никого, кроме них, нет в мире. — Я сказал тебе ждать в машине, а не разговаривать с ничтожеством. Внутренности скручивает, венка на шее пульсирует от задержки дыхания. Больно, но не знает, почему так сильно. Чем заслужил ненависть демона, отчего в голосе его отвращение, когда он зовет его «ничтожество», почему он так токсичен, что заражает своим ядом. Древесный аромат совсем близко, Чонгук смотрит исподлобья, как Хантер встает вплотную, убивает жалкими сантиметрами между ними. Чонгук бьет себя за то, что хочет ближе, под кожу, в вены. Тэхён смотрит, как охотник, которому все равно на трепетание пойманной дичи, он расправится с ней без жалости. Чонгук сливается со стеной, сжимает в ледяных руках телефон, глубоко, часто дыша, глядит на него снизу вверх, не надеясь на пощаду. Хантер опускает взгляд к его шее, там, где оставил порез, подносит к ранке окурок сигареты, еще немного горячей, туша об кожу. Чонгук вскрикивает от боли, стиснув зубы и зажмурившись, ногтями впивается в его локоть, чувствуя, как по щекам бегут слезы. Тэхён перехватывает его пальцы, больно сжимая и отдирая от себя. Чонгук прикладывается об стену, дыхание сорвано к черту, пепел жжет. Он медленно сползает вниз, видит ноты жалости на лице Хосока, что поджал губы, не рискуя вмешаться. Телефон выпадает из рук, экран разбивается, лежит вместе с выкинутой там же сигаретой. Хантер отходит, смотрит холодным взглядом сверху, и Чонгук не выдерживает, шепча слова, запинаясь: — За что? Не ждет ответа, плачет сильнее, когда Хантер, не глядя, уходит. За ним сразу же следует Хосок, озираясь на него, хотел бы помочь. Чонгук прижимает руки к ноющей груди, болен им так сильно, что ненавидит канаты, связующие их, ударяющие его разрядом тока ежеминутно. Воскрешать себя вновь и вновь, подниматься, когда кости раздроблены, когда душа растоптана в ничто — ритуал, без которого Чонгука не станет. Хантер делает из него куклу, слабую и послушную, зависящую от одного его взгляда хуже, чем наркоман от дозы героина. Чонгук сам сдается ему в плен, не бежит прочь, когда к его шее тянутся с ножом, подставляется под руку, что душит его, тянется к тьме, уничтожающей его изнутри. Он заражается токсичностью своего демона.™™™
В темных переулках не горят фонари, в углах пахнет вонью, грязью, мусор, выпавший из баков, лежит грудами. Жестяная банка под ногами бренчит, Чонгук испуганно подпрыгивает, смотря на мокрые от дождя кеды. Капли мелко капают, он натягивает капюшон черного худи на голову, спеша быстрее покинуть страшные переулки. Телефон сломан, выключенный лежит дома. Папа должен уже переживать, он задержался почти на полчаса, но продолжает идти, надеясь добраться до дома. Чонгук смог выскребать себя со стены, поднялся, когда ноги шатались, словно он стоял на тонкой грани, вытер слезы и отсидел до конца урока. Чимин и Уён поняли все, беспомощность свою осознают, и он не хочет видеть, как им больно от этого. Он всегда, до конца пути теперь будет верить, что они справятся. За спиной слышатся противные, пьяные голоса мужчин, зовущие его самыми непристойными оскорблениями. Чонгук пропускает судорожный удар сердца об грудь, сжимает в холодных руках пакет с лекарствами для папы, проклиная себя за то, что срезал путь до дома. Не справится. Не справится с группой алкашей, идущей за ним, они убьют или изнасилуют его прямо здесь, если поймают. Чонгуку до чертиков страшно, он часто дышит, призывая себя успокоиться и выкрасть момент, чтобы рвануть, сломя голову. — Эй, ты, шлюшка такая, не слышишь нас? Мы хотим развлечься с тобой, постой. «Ненавижу», — кричит внутри Чонгук, у него отвращение к жестокости, гнили этих людей. Если бы не моральные ценности, он бы без сожаления одобрил их смерть, ведь так сильно ненавидит их мерзость. Чонгук срывается, слышит, как пьяницы бегут за ним, от этого несется быстрее. Он ловко проносится по переулку, страх колет кончики пальцев, живот скручивает. Вдали, от трассы исходят громкие звуки моторов: в Чикаго этой ночью проходят заезды. Городская элита, в том числе и банда Хантера, гоняет, как бешеная, рассекая улицы мощными шинами спорткаров. Чонгук видит, как кончается переулок, между кирпичами виднеется выход на дорогу, он бежит к ней, как к свету в конце тоннеля. Машины проносятся со скоростью молнии, он боится, что его собьют, даже не заметив, но должен отбиться от погони. Чонгук не замечает бака под ногой, оглянувшись назад, падает. Осколок от бутылки, лежавший на грязном асфальте, рвет ему ткань джинс, рассекая нежную кожу колена. Чонгук громко шипит, но сейчас страх сильнее боли, и он резко поднимается, продолжая бежать. Трасса освещена оранжевым светом уличных фонарей, по ней рысью проезжаются спорткары один за другим, Чонгук добегает до дороги, выпрыгивая из переулка. Свет фар озаряет его, он распахивает глаза, не удержав равновесия, падая прямо под капот черного бмв, что с рыком тормозит. Дыхание, пульс, боль в колене — это месиво припечатывает его к земле, он бешено вдыхает, почти теряя сознание от дикого выброса адреналина. Сквозь шум моторов и дождя он слышит, как хлопает дверца, и ему страшнее, чем пару секунд назад. Группа пьяниц догоняет его, они совсем рядом, но ближе не двигаются. Чонгук делает глубокий вдох, медленно поднимая глаза на человека, стоящего над ним, вышедшего из бмв. Его демон, его кошмар, его зависимость, его боль, его токсичность, его ненависть — Тэхён Хантер.