***
За окном хлопьями падал снег, засыпая едва только протоптанные тропинки. Чистую лазурь неба заволокли облака, и серость утра никак не добавляла радостного настроя на грядущий день. Кристина несколько минут простояла у окон в гостиной, выжидая неизвестно чего. Она боялась встретить Эрика на кухне, куда он стал в последнее время частенько захаживать, старательно делая вид, что хочет заварить себе ромашкового чаю, хотя на самом деле это был лишь очередной предлог, чтобы с трагичной обреченностью во взгляде янтарных глаз говорить с Кристиной о чем угодно. Теперь она знала, что это за обреченность и откуда она, и Даэ боялась. Боялась не Эрика, не его лица или действий, — но своей реакции. Ее нежное сострадательное сердце очень живо откликалось на любой крик о помощи, и когда мужчина смотрел на нее так… Она должна быть очень аккуратна в своих выражениях и действиях, чтобы Ангел не решил, будто она отступается от своих клятв, дарованных ему, пусть это и приносит ей страдания. В животе заурчало, и Кристина прижала к нему ладонь, словно бы это действие могло успокоить разыгравшийся голод, который, казалось, усиливало еще и тесное платье красивого нежно-персикового цвета, сдавливающее все, что только может сдавливать платье. — Мадемуазель, почему вы топчетесь там в пыли? Идите скорее завтракать, — наконец оповестил возмущенный голос Жана. Кристина, все это время только и дожидавшаяся какого-нибудь подобного знака, поспешно двинулась следом за удаляющимся из гостиной мужчиной. Шуршащие юбки путались в ногах, но, заметив свое сказочно-красивое отражение в одном из зеркал в стиле Луи-Филиппа, Даэ перестала обращать на всяческие неудобства наряда какое-либо внимание: она почувствовала себя хорошенькой, и смутные тревожные чувства, омрачающие утро, бесследно исчезли. — Кристина, — неожиданно громко объявил Жан, ставя перед ней тарелку с омлетом, — я собираюсь по делам в деревню, не желаете прогуляться с дедушкой Жаном? При этих словах на его лице расцвела такая по-отечески добрая улыбка, что Кристина почувствовала, как сама начинает невольно улыбаться. — Бросьте вы! Какой из вас дедушка? — рассмеялась она, берясь за вилку. — То есть не отпускаете меня на пенсию? — мужчина хитро прищурил левый глаз. — Что ж, прескверно, а я уж надеялся… Даэ покачала головой и принялась за омлет с несвойственным для молодой девушки аппетитом, а довольный Жан незаметно подкладывал ей в тарелку добавку. Когда Кристина в третий раз решительно отказалась от кекса с клубничным джемом, камердинер объявил, что в дорогу они выдвигаются через полчаса. Ободренная предстоящей прогулкой, Кристина бросилась к себе переодеваться в более удобную и теплую одежду. Она напевала простенькую каватину, которую учила под руководством Ангела, и кружилась по комнате от одного предмета к другому, и даже не подозревала, что за ней внимательнейшим образом наблюдают.***
Снег весело скрипел под ногами, и, казалось, даже облака на небе рассеялись, чтобы порадовать Кристину солнечным светом. Всего-то глоток воздуха, напоенного зимней свежестью, и все плохое, все темное и страшное ушло куда-то очень далеко, забылось… Они двигались прогулочным шагом, никуда и ни к кому не спеша, наслаждаясь тишиной спящей природы. В какой-то момент Жану пришлось взять Кристину под руку, потому что она, как маленькая девочка, постоянно норовила поскользнуться на промерзшей дорожке, а то и вовсе провалиться в сугроб, решив рассмотреть какую-нибудь пичужку ближе. — В следующий раз не забывайте это, — смеясь сказал он и протянул девушке ее очки, забытые где-то несколько ранее. Удивленно поблагодарив мужчину, Кристина надела очки, и со спокойной душой они продолжили путь — теперь Даэ видела всех своих маленьких певчих подружек отчетливо. Обходя поместье, они заглянули и на конюшню, где Перуза и Беневша лакомились сеном. Жан ловко выудил откуда-то из рукава несколько морковок и вручил их своей спутнице. Спокойная и воспитанная Беневша благодарно ткнулась мордой в плечо угостившей ее девушке. Перуза по своему обыкновению громко заржала и ударила копытом о землю, как будто пытаясь подшутить над Кристиной и напугать ее, но морковка усмирила ее пыл. Лошадь фыркнула, а затем неожиданно лизнула волосы Кристины, сильно их слюнявя. — Вся в хозяина, — проворчал Жан, оттаскивая Кристину за руку от веселящейся кобылы. Несмотря на то, что земля по-прежнему была укутана снежными покровами и время от времени налетал студеный кусачий ветер, в самом воздухе чувствовалось, что скоро настанет весна. Воздух пах приближающимся теплом и светом. И теперь, ощущая эту гармоничную переменчивость мира вокруг, Кристина чувствовала себя успокоившейся. — Вам нужно чаще гулять, моя хорошая, — справедливо заметил Жан. — Знаю, — весело откликнулась Даэ, подставляя разрумянившееся личико солнечным лучам. — Я буду стараться. Мужчина хотел сказать еще что-то — он слегка напрягся и сильнее нужного сжал локоть Кристины, — но потом передумал, и они продолжили прогулку в полном молчании, которое, впрочем, не тяготило. — Скажите, а зачем мы идем в деревню? — с детским возбуждением в голосе спросила девушка и тут же заговорщическим тоном добавила: — Если это не тайна, конечно. Жан глухо рассмеялся. — Пусть это будет сюрприз, Кристина. Когда они спустились в рощу, Кристина поняла, что больше не боится этой запутанной дороги, не испытывает беспокойства, отводя в сторону от лица ветви, норовящие хлестнуть по нежной коже. Роща, а следом за ней и спящий зимний лес — все дышало тайной и какой-то вековой мудростью. Снега сменятся слякотью и грязью, затем молоденькой травкой, на травке заалеют лесные ягоды, а потом все это укроют опавшие осенние листья — мир вокруг всегда менялся и будет меняться. Воздух, простор и чистота — все это дарило такой необъяснимый покой Кристине, что ее измученная душа трепетала. У Кристины не было матери в живых, чтобы обнять ее, чтобы рассказать о своих огорчениях — только дневник, через который она к ней обращалась… Но в тот момент Даэ чувствовала ее поддержку, ее любовь через эти трепетные объятия природы. — Подождите минуточку, — она удержала Жана за локоть, останавливаясь возле умершего деревца. Все здесь напоминало ей Швецию, хотя она не была там с детства, с того момента, как они с отцом покинули родину. Кристина прикрыла слезящиеся от переполняющей ее любви глаза и сделала глубокий вдох, с упоением ощущая, как легкие наполняются самой жизнью. Все ужасы, которые случились с ней в поместье, за его пределами и еще до приезда сюда — все ушло, растворилось. Наконец Даэ приоткрыла глаза и, нежно улыбнувшись, сказала: — Мы можем идти. Не без труда они поднялись на холм, за которым располагалась деревня. Жан старался не показывать, как ему тяжело двигаться, но то и дело с его уст срывалось кряхтение, какое обычно бывает у стариков, страдающих болью в костях. Но Жан не был стариком, и Кристину беспокоило его состояние в таком возрасте и при такой крепости тела. Как дочь простых крестьян она знала наверняка, что в деревне у кого-нибудь да найдутся нужные средства от боли в колене, которой мужчина терзается уже который месяц, а может, и который год. — Давайте я помогу! — внезапно звонкий мужской голос заставил Кристину вздрогнуть. Меньше всего она ожидала встретить Равеля: она вообще забыла о нем со всеми этими проблемами, а меж тем он был здесь, перед ней, здоровый, румяный и бодрый, как и полагается сыну мельника. Молодой человек быстро помог Жану преодолеть холм и только после этого обернулся к Кристине, чтобы, ничуть не смущаясь, заключить ее в простые дружеские объятия. — Кристина, когда Жан договаривался со мной, он не сказал, что и вы придете, — неловко рассмеялся Равель, почесав затылок. — Но это приятный сюрприз. Вы как нельзя кстати будете, пойдемте… И он схватил ее за руку и потащил в деревню, что-то тараторя. Его слова прерывались ветром, поэтому Кристина не поняла ничего, кроме того, что идут они на мельницу. Жан, усмехаясь, неспеша шел позади. Дорожки в деревне, в отличии от тех, что пролегали вокруг поместья, были посыпаны песком, и только благодаря этому Кристина держалась на ногах. Равель, очевидно, привыкший к подобным пробежкам, как будто не замечал того, что девушка за им едва поспевает, и казалось, будто это мальчишка тянул сестренку показать что-то интересное, увиденное в саду. Деревенские, которые случайно встречались им на пути, что-то весело кричали вслед Равелю, а затем уступали дорогу чинно следовавшему за процессией Жану. Кристина поправила сбившийся платок, потому как ветер стал противно задувать шею. Ангелу не понравится, если она разболеется. Равель наконец сбавил скорость и обратил свои ясные голубые глаза на раскрасневшуюся после бега подругу. — Вам понравится, Кристина, ну же, — захныкал он, явно сгорая от нетерпения. Кристина хихикнула: — Мой друг, вы забываете, что на вас нет юбок. Лицо Равеля ярко запылало от смущения, и он растерялся, силясь что-то сказать. — Идемте, — широко улыбаясь, сжалилась над ним Даэ. Она высвободила свою руку из его сильной хватки и уже в спокойном темпе пошла рядом, внимательно разглядывая симпатичные крестьянские домики, которые, казалось, случайным образом понатыканы по всей деревне. Добравшись почти до окраины, они внезапно свернули вправо. Вопрос едва было не сорвался с губ Кристины, но так и не нашел выхода, поскольку в этот же момент она оторвала взгляд от дорожки. Она не помнила, чтобы когда-нибудь видела настоящую мельницу так близко, когда она возвышается над тобой, показывая, как ты ничтожен. Кристина издала восхищенный вздох и едва не упала, когда Равель с удвоенной силой повлек ее куда-то прочь от мельницы. — Что? Куда мы? Равель… — она снова рассмеялась, чувствуя, что нелепость ситуации поднимает ей настроение. — Сейчас увидите. Еще какое-то время они пробирались дворами, через чужие заснеженные огороды. Кристина то и дело беспокойно оборачивалась на Жана, а тот добродушно ей улыбался, как бы говоря, что все в порядке. На одном из дворов, будто огороженном близлежащими постройками, на них набросилась с лаем собака, но Равель быстро успокоил ее одним жестом. — Тише, Гизмо, у нас гостья. Красивый рыжий пес тут же залился радостным лаем и после недолгого знакомства с туфлями Кристины стал к ней ластиться. Пока она чесала Гизмо за ухом, Жан успел нагнать их. — Равель, это здесь? — спокойно спросил он, очевидно, сохраняя подчеркнутую вежливость с молодым человеком, который некогда наглейшим образом ворвался на его территорию. — Да, это… — Равель нетерпеливо посмотрел на Даэ. — Кристина, идемте. — А? — она обернулась к нему с рассеянной улыбкой. Этого мгновения хватило, чтобы Гизмо, совсем расшалившись, извернулся в объятиях девушки и лизнул ее щеку. Кристина испуганно взвизгнула и тут же залилась смехом, вытирая щеку тыльной стороной ладони. Равель бросил снежок в сторону убегающего пса, который в тот же миг развернулся, чтобы с рычанием поймать снежный шарик и разжевать его. — Извините, ради Бога, Кристина. Он пес, что с него взять… — Кристина, вас сегодня все окружают вниманием, — констатировал Жан, и в глазах его мелькнул смешливый огонек. Он явно припомнил случай с Перузой на конюшне. Втроем они вошли в добротно сколоченный сарай: сперва Жан, потом Равель и — нерешительно — Кристина следом за всеми. Она не знала, куда ее привели и зачем, но внутри все сжималось от предвкушения какого-то сюрприза. Сюрпризы Кристина любила с детства, еще с тех самых пор, как они жили с отцом в деревне и все селяне собирались перед их маленьким домиком, чтобы поздравить светловолосую очаровательную малышку с днем ее рождения. Теперь у Кристины были схожие чувства: казалось, будто ее привели в этот темный теплый сарай, чтобы поздравить с каким-то праздником, развеселить ее, помочь забыть грусть минувших дней. Равель плотно прикрыл за ними дверь, а затем в кромешной темноте аккуратно взял девушку за плечи и подвинул чуть в сторону, освобождая себе проход. — Стойте тут, — заговорщическим тоном прошептал он Кристине, а затем натянул ей очки до самой переносицы, на что Даэ возмущенно засопела. Жан встал возле нее, явно боясь помешать молодому человеку. — Сейчас я зажгу свечи, Кристина, закройте пока глаза, — весело объявил Равель из дальнего угла, и оттуда сразу же раздались шорохи сена и бряцанье каких-то железных предметов. В какой-то момент слух Кристины уловил странные тихие звуки — что-то вроде попискивания или поскрипывания, — и девушка напряглась, не зная, чего ей ожидать. Она почувствовала, как в помещении вспыхнул свет, но глаза все же не открыла, понимая, что тогда сюрприз будет испорчен. В воздухе пахло сухой прошлогодней травой, землей и древесиной, и все эти запахи так напоминали детство… Сердце Кристины сжалось, и она твердо решила, что по возвращении в поместье, тотчас сядет писать письмо отцу. — Уже можно открывать? — стараясь придать голосу веселости, спросила она. — Не-ет, — где-то совсем рядом прошептал Равель, его ладони вновь легли на плечи Кристины, и он медленно развернул ее в другую сторону. — Теперь открывайте. Сначала она не поняла, куда ей смотреть: трепыхающееся пламя нескольких свечных огарков удивительно ярко озаряло стены сарайчика, возле входа аккуратно стояли инструменты для работы в поле, отложенные до весны, а вся центральная часть помещения была завалена сеном. Проследив за взглядом Жана, Кристина едва удержалась от восклицания умиления. На сене с поистине императорским видом возлежала большая пятнистая кошка: она не спала, но то и дело прикрывала глаза, словно выражая свою благосклонность внезапным визитерам. Вокруг нее копошилось пять котят, еще совсем крошечных, но уже достаточно окрепших и обросших шерстью. Они смешно попискивали, еще не умея толком мяукать, кусали друг друга и время от времени заползали на маму-кошку, пытаясь вовлечь в игру и ее, на что она лениво щурилась и принималась вылизывать очередного проказника. — Равель… — прошептала Кристина, на дрожащих ногах подходя ближе. — Хорошенькие, правда? Жаклин — красавица, — Равель опустился на корточки и почесал кошку за ухом, — и котята у нее — самые настоящие красавцы. Эта очаровательная картина во главе с Равелем, который так трепетно и ласково говорил о своих питомцах, едва не вызвала у Кристины слезы. Жан, словно почувствовав это, чуть наклонился к ней и проговорил: — Вчера я сказал, что нам нужна кошка дома, и у месье, — он кивнул в сторону Равеля, который пытался высвободить руку от налипших на нее котят, — кошка как раз родила. Он любезно предложил нам взять котенка. — Мы хотели, чтобы вы, мадемуазель, выбрали, — откликнулся Равель, вяло сопротивляясь натиску разыгравшихся малышей. — Я? — удивленно переспросила Даэ, подходя к Равелю. Котята, обнаружив новый предмет для игр, устремились к подолу платья Кристины. Девушка хихикнула, опускаясь на колени на сено. Она смотрела на этих крошек и не понимала: как ей выбрать одного, когда все такие очаровательные? Несколько минут она гладила всех попеременно, не зная, как быть, и уже собиралась сделать выбор в пользу светло-рыженького котенка, когда почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Она приподняла голову, чтобы оглядеться, и заметила чуть поодаль шестого — темно-коричневого котенка, который сидел в стороне от всех своих братьев и сестер и даже от матери. Он не проявлял никакой заинтересованности во всеобщей возне и, казалось, своим желтым немигающим взором наблюдал за глупостями родственников с некоторым презрением и осуждением. Более мягкого взгляда удостоилась Кристина, которая тут же приняла это как приглашение к игре. Осторожно она придвинулась к котенку ближе, и внезапно вся его важность и спокойствие в его взгляде сменились паникой и каким-то страхом. — Что такое, маленький? — ласково спросила она, протягивая ему ладошку. Котенок, обнюхав ее руку, тут же снова принял напыщенный вид, и Кристина, рассмеявшись, потрепала его по голове. — Жан, возьмем этого! — воскликнула она, бережно подхватывая котенка в свои объятия и поднимаясь на ноги. — Еще одно жалкое создание? Кристина, у вас тяга ко всем обездоленным и злобным, — усмехнулся Жан, наклоняясь к мордочке зверя. Котенок угрожающе зашипел, прижимаясь к груди новой хозяйки. — Ладно, успокойся, зверюга, — рассмеялся мужчина. — Не трогаю я тебя. Ой, а что это у него здесь? — Осторожно, словно действительно боясь малыша, Жан показал на правое ушко. — Порвано, — воскликнула Кристина, и котенок недовольно прижал уши. — Это с рождения, — вставил Равель, проходя мимо. — Он родился последним из всех, и несмотря на то, что он крупнее остальных, мы боялись, не выживет: он был слабеньким, почти не двигался. Но вот вымахал, смотрите. Даже мадемуазель себе нашел. Они попрощались с Равелем на главной дороге, сразу как миновали рощу, чтобы Эрик, если он смотрит в окно, ни при каких обстоятельствах не увидел его. Это был план со взглядом в будущее: оба — и Жан, и Кристина — представляли, какую сцену устроит мужчина, если сын мельника еще раз появится в поле его зрения. Рощу не было видно из окон поместья — по крайней мере зимой из-за сугробов, поэтому все складывалось как нельзя хорошо. Кристина спрятала притихшего котенка на груди, укутав его в свой зимний плащ, и поглаживала его довольную мордашку одной рукой, пока они медленно шли вперед. Она старательно отводила глаза от поместья, потому что сердце в груди сжималось от нехорошего предчувствия. В какой-то момент показалось, будто ее оглушили: она перестала слышать лесных птиц, ветер и даже весёлый шум, по обыкновению смутно доносящийся из деревни. Осталась только она, ее собственное тяжелое дыхание и скрип снега под туфлями. — Жан, я… — начала, было, она неуверенно. От возвышающейся впереди сосны отделилась высокая тонкая фигура, и Кристина почувствовала, как ее сердце проваливается вниз. «Господи, почему», — мелькнула у нее мысль, прежде чем она замерла на месте от страха. Новый безумный поток ветра сорвал капюшон с ее головы и стал играть с ее волосами, но Даэ будто бы и не замечала этого. Взгляд ее ясных голубых глаз был прикован к Эрику, замершему возле дерева и явно дожидавшемуся их. — Кристина, — донесся до нее голос как будто издалека. — Кристина, идемте. Жан одним нервным движением поправил свой размотавшийся желтый клетчатый шарф и схватил девушку за локоть. — Кристина, не будем сердить его, идемте, может, все обойдется, — прошептал он не своим голосом. И она пошла, чувствуя, как всю ее начинает охватывать дрожь волнения и ужаса. Никакой надежды на то, что все обойдется, не было: если Эрик, только-только отошедший от кутежа (а может, и не отошедший), вышел из своей крепости навстречу им, да еще и прятался за деревом… Это не сулило ничего хорошего. Когда они приблизились, Эрик впервые за несколько минут шевельнулся — он издевательски поклонился. На его лице на сей раз была маска паяца. Кристина ненавидела ее всей душой: когда мужчина надевал эту маску, он вел себя омерзительно высокомерно, все его слова становились ядовитыми и колкими, как шип какого-нибудь смертоносного растения, произрастающего в жарких странах. А впрочем, возможно, дело было не в самих масках, а в том, что он менял их согласно настроению. Он был одет совсем легко, и, несмотря на это, казалось, холода совсем не чувствовал, хотя Кристина воочию видела его костлявое тело, не способное согревать себя самостоятельно. — Итак, мои любезные, — начал он ровным голосом, совершенно противоречащим его хищной улыбке, — вы снова меня огорчили. Скажите, вы, быть может, хотите, чтобы Эрик умер от расстройства? Или хотите, чтобы он… начал применять карательные меры? Несколько секунд он помолчал, словно собирался с мыслями или просто выдерживал драматическую паузу. Кристина хотела, было, пробормотать извинения, забыв о гордости — ей казалось, что лучше успокоить эту грозу сейчас, чем когда Эрик во всех смыслах начнет метать молнии, — но Жан дал понять, что делать этого не стоит, как только стиснул ее плечо. — С тобой, мой бесполезный друг, все давно ясно. Я даже не надеялся, что ты будешь мне предан. Но ты… — Эрик сверкнул глазами в сторону дрожащей от страха и холода Кристины. — Ты успокоишься только тогда, когда я запру тебя в моем подвале? Или когда я убью это деревенское безмозглое ничтожество? Последние слова он прокричал ей в лицо, клокоча от гнева и страшно скрежеща зубами. Жан потянул девушку на себя, чтобы взять ее под свою защиту, но та оттолкнула его руку и осталась стоять на месте, пока Эрик пытался сжечь ее взглядом, как самую последнюю ведьму. — Замолчите сейчас же! Как вы смеете говорить такое вашим слугам? Людям, которые заботятся о вас круглые сутки? Как вы можете так легко говорить о том, чтобы отнять чью-то жизнь? Последнюю неделю вы только и делаете, что мучаете меня. Это невыносимо, а с каждым днем становится только хуже, — она перевела дыхание. — Вы мне противны. Все, что она так долго копила в себе, теперь нашло выход наружу — к несчастью, не в безопасном месте и не в безопасное время. Кристина, не привыкшая испытывать такую сильную злость, слишком поздно поняла, что только что сказала нечто ужасное. А Эрик уже вошел в свою стихию. — Я вам противен?! Она больше не чувствовала в себе былой смелости и злости — только бесконечную усталость и пронизывающий до костей холод только-только приходящей весны. Котенок на груди копошился, пытаясь устроиться поудобнее, а Кристина только и могла, что прижимать его к себе как единственное утешение. Жан, отошедший от немалого удивления, снова попытался закрыть собой девушку, но безуспешно: она обошла его и на мгновение опешившего Эрика и двинулась к поместью, совсем не обращая внимания на то, что проваливается в снег почти по колено. — Куда же вы, моя хорошая, мы еще не закончили, — хватая ее и больно стискивая предплечье, прошипел Эрик. Кристина не нашла в себе сил даже вскрикнуть — она оказалась прижата к дрожащему от ярости Эрику. — Оставь ее в покое, ты, чудовище! Даэ не увидела, как это произошло: отточенным движением Эрик опрокинул налетевшего на него Жана в снег, и тот со стоном упал. — У него больное колено! Пустите! Пустите меня! — свободной рукой Кристина стала колотить мужчину в грудь. — Вы бесчестный человек! Эрик зловеще расхохотался, еще сильнее стискивая ее талию в своих костлявых пальцах. Маска паяца приобрела еще более уродливое выражение. Потом все накатившее на него веселье неожиданно схлынуло, и Эрик болезненно застонал. — О, женщины, коварство вам геройское имя! Как можешь ты, испорченное дитя, обманывать меня? Знаешь ли ты, каково мне было видеть, как ты непринужденно и весело щебечешь с этим простофилей? Знаешь ли ты, каково это — понимать, что бедному Эрику никогда не суждено познать радостей простых человеческих отношений, любви, дружбы?! Кристина очень хорошо понимала: объяснять мужчине, что будь его характер не таким несносным, у него могло бы быть все это, бессмысленно — он никогда никого не слушал, если истерика настигала его. Подол ее платья, ее зимние туфли безнадежно промокли, и теперь Кристина сотрясалась не только от ужаса, но и от озноба. Волосы кололи обветренные щеки, шарф съехал, открывая ветру доступ к нежной шее. — Но… почему вы не подошли тогда, когда Равель еще был здесь? — с отчаянием воскликнула она, обращая на него взгляд наполненных слезами голубых глаз. — О, вы предпочли бы, чтобы я вышел и вздернул мальчишку на ближайшем суку? Моя дорогая, еще не поздно. Я уверен, мы можем догнать его и… — Прекратите! — заплакала Кристина. — Вы невозможны… Вы… Я не могу больше вас слышать. Не дожидаясь, пока мужчина скажет что-нибудь резкое в ответ, она снова дернулась из его рук, и на этот раз ей удалось вырваться. Мигом она бросилась к Жану, пытавшемуся подняться на ноги, но только ее покрасневшая рука коснулась его плеча, как Кристина оказалась поднята в воздух. — Вы не хотели по-хорошему. Я просил вас! Я вас умолял! Эрик, словно жалкая побитая собака, умолял вас. Теперь, Кристина, будет по-плохому. Он прижал ее к своей груди, как самую драгоценную ношу, и держал бережно, аккуратно и при этом — с ужасающей силой. Вырваться, пошевелиться не представлялось возможным. Плача, Кристина смотрела, как Жан поднимается и спешит следом, но совершенно не поспевает; она смотрела на худую, жилистую шею Эрика, испещренную мелкими шрамами, и, как ни странно, переживала не за свою судьбу, которая превратилась в жалкое зрелище, а за малыша, который по-прежнему находился у нее под плащом и сохранял поразительное спокойствие. Эрик мог ненароком навредить ему, даже не догадываясь о его существовании… А что будет, если он увидит его? С горечью Кристина вспомнила, как, выходя из деревни, думала о том, как поднимет Эрику настроение маленький котик. А теперь… Теперь все катилось в никуда. Эрик внес свою единственную драгоценность в дом, толкнув входную дверь плечом — как знал, что запирать не стоит. Ярость и ревность все еще кипели в нем, и он был не в силах справиться с ними — его Кристина, его маленькая нежная Кристина, которая должна была принадлежать лишь ему, слонялась по окрестностям с этим мерзким сыном мельника Шарби. Гуляла с ним даже после того, как он ее предупредил на этот счет, даже когда признался в своих трагических чувствах! Осознание предательства — очередного предательства — подогревало его злость и отправляло за ту грань, откуда так сложно вернуться… Он понимал, что пока снова не сделает что-то страшное, не сможет успокоиться. Кристина должна понять, кому она принадлежит. Жажда мести, боль неверия и холодный воздух здорово отрезвили сознание. — Эрик, я вас умоляю, — всхлипнула она, схватившись за воротник его рубашки. Ее тоненькие нежные пальчики задели кожу его шеи, и дрожь пробежала по телу. — Эрик тоже умолял тебя, бессердечная девчонка, — дернувшись, прошипел он. Он пронес ее через всю гостиную и видел, какая паника зажглась в ее ясных голубых глазах, когда они миновали подсобный коридор и Эрик начал спускаться вниз по лестнице, вдоль каменных серых сводов. — Подвал? Вы несете меня в подвал? Эрик, прошу, не надо! Я боюсь темноты… — О, моя дорогая, в этом подвале есть кое-что пострашнее темноты. Она больше не предпринимала попыток упрашивать и умолять и только тихонько всхлипывала и хныкала, дрожа всем телом. Хлопнула тяжелая подвальная дверь, и Эрик резко опустил ее на землю. Кристина не успела сориентироваться, и ноги ее сами собой подкосились. Мужчина поймал ее за талию одним грубым движением и потащил за собой куда-то вперед. В кромешной темноте Кристина не видела ничего — только слышала, как их шаги гулко отлетают от стен и как ее собственные вздохи эхом проносятся по подвалу. Она не понимала, зачем Эрик принес ее сюда, но боялась худшего — боялась, что на этот раз он все же перешел ту грань. Он обещал запереть ее здесь. Что если, не последовав совету Жана уехать, она сама подписала себе приговор? Котенок, видимо, уставший терпеть это издевательство, вывернулся из ее рук и исчез где-то в темноте. — Не-ет, — она сорвалась на рыдание, почувствовав, как этот единственный комочек тепла покинул ее, оставив одну в этом месте со страшным человеком. — Кристина, — вдруг совершенно спокойно обратился к ней Эрик откуда-то сбоку. Чиркнула спичка, и девушка увидела его фигуру, вальяжно опирающуюся на пыльный комод, сваленный в углу. Эрик зажег три свечи, вставленные в старинный изогнутый подсвечник, и Кристина, как мотылек, хваталась за этот последний источник света. Она повернула к нему свое заплаканное лицо, в который раз растерла слезы по щекам и, дрожа от волнения и страха, сделала робкий, доверчивый шаг к нему навстречу. Вероятно, ее жалкий вид заставил Эрика сменить гнев на милость, потому что он больше не испепелял ее взглядом, не кричал, не хватал ее. — Я хотел показать вам мой «конголезский лес». Одно из моих лучших творений. — Лес? — осторожно переспросила Кристина, поежившись и облизнув пересохшие губы. — Это комната пыток. Она в точности повторяет… — Эрик, — срывающимся голосом прервала его она, зная наверняка, как это его разозлит, — как комната пыток может быть лучшим из творений?.. Эрик, вы не понимаете, что говорите… — Почему вы плачете? Вы ведь знаете, что делаете мне больно, — несколько обижено сказал он, и Кристина почувствовала в нем снова того мужчину, с которым работала, с которым была в опере, который читал ей, — и сердце ее сжалось. — Эрик, мне холодно… — прошептала она, обнимая себя руками и делая еще один шаг вперед, надеясь, что он, возможно, позаботится о ней, как тогда, на крыше Оперы. — Вы плачете! Вы боитесь меня, — он застонал, как раненое животное. — Но, Кристина, я ведь не злой. Я клянусь вам. Любите меня, и вы увидите это. Мне только не хватало человека, который бы полюбил меня. Кристина, жизнь моя, полюбите меня, и я стану кротким, как ягненок, и вы сможете делать с Эриком все, что захотите, и Эрик сделает для вас все, что вы только пожелаете… Она не смогла дослушать его изречения: уставшее сознание сжалилось над бедняжкой, и Кристина рухнула на пол, как сломанная кукла. И дальше только холод. Только оглушающая темнота.***
Лицо горело, и первое, что Кристина подумала, когда проснулась, было — она все же простудилась. Но спустя несколько минут попыток вырваться из оков сна, она поняла, что это не ее собственный жар, а жар натопленной комнаты, и что слышит она потрескивание дров в камине. Тело было придавлено чем-то очень тяжелым, а еще… его кто-то щупал. Даже в таком беспомощном положении она испытала сильное смущение. С трудом, но она разлепила веки и с облегчением поняла, что лежит у себя в спальне под двумя одеялами, а сверху по ней бродит целый и невредимый котенок. Тело казалось каким-то отекшим и вообще не родным, но тем не менее Кристина предприняла мужественную попытку высвободить руку из плена одеял. Ей это удалось, и она с усталой слабой улыбкой почесала своего нового друга за ушком. Котенок мурлыкнул и тут же свернулся клубочком у нее на животе. — Я… Я нашел его в подвале. Я подумал, это вы его выронили тогда… Сердце замерло — и рухнуло куда-то вниз, как только она услышала этот голос возле изголовья кровати. Как он смел… Как смел этот человек теперь говорить с ней, после всего? Она не могла запретить ему заходить в ее спальню, потому что это был его дом, но какие-то правила должны быть? Медленно, стараясь не выдать своего волнения и страха, она обернулась к нему. Со звоном оставшиеся шпильки выпали из ее растрепанной прически, и светлые волосы густым каскадом рассыпались по ее обнаженным плечам. Кристина не сразу поняла, что того вымокшего до нитки платья на ней больше нет и лежит она лишь в том, в чем была под тем самым платьем. Огонек стыда вспыхнул в ней, и он был сильнее, чем усталость или те жалкие остатки гнева, что еще не утихли. Она приподнялась, насколько это было возможно, и прикрылась одеялом почти по самые глаза, затравленно глядя на Эрика. Котенок, посапывающий на ней, недовольно перебрался на кровать. — Я позволил себе избавить вас от мокрого платья и туфель. Вы рисковали простудиться, и я… Теперь она смотрела на него с недоумением — в мужчине не было ничего, что напоминало бы о былом припадке гнева и ревности: он казался уставшим и смущенным, из-под обыкновенной черной маски золотые глаза, отражавшие пламя камина, искрились тревогой. Кристина не знала, как реагировать на это. Она была напугана произошедшим, она боялась, что Эрик снова выйдет из себя — она боялась его. И в то же время… Она хорошо знала, каким Эрик может быть заботливым, и именно такой заботы ей не хватало сейчас. К счастью, он сам избавил ее от необходимости что-либо говорить или решать. — Я покину вас. Вам нужно набираться сил и отдыхать. Завтра, Кристина, я повезу вас в Оперу. И, не говоря больше ни слова, он поднялся с кресла и направился к двери. Котенок, когда Эрик проходил мимо, угрожающе зарычал.