Профессиональный долг

Матвей осознаёт внезапно (с неделю назад или около того) — это похоже на приземлившийся на голову кирпич, или может быть микроинсульт. Насчёт последнего он не уверен, но с сердцебиением точно возникают проблемы, и лоб покрывается липким холодным потом, и руки начинают мелко дрожать. Внезапность открытия деморализует, понимание — мол, это, Матюш, не первый день с тобой творится — практически лишает остатков самоконтроля. Артём как специально совсем близко к нему, ерошит волосы, целует в затылок, желает спокойной ночи — всё так легко и привычно, будто это их традиция, будто он делал это сотни раз, а у Матвея дыхание сбилось, и всех мыслей осталось — «только бы он ничего не заметил». Он наверняка заметил. У Матвея паранойя выработалась рефлексом за какие-то доли секунд, он нервно кутается в свой плед под стук захлопывающейся двери и пытается — понять, принять, сформулировать? — он и сам не знает. Все ранее ему известные, простые, понятные «люблю» и «хочу» обрываются на первом звуке, потому что имя этому — отчаяние. Матвей чувствует себя пятиклассницей, влюблённой в актёра, с той только разницей, что его кумир — вот он, совсем рядом, рукой можно потрогать. И ещё, пожалуй, у пятиклассницы больше шансов на взаимность. А сейчас его шатает от выпитого виски, крепко прикладывает о стенку, выбивает воздух из лёгких — драгоценный воздух, которого и так не хватает. Матвей заставляет себя доползти до окна, прижаться лбом к холодному стеклу. Внизу — запоздалые прохожие, крохотные как муравьи, он думает, что может сейчас просто шагнуть к ним, стать таким же муравьём, кем-то ещё меньшим, чем есть, а потом, может быть, пробить собой асфальт и падать, падать, пока не исчезнешь совсем… Испугавшись собственных мыслей, отшатывается от стекла, нелепо приземляется на пол. — Матюш, ты нажрался, что ли? Его бог материализуется из воздуха. Ничего удивительного, боги — они и не на такое способны. Истерический смех царапает горло, будто не хочет вылезать наружу, Матвей с усилием проталкивает его, не успевает удержать содержимое желудка и неизящно блюёт. Только бы не захлебнуться — смехом, блевотиной, истерикой. Артём негромко ругается, опускаясь рядом с ним на колени, совсем не боясь испачкаться, хватает за шиворот, не даёт упасть окончательно. Как будто Матвей не падает. Как будто Артём не сам его столкнул. — И что у нас за повод? — Я люблю вас, — хрипит Матвей. Говорить невероятно сложно, мысли не желают становиться словами, а молчать уже совсем сил нет. Артём выдерживает паузу — не специально, от неожиданности, и Матвею кажется, что за эту паузу он успевает прожить целую жизнь. Или даже не одну. — Любишь как шефа, надеюсь? Прости, как партнёра? Матвей думает, что умрёт, если позволит ему говорить этим шутливым тоном. Какая-то неведомая сила разворачивает его, швыряет вперёд, заставляется прижаться лбом к груди, сжать в горстях мягкую ткань футболки и по-собачьи отчаянно завыть. — Я люблю вас, — скулит Матвей, — люблю-люблю-люблю-люблю… Артём волочит его в кабинет, тщетно пытается оторвать от себя, устроить на кровати, что-то объяснить. Матвей зажимает уши после «Матюш, послушай, я понимаю, что тебе сейчас будет сложно осознать, но это не» — потому что Артём не понимает, потому что ему не нужна промывка мозгов, потому что это какой-то пиздец, в конце концов — зажмуривается и хлюпает носом совсем по-детски. Артём бросает попытки, устраивается поудобнее, устраивает Матвея почти на руках и ничего больше не говорит. — Я люблю вас, — повторяет Матвей уже почти спокойно. — Хорошо, Матюш. Я тебя тоже люблю. Усталость в голосе Артёма подобна размерам самой вселенной, но Матвей, успокоенный его словами, засыпает, ткнувшись носом в острую коленку, а Артём лишь вздыхает тяжко, поглаживая его по волосам.

***

— Я, видимо, не вовремя. — Дэн, что за глупости. Ты всегда вовремя. — И что тут у вас опять произошло? — Человек напился. Устроил пьяную истерику. Незаметно? — Если честно, не очень. — Ты же не будешь ревновать меня к моему помощнику? — … — Да ладно? Будешь? — Артём, а тебе не кажется, что ты слишком многих приручил за последнее время? Сначала Валерия, теперь этот твой… — Он не мой. Мой здесь лишь профессиональный долг решить эту проблему. Мы в ответе за тех кого приручаем и всё такое. — Профессиональный долг, как же. — Ты такой милый, когда сердишься. — Да пошёл ты! — К тебе? — Ко мне.