Волчонок редкой породы

      В студеном воздухе таял исходящий от тела жар. Удары сердца, дыхание — все слилось в единый ритм схватки. Так был в своей стихии.       Нырнул вправо. Пятка слепого запоздало проехалась у уха.       — Медлишь!       Он с разворота вмазал Джуни в грудь. Тот шлепнулся в траву, тут же кувыркнулся через плечо и встал на ноги.        Из рукава в ладонь скользнули сюрикены, застряли меж пальцев. Джуни в последний момент дернулся, но успел лишь чуть сгруппироваться. Один сюрикен пролетел мимо, еще один впился ему в бедро, последний — в предплечье.        — Черт…       Пацан выдернул сюрикены и ломанулся в атаку. Он игнорировал боль и раны, как будто задался целью расшибиться. Такеши перехватил его кулак, дернул на себя, Джуни потерял равновесие и завалился в траву от подсечки. Так крутанул на пальце кунай и приставил ему к горлу.       — Мой раунд.       Кадык дергался у самого лезвия. Джуни тяжело дышал, испуская острый душок свежего пота.        — Еще… — прохрипел он.       Так убрал кунай и рывком помог ему подняться.       — Передышка. Пусть царапины стянутся.       Он хлебнул воды.       Занятный парень. Как для слепого, неплохо справлялся с рукопашкой. И еще у него очень быстро затягивались раны. Сильная кровь.       Такеши сдвинул повязку протектора со лба на глаза. Ночной полигон с измятой травой скрылся во тьме.       — Что? — спросил Джуни.       — Раунд в равных условиях. Как царапины?       — Кровь остановилась.       Такеши отошел на пару шагов и протянул руку в жесте поединка. Барабанные перепонки наливались чакрой. Долой шуршание листвы, оглушающий стук собственного сердца. Это все лишнее. Куда важнее…        Скрипнула подошва неподалеку. Стебли с тихим шелестом лизнули чужие сандалии. Джуни наступал. В воображении ткалось видение. Шорох ткани — правый локоть. Этот редко бил со стороны опорной ноги. Заблокировать его кулачный выпад, и Джуни придется бить правой ногой, ведь на левую он перенес вес в прошлой атаке…       Такеши отбил кулак. Наугад пнул в правую ногу — не дал даже поднять. Врезал по лицу: под костяшками подмялась ушная раковина. Джуни должен был завалиться вбок. Шелест травы подтверждал.       С надрывным выдохом пацан бросился на него вновь. За мычанием потерялся шелест тканей. Такеши растерялся и получил пинок в живот. Поток воздуха лизнул щеку. Опять справа. Он выставил блок, извернулся, захватил запястье Джуни и завел за спину на болевой. Приставил кунай к затылку.       — Мой раунд.       — Сдаюсь.       Так стянул повязку, взлохматил потные волосы. Джуни осел в траву и с жадностью присосался к фляге.        — Ты побеждаешь даже без глаз, — голос парня охрип от воды.       — Потому что твой стиль боя слишком предсказуем.       — Предсказуем?       — Я знаю твои особенности. Какой рукой бьешь чаще. В какой стойке. Какой удар будет следом. Анализируй. Поймешь, где повторяешься, сможешь разнообразить стиль и сбить с толку противника.       Джуни обдумывал.       — Ты успел изучить меня. Но случайный противник…       — Думаешь, не поймет? — Так усмехнулся. — Толковый противник всечет твои слабости очень быстро.       — Слабости…       — Предсказуемость — слабость. Если враг знает, что ты станешь делать через секунду, у него преимущество. Впрочем… То же самое можешь делать и ты. Анализировать чужие слабости.       — Понял.       Из кустов лениво вышел Банто. Он наблюдал за избиением Джуни издалека и, видимо, понял, что тренировка окончена. Обнюхал слепого. Лизнул в ухо. Джуни потрепал его шубу.       — На сегодня намахались. Зализывай раны.       — Спасибо.       Прихрамывая, Джуни направился домой. Взъерошенный, тощий, в съехавшей к плечу футболке. Интересный щенок. Не будь он таким интересным, черта с два Так бы тратил на него время. Как редко тратил и на клановых ребят, которых просил тренировать дядя Ходэки.        Так привык ощущать мир по запахам и звукам глубже, чем по зрительным образам, потому уникальный способ восприятия Джуни вызывал у него любопытство. Но помимо любопытства, где-то в глубине души ему было жаль, что парня недооценивают. Привычное заблуждение людей, полагающихся исключительно на зрение.       Луна сияла в ореоле рассеянного света. Такеши вперился в нее с волчьей преданностью и уловил в сердце шевельнувшееся сомнение.       Какаши-сенсей…        У того тоже небось было чем заняться, но он почему-то помог ему с тренировками в свое время. Пусть у них было много общего: сродство к райтону, работа с нинкенами. Но должно было быть что-то еще. Цепляющее.       И чем я вас заинтересовал?       

****

      Все тело гудело от тяжелой тренировки. Пропитавшаяся потом футболка остыла, чесались царапины. Джуни возвращался домой и не слышал привычного шелеста листьев: ночь выдалась тихой.       Замирая на месте, он продавливал сознание глубже по слоям в поисках трещин, но настроиться никак не получалось. Желудок сводило от голода. Чутье то и дело возвращалось от высших сфер обратно к желудку, а в воображении вместо призраков восставали запахи тушеного мяса в подливе.        Он сглотнул слюну и содрогнулся: на севере жирно полыхнуло чакрой. Чутье рвануло к дому, пронзило контуры стен и ощутило в кухне два знакомых очага.       Черт!       Джуни, пыхтя, взобрался на крышу и помчался, перескакивая с дома на дом. Спрыгнул в заброшенный сад. Перелез через стену и выскочил прямо ко входу родного дома. Навалился всем телом на дверь.        В прихожей витали запахи жареного риса. За стенкой в своей комнате копошилась мама. Джуни сбросил сандалии у порога и вбежал в кухню. У стола сидел дядя Саске и причудливо двигал пальцами: сжимали палочки-хаши.       — Садись, — сказал дядя. — Тебе накрыли.       Джуни опустился на колени. Конечно, мама почувствовала его приход заранее и все подготовила.       — Ночные тренировки?       Он кивнул. Завозился палочками в миске. Мысли о еде теперь не шли. Лезли совсем другие. Неопределенность. Предвкушение. Дядя ворвался в их пресный уклад жизни яркой вспышкой, и Джуни чувствовал: прямо сейчас что-то резко поменяется.       — Мама собирается?       — Есть дело.       — А как же контроль Барьера?       — Ты подменишь ее.       Рука замерла над тарелкой. Остатки аппетита сжались в комок где-то у солнечного сплетения.       — Я… — Джуни сдавил палочки в кулаке. — Меня временно отстранили.       — Почему?       — Попытался задержать преследуемого в одиночку. Кохан-семпай не одобрил.       — Ясно.       Дядя продолжил поглощать жареный рис. Джуни выждал, не скажет ли он чего-то еще, и медленно разжал вспотевший кулак.       Это… все?       Почему-то казалось, что ему прочтут лекцию о вреде самодеятельности для слепых. Но дядя не стал. Только добавил напоследок:       — Ты все равно остаешься вместо Карин.       У Саске-сана все было так просто. Он существовал в своем вольном путешествии и распоряжался другими так, как считал нужным. Вот сейчас ему понадобилась мама и чтобы Джуни остался вместо нее. И взбесившийся Кохан-семпай со своими приказами и отстранением вдруг как-то потерял силу. Просто потому, что дядя решил иначе.       — Риса хватит на завтра, — сообщила мама, ворвавшись в кухню. — В морозилке остался хлеб. Сделаешь себе тосты.       — Ладно.       Джуни жевал рис и думал о том, что маму ожидает какое-то приключение. Она еще была тут, нацепляла жилет и обматывала бинтом ногу, а в щелях дома уже притаилось одиночество. И зависть.       Саске-сан мог взять меня. В прошлый раз… я плохо справился?       

****

      Охота как-то не задалась. Влажные заросли щекотали брюхо, а Банто трусил по лесу и принюхивался. Не пробьется ли зов? Не потянет ли инстинкт к вкусной пище?        Он припал носом к земле.        Плесень. Почти растаявший след бурундука.       Природа странно притихла. Он сделал еще пару шагов и уловил запах Конохи. Странно. Природа и Коноха пахли противоположно. Все шиноби смердели Конохой, и этот запах преследовал Банто на каждой командной миссии, но вот сейчас он гулял один. Откуда?       Он пошел по следу. Кусты задевали спину. Лес поднимался и вновь обрывался ямами. Банто неслышно проскользнул под орешником к главному тракту и притаился в засаде.       Шиноби, источающий запах Конохи, был тут. Присел на корточки у рукотворного камня. Люди зачем-то делали такое с камнем: придавали ему очертания своих нор с острыми крышами, селили в них каменные подобия себя: толстые и уродливые. Пустая работа. И съестного в них не было, и пахли они все равно камнем.        Человек поднял булыжник рядом с рукотворной скульптурой и что-то опустил под нее.       Рот наполнился слюной. Прятать под камень можно было только кость. Слюна капнула изо рта. Вкусная мозговая косточка… Банто облизнул нос. Ничего. Только отойдет этот человек, он тут же растащит заначку. Не свежий бурундук, так хотя бы…       Воровато оглядевшись, шиноби улизнул. Банто немного выждал. Подполз поближе, свалил лапой камень и тщательно обнюхал место. Никаких костей тут не оказалось. Только клочок бумаги, отдающий терпким запахом грифеля.       Разочарование.        Он на пробу копнул землю. Не рыхлая. Ничего больше не прятал этот шиноби. Глупые люди. Выходили на ночную охоту и не охотились. Оставляли кубышки и не прятали съестного.       Банто приподнял ногу и помочился на камень из вредности. Пусть знают: он тут был.       

****

      Крохотное сердце колотилось как бешеное. Соня высунула нос из листвы. Принюхалась. Присутствие хищника понемногу испарялось из воздуха, и ночь, полная опасности, смерти, пищи, вновь заполнила собой все. Оставалось только ловить сигналы и вовремя прикидываться мертвой.       Отдышавшись, соня спустилась по стволу вниз головой. Подобрала оброненного жука, надгрызла твердый панцырь и полакомилась медовистой мякотью. Язык лип к нёбу. Соня отбросила опустевший скелетик и прислушалась к запаху распыленной влаги: вода где-то поблизости. Она нашла лужу, потопталась на краю и стала мелко лакать.       Лужа вдруг взбурлила. Поднялась, меняясь в формах, уперлась в землю гигантской пятипалой лапой. Сердце подпрыгнуло и застыло. Соня вновь отдалась привычному ритуалу: откинулась на спину, поджала лапки и вывалила язык.       Лужа тем временем встала на ноги. Прозрачная вода затвердела, обретая облик человечьей девочки. Темные волосы на макушке обвисли ослабшим пучком, спадали прядями на лицо. Она скуксилась и закусила губу острым зубом.       Перепуганная мышь валялась рядом, не подавая признаков жизни.        — Гребаное зверье.       Мастер бы сейчас разворчался: «Терпение, Сацуки!»        Верно-верно. Слиться с природой. Полностью почувствовать себя лужей. Не шелохнуться от палого листа и копыта вепря. Стерпеть щекотку. Справиться с…        …насправлялась уже. Разбежались и шиноби Конохи, и даже тот зверюга, ошивавшийся у каменной часовни.        Сацуки размяла затекшие конечности. Выглянула из зарослей, убедилась, что вокруг все так же ни души, и босиком пробежала по дороге к другой половине леса.       Замшелый каменный бог, похожий на яйцо, дожидался ее под крышей часовни. Воняло псячей мочей. Камень-с-письмом был сдвинут, земля оцапарана когтями, все обильно окроплено влагой. Сложенный вчетверо клочок бумаги тоже задело.        — Скотина.       Сацуки брезгливо развернула бумажку.        

«Узумаки Карин отсутствует. Благоприятный шанс».