Глазами волка
5 марта 2020 г. в 00:41
Его слишком рано разлучили с матерью. Пожалуй, этого делать не стоило, потому что он не успел в полной мере осознать себя волком. Впрочем, возможно именно для этого их и разлучили…
Мать запомнилась ему чем-то теплым и приятно пахнущим молоком. Мир в ту раннюю пору состоял из нее, пружинистой мягкой подстилки и касаний других существ, аккуратных и ласковых. Они не причиняли боли, и он не знал, что такое боль. Не знал страха.
В какой-то момент все неожиданно изменилось. Его подхватили и забрали с мягкой подстилки, куда-то понесли. Запахи молока и матери отдалялись. Менялся мир и формы. В глаза ударил яркий свет, а в нос — целый букет новых запахов, в которых еще не было никакого смысла…
Его звали Банто. Это знание пришло к нему незаметно и очень быстро укоренилось в голове.
Роль теплой матери, пахнущей молоком, приняло существо с совсем другим запахом: существо это было лысое, но молоком тоже иногда пахло. Банто чувствовал легкую грусть оттого, что мир его изменился, но запах нового существа понемногу перестал быть для него чужим, а неизведанное Место приняло его и приоткрыло свои секреты.
Место можно было исследовать бесконечно. Каждый день он открывал для себя что-то новое. Одни стены пахли штукатуркой, другие деревом. Банто не знал этих понятий, но ощущал различие запахов, и они понемногу откладывались в памяти. Щели в полу иногда пахли вкуснятиной, и он царапал их лапой, надеясь, что вкусность покажется и ее можно будет слизать. Не получалось ни разу. На язык налипали только пыль, песок и шерстинки.
Немного погодя к нему пришло осознание, что он живет в стае. В Месте, ставшем ему приютом, обитало много существ. Вожаком была лысая самка с прозрачными пленками поверх глаз. Банто очень быстро усек, что главная именно она. Самка-вожак первой показала ему, что такое настоящая боль. Когда он начал покидать высокую мягкую подстилку и исследовать Место, ему время от времени припекало сходить по нужде, и, вычислив по запахам, в какой части Места это делают все прочие обитатели, Банто повадился делать так же.
Самке-вожаку это почему-то не понравилось. Она подловила его однажды на месте преступления и, больно впившись острыми когтями в шкуру на загривке, стала лаять и тыкать его носом прямо в пахучее нечто, которое он из себя произвел. Банто скулил и выдирался, не понимая, в чем провинился. Пытался же сделать все правильно.
Оплошность свою он усек позднее, когда вторая самка, мохнатая и четвероногая, вывела его после взбучки наружу и показала пример. Вторая самка была медлительной и старой. Она относилась к нему безразлично и не причиняла боли, но по статусу главенства в стае была второй после лысой самки-вожака.
Вожака звали «Мама». Мохнатую самку — «Эйга».
Третьим был мохнатый самец Акуму. Сперва Банто ошибочно полагал, что как раз таки Акуму является вторым по старшинству в их стае, но со временем Эйга все расставила по местам, и Акуму твердо закрепился на третьей позиции.
Банто подозревал, что с Акуму и старой Эйгой у него есть что-то общее, раз испражняться им приходилось во дворе, но инстинктивно ощущал, что больше общего у него все-таки было не с Эйгой, а с другим членом их стаи — четвертым.
Четвертый отзывался на короткую кличку «Так». Это он вытеснил собой запах матери, и это в его букет запахов вплелся следом аромат молока. Их объединяло то, что оба они были детеныши, а ранняя привязанность сделала Така самым близким для Банто существом. Так был старше и обладал большим опытом. Кроме того, он был сыном вожака, и это закономерно ставило его в иерархии стаи выше, хоть в целом Банто и ощущал себя равным ему.
Сам Банто был пятым.
Шестой считалась лысая самочка. Тоже щенок вожака, но она была все еще слишком мала, чтобы потеснить кого-либо из вышестоящих с насиженной позиции в иерархии стаи.
А последним числился лысый самец по кличке «Тамаго». Самец этот был силен, и вполне вероятно он пользовался авторитетом среди других самцов, но Банто инстинктивно ощущал, что Мама относилась к Тамаго с пренебрежением, что и опустило его на последнюю ступень иерархии их стаи, в которой царил безраздельный матриархат.
Место было просторным. Оно состояло из нескольких ярусов и зубчатых подъемов между ними, которые в первое время отнимали у Банто много сил и оставляли ему ушибы на брюхе своими острыми краями.
Место пахло домом. Его разделяли на отдельные логова всякие перегородки. Одни были твердыми и плотными, другие — бумажными и хрупкими.
Пытаясь прорваться через такую, Банто нечаянно проделал в ней лапой дыру, и Мама за это сердилась на него. Он очень скоро заметил, что между хрупкими перегородками и твердыми попадаются щели, и если просунуть в такую нос — щель расширится. Немного погодя, Банто научился аккуратно открывать двери лапами, не разрывая бумагу, и Мама больше не ругалась.
За пределами Места — там, куда Эйга водила его испражняться — была природа. Она манила Банто больше безопасного уюта дома. Ветер приносил множество запахов. Значений многих он все еще не понимал, но ему нравилось новое, и потому он часто выбирался на улицу.
На улице временами можно было застать Така и Тамаго. Лысый самец любил проводить время с Таком. Они издавали громкие звуки, сцеплялись и скакали. Иногда валялись в траве.
В присутствии Така или Мамы Тамаго делал вид, что не замечает его, и Банто это вполне устраивало. Лысый самец ничем его не привлекал. Но когда никто кроме старой Эйги их не видел, Тамаго дразнил Банто едой: предлагал мясо в обмен на послушание. Банто любил мясо, но он уже давно заключил подобную сделку с Таком. Тот давал ему вкуснятину, а Банто за это выполнял определенные действия. С Таком они были равны, так что сделка была честной. Тамаго же был низшим звеном в иерархической цепочке их стаи. Мясо из его рук Банто спокойно принимал, но вот выполнять его приказы не собирался. Лысого самца это очень раздражало. Он сердито пыхтел и шепотом ругался, а Банто принюхивался к запаху вкуснятины и пропускал мимо ушей всю его назойливую болтовню.
В какой-то момент Так стал брать его с собой на вылазки в новые места. Банто видел разных существ, изучал незнакомые прежде запахи и опасности.
За пределами знакомого ему Места царила суета, и Банто она не нравилась. В этих путешествиях Так был для него частью дома, и волчонок привязывался к нему все больше.
Однажды, прельстившись ароматом тухлого мяса, Банто оторвался от Така. Запах совсем вскружил ему голову. Он чувствовал легкий страх оттого, что бредет в неизведанную местность совсем один, но рот наполнялся слюной и запах обещал ему вознаграждение за такую смелую вылазку.
Источник божественного аромата очень скоро отыскался, но, к разочарованию Банто, на него уже нашлись желающие. Пахучий кусок тухлятины теребили два крупных мохнатых существа с грязной шерстью. Банто робко приблизился к ним, но оба существа вдруг перестали есть и угрожающе зарычали. Он, поджав хвост, попятился. Как вдруг одно из существ напало.
Это было больно. Пожалуй, это была самая сильная боль, которую он успел испытать за свою жизнь: больнее острых углов лестницы дома и даже больнее когтей Мамы. Банто скулил и пытался вырваться, но острые клыки разрывали ему шкуру, а он был слишком слаб, чтобы сопротивляться.
В какой-то момент все прекратилось. Обидчиков отшвырнуло прочь непонятной силой. Банто не видел, но чувствовал носом — рядом появился Так. Оба мохнатых существа отступили, угрожающе рыча, и бросились снова, но уже не на него, а на Така. Это было их ошибкой. Партнер двигался быстро и четко. Мохнатые твари, скуля, вновь отлетели от него и больше приближаться не осмелились. Мир упал вниз — это родные руки подняли Банто и прижали к груди, пахнущей домом и стаей.
Банто понемногу уяснил, что существа делятся на членов его стаи и на всех остальных, чужих. Члены стаи защищали друг друга, и он понял, что если Так защищает его, то и ему надо защищать Така. В будущем, если другие люди пытались касаться его партнера, Банто всем своим видом демонстрировал негодование. Он рычал и скалил зубы — это получалось как-то само собой, стоило ему внутренне возмутиться — и чужие существа пугались, разрывали дистанцию, начинали излучать страх, который удовлетворенный волчонок ощущал шкурой.
Отстаивая свое место в иерархии их малочисленного коллектива — место, практически равное детенышу вожака, — Банто даровал ему свое покровительство, взамен на то, что подобное в его адрес проделывал и Так. Взаимный альянс вечного партнерства — таковы были их отношения по жизни.
Стоило Банто осознать в общих чертах мир, в котором ему предстояло существовать, как мир этот стал обрастать подробными деталями. Он узнавал новые понятия и обучался новым приемам. Понимал значения неведомых прежде запахов, учился нападать и сражаться, избегать ударов и любых объектов, запущенных другими существами. Эти времена были полны боли, но боль была отличным стимулом учиться. Банто пытался ее избегать и становился ловчее.
Они вместе с Таком дрались с существами из других стай. Среди них были разные: и лысые двуногие, и мохнатые четвероногие. Банто выучил стили и отличительные черты и первых, и вторых. Кроме того, он научился распознавать разные типы двуногих и четвероногих. И среди тех, и среди других были существа чертовски опасные — и существа никакой опасности не несущие. Различие скользило во всем. В походке, в движениях, в том, как напрягались их мускулы. Иногда опасные пытались подражать своим беспомощным собратьям, но Банто быстро вскрывал обман. Его нельзя было обмануть.
Опасные звались «шиноби». И они с Таком тоже были шиноби. Шиноби умели управлять внутренней силой, сокрытой в них, и Банто этому тоже обучался. Сила придавала ему скорости, а ударам мощи. Сила могла укрепить слух и обоняние. Но сила не была безгранична, и порой ее приходилось восстанавливать длительным отдыхом и пищей.
Он взрослел, и Акуму, прежде безразличный к нему, стал враждебно коситься на него и слегка скалить зубы, когда они пересекались. Банто и сам чувствовал, как что-то в нем меняется в присутствии Акуму. Кровь вскипала, мышцы напрягались. Окаменевшие уши стояли торчком, и он проходил мимо самца медленно, словно бы ожидая подвоха и готовясь на этот подвох реагировать. Некоторое время они так и расходились, утрачивая друг к другу интерес. Но в один раз Акуму не выдержал.
Они подрались. Больно и громко. На язык налипала шерсть. Морда пекла, горело разорванное ухо, но Банто ощутил это сполна только после, когда все закончилось. В какой-то момент его схватили за ноги, и он, потеряв задними лапами связь с землей, от неожиданности выпустил из зубов бок Акуму.
В тот самый первый раз их разняли. И к лучшему! Противник был сильнее и опытнее и, возможно, даже загрыз бы его.
Но на этом ничего не закончилось. Они дрались снова. И снова. Акуму подтверждал свою позицию третьего, но повзровслевший Банто ощущал в себе силу. У него появилось чувство собственного достоинства, и прогибаться под другого самца он более не желал. В детстве это было как-то не столь важно. Неизведанный мир со своими опасностями и особенностями, безразличный Акуму. Но с возрастом Банто стал понимать чуть больше, и новое знание шептало ему, что нужно продолжать бороться.
Однажды их не успели разнять вовремя. Он разошелся не на шутку, и вдруг оказалось, что, несмотря на разницу в возрасте, он все же сильнее, чем Акуму. Так и Тамаго оттаскивали его от поверженного противника вдвоем. Таку он даже нечаянно прокусил руку.
Акуму после того случая он не видел несколько недель, но позже тот появился снова, хромающий, с перебинтованным глазом и какой-то угрюмый. Банто посмотрел на него и понял одну очень важную вещь: теперь Акуму не третий — пятый. А третий он — Банто.
Они с Таком начали выходить за стену уж давно, и Банто отчаянно полюбил эти прогулки. За стеной практически не было лысых существ, были существа иные, и ими можно было питаться. Партнер научил его охотиться, и Банто признал, что это развлечение действительно того стоило. Азарт погони, ощущение собственной силы и превосходства над существами более слабыми вводили Банто в транс. Он давал волю инстинктам, сидевшим в нем от самого рождения, и наградой за это становилась горячая вкусная кровь пойманной жертвы.
И внутри стены, и за ее пределами была природа. Банто понадобилось немного времени, чтобы в полной мере осознать, что внутри природа фальшивая, а снаружи — подлинная. Участки растительности внутри селения совсем немного отличались от всего остального городского пейзажа — они были пропитаны городской аурой, и лишь слабые нотки пробивающейся дикости сигналили о том, что эти очаги в пределах границ стены находились не в своей стихии.
Настоящая же природа отличалась тем, что она была живая. Стоило выйти за границу селения, и голову словно отпускали невидимые тиски. Здесь не было суеты, обилия шумов и противоречивых острых запахов. Все ощущения обострялись.
За пределами стены существовала тонкая сила, объединяющая все живое в единую взаимосвязанную сеть. Банто временами ощущал нити этих сетей. Инстинкты позволяли ему чувствовать.
Под подушками лап лежала почва, сотворенная из других существ, бывших некогда живыми, и сохраняла для него следы и запахи. Богатейшее кладбище, кишащее жизнью. Банто чувствовал связь с землей, пусть даже и нити, соединяющие его с грунтом, были спутанными. Куда более четкую связь он ощущал со своей жертвой во время охоты. Жертве уготовано было стать ему кормом, и пусть событию этому только лишь предстояло свершиться, Банто ясно чувствовал его приближение сквозь связующие нити.
У силы за пределами стены селения была своя воля, но настолько непостижимая, что Банто даже не пытался проникнуть в ее суть. Воля эта стала манить его с тех самых пор, как ему довелось ее почувствовать впервые. Влекла она и Така. Партнер тоже чувствовал волю природы, и Банто утверждался в своей догадке снова и снова, с каждым их совместным выходом за черту городской стены.
Однажды они отправились гулять дальше обычного. Это было после одной из драк с шиноби. Тогда они с Таком, истощенные сражением, ушли на волю, используя силу громыхающего металлического хищника, который имел привычку пожирать лысых, а после выпускать их обратно тем же способом и в том же виде, в котором сожрал. Лысые сами лезли в пасти к хищнику, вероятно, прекрасно зная, что им ничем это не грозит. Они использовали его, чтобы быстро преодолевать большие расстояния, но Банто с Таком были умнее — они не полезли к хищнику в пасть, а взобрались на спину. Так было безопаснее.
Хищник бежал из селения и все больше углублялся в глушь, где вступала в силу непостижимая воля природы. Банто, щурясь от бьющего в лицо ветра, чувствовал себя счастливым. Он растягивал губы, чтобы выпустить языком наполняющий тело жар, и замечал, как понемногу расслабляется Так, почему-то угнетенный их последним сражением.
Они победили. Банто с самого окончания поединка чувствовал довольство собой, и, пожалуй, это был редкий случай, когда он совсем не понимал причины расстроенных чувств своего партнера. Но это было неважно. Шумное суетливое селение оставалось за спиной, Так приходил в себя и снова начинал источать уверенное спокойствие. А Банто прислушивался к зову таинственной воли, протягивающей к нему свои невидимые побеги, и уже почти нащупал нить, ведущую к будущей жертве, которой предписано было стать его ужином.