Почему ты не соврал?

      Ничем не примечательный день. За окном всё как обычно: очень шумно, людно и в какой-то степени противно. В доме ничего не происходило, кроме как тихо играющие мелодии в колонке, что менялись в абсолютно хаотичном порядке, разбавляли тонкую грань между напрягающим шумом из окна и мягкости единения в тишине. Всё было бы и дальше так тихо, — Никки писал очередную свою картину, а Федяй баловался с Гоку, — но тут Зимов подал голос, от чего развился некий незамысловатый спор. Никита долго не мог определиться какой цвет ему нанести на холст для полноты действий композиции и насыщенности картины. — Может быть зелёный? — лениво, в пол-оборота, спрашивал пожиратель стен. — Зелёный - это банально. — разводя руками в разные стороны отвечал голубоглазый, — Ммм, давай красный? — обернувшись в сторону друга, предложил кудрявый. — У-у, красный! Красный это прошлый век! Какой к чёрту красный? — от этих слов Никки отвернулся в сторону, недовольно цыкнув, скрещивая руки на груди. Федя не придал этому значения, поскольку уверен, что Ник не обиделся, а вошёл в "образ". — Может быть бордо? — Да, бордо! — тут же оборачиваясь в сторону Феди с довольным и вдохновлённым лицом воскликнул Зимов. — Бордо это круто. — Конечно! — Ну, вот и пиши значит эту часть цветом бордо. — возвращаясь в обратное положение ответил патлатый.       И всё опять вернулось на круги своя, — Федя вновь играл со своим мохнатым другом, а Никки дописывал свой шедевр — пока входная дверь не отворилась и в дом не зашла Настя.       Тусина была счастливая, буквально сверкала от счастья. У неё было множество каких-то бумаг в руках и, черт его знает, что торчало из её сумки, но выглядело это как наброски новых шмоток. Она вбежала в комнату к ребятам и прыгая на одном месте начала излагать причину своего, казалось, внеземного счастья. — Парни! Я так сейчас рада, вы не представляете! — чуть-ли не попискивая от восторга, говорила Тусина. — Я только что ездила в одну компанию и они предложили нам раскрутить наш шмот как бренд. Я безумно счастлива! — Ого, это ж круто, Настюха! — с гордостью смотря на девушку порадовался Айсик. — Да вообще! И я хочу, чтоб вы оба были представителями нашей линии, плюс за это дают неплохие деньги для раскрутки, стартапа на большой дороге. Просто у них требование, чтоб были только парни. — Классно, но почему именно мы? — изогнув бровь, спросил Оралов. — Ну, Сава сейчас не в городе и сказал, что будет очень занят последние несколько дней. Ефим отказался, сказал, что с Полиной куда-то уехать срочно надо. Макс, сами знаете, в Уфе. А про остальных я не знаю, ещё не спрашивала, по этому предлагаю вам, поскольку знаю, что вы всегда вдвоём шароёбитесь дома и ничего толком не делаете. — Ну, так-то ты права… — почёсывая затылок, призадумался Федя, что только что был разъёбан по фактам. — Что ж... я в деле. — Ну, и я, выходит, тоже в деле… — немного сомневаясь согласился Никки. — Правда есть одно небольшое «но». Ну, я думаю, что с этим не будет никаких проблем. — Какое? — подхватил Никита, оторвавшись от работы. — Ам… — поджав губы, начала Тусина, отводя стыдливый взгляд куда-то в сторону. — Вам нужно будет объявить себя парой геев…       В комнате повисла неловкая и напряженная тишина. Парни нервно переглянулись — Никита от непонимания даже нахмурился — и, спустя какое-то время немого негодования, они начали пилить Настю взглядами полными неодобрения. Конечно же парни с лёгкостью могли такое провернуть, что не исключено, но только если в шуточном виде и в узком кругу друзей, чтоб лишней смуты не было среди странных фанатов, которые любую слитую информацию способны принимать буквально и в упор.       Без сомнений Федя бы попробовал так заявить, но явно в его словах не было б искренности, а вот Никки был под вопросом даже для самого себя. Ведь подобное заявление довольно громкое и на самом деле правдивое, поскольку тот был без ума от Оралова, и кажется, что как раз-таки только сам Айсик об этом ничего не подозревает. — Что? — отойдя от некого шока, решился на вопрос Никки и тут же подбежал, с кисточкой в руках, к Федяю, ухватившись руками за плечо патлатого, прижимаясь грудью как можно ближе, переспрашивал у того кто такие «геи» и не послышалось ли ему всё сказанное их подругой. — Да, Никит, это именно они и не налегай так на меня, — убирая чужие руки от своего плеча, затараторил Федя. — мы ещё никем себя не объявили. — Понимаете, сам чувак, - заведующий этой компании, - гей и такого его требование ко всем сотрудникам, чтоб те, на пресс-конференции, все объявили себя геями. —…О боже. — обречённо произнёс Зимов, пустым, фактически потерянным, взглядом смотря в никуда. — Погоди, а ты?.. — немного заминаясь, спрашивал Приходов у девушки. — Ну, поскольку я девушка, мне ничего и не надо. — пожимая плечами отвечала та. — Ладно, так или иначе, вам не отвертеться. Конференция завтра вечером, материал уже на руках. Я опять убегаю по делам, пока-пока. Вернусь поздно.       Подскочив с места залепетала Тусина и словно испарилась, оставив ребят наедине с этими странными вестями. Парни ещё долго переваривали вброшенную им информацию и точно не сказать, сколько времени они молчали, боясь затрагивать эту тему хоть как-то. Никки старался как можно усерднее уйти в работу, чтоб хоть немного забыться в своих собственных мыслях, подальше от странного факта, но все равно приходил в итоге к мыслям о конференции. Федя же пробовал отвлечься иным способом, он продолжил быть всё также на легке, не парясь ни о чём, но увы, и у него это долго не получалось делать, поскольку туман мыслей затмевал все верха лазурных берегов разума Оралова. — И что мы будем делать? — ворвался Зимов, не вытерпев эту пытку, в отвратную тишину, разрывая её на части.       На это Федяй никак не стал отвечать, лишь пожал плечами находясь в недоумении. Тишина вновь поглощала комнату и даже колонка уже не помогала, поскольку парни были погружены в свои мысли. Всё последующее время Никита думал, что может именно сейчас стоит признаться Феде в своих чувствах? Чтоб хоть немного легче на душе стало, но тут же он вспоминал о неотъемлемом факте того, что его слова могут принять, как шутку или того хуже, дать отказ. Портить отношения с музыкантом художник явно не хотел, но и терзать свою душу мыслями ему надоело. Собравшись с мыслями, он набрал воздуха полной грудью, наполняясь решимостью и подсел к патлатому. — Федь… — шумно вздохнув, обратился он. — в общем, я люблю тебя. — Что? — на лице музыканта было сложно прочесть какую-то определенную эмоцию, но по тону понять можно было, что он не отнёсся к словам Зимова серьёзно. — Ник, если ты это так пробуешь войти в роль, то странный способ. А если это шутка, то, кажется, ты разучился шутить. — Да нет же! Я сейчас серьёзно, Федь. — художник трепетно взял собеседника за руку и промолвил с тихой важностью. — Я не шучу и я правда люблю тебя. Мне безумно совестно признаваться в чувствах в такой неподходящий момент, но если бы я признался тебе после конференции, ты бы меня, кажется, никогда не воспринял всерьёз. — свинцовые глаза, от частых протираний вокруг, стали слегка красноватыми и мокрыми, багрово-сизый нос то и дело, что гонял сопли туда-сюда. Да, Зимов не выдержал. — Мне терять нечего, это я понял давно, поэтому отвечай честно. Если нет, то я пойму, не стану навязываться или ещё чего…       Оралов, увидев слёзы Зимова, сразу почувствовал себя, как не в своей тарелке. Стало на душе как-то тяжко, словно сжимало сердце и неприятно, тягуче тянуло вниз, не давая и шанса на другие чувства. Он осторожно и в тоже время крепко обнял художника, успокаивающе поглаживая по спине, в надежде, что это хотя бы немного поможет. И тут же он почувствовал как чужие пальцы крепко стискивают его худи на спине, прижимаясь корпусом к его, что позволяло Феде вдыхать приятный аромат шампуня и парфюма с нотками табака. Казалось бы, примитивные запахи, но не для Феди. Он их воспринимал иначе, как-то по-особенному, по нежному, по своему. Кажется, что уже и слова не нужны, чтоб было понятно, что все происходящее только что увенчалось благополучным успехом и ничего доказывать не надо, ведь через обычные объятия всё стало до безобразия ясно. Эта ясность вызвала улыбку на лицах этих двух придурков, что чуть-ли не вечность убегали он собственных же чувств. Весь вечер они так и провели вместе лёжа на диване что-то обсуждая, предаваясь периодическим ласкам полным чувственности и нежности.       Вскоре прошёл и следующий день, но в этот раз всё намного было иначе. Парни вели себя, как и раньше, но только теперь без лишнего стеснения могли вместе нежиться в постели и что-то шуточно рассказывать не замечая того, что время близилось к вечеру.

***

      И вот он, тот самый момент, когда настал черёд ребят защищать свой проект. Толпа ликующе аплодировала, парни же сидели на сцене за каким-то странным столиком и старались выглядеть как можно приветливее. Настя говорила какую-то речь, что в ушах ребят превращалась лишь в набор несуразных звуков и шумов. Казалось, что прошло не каких-то тщетных десять минут, а целая вечность, что превратилась в ужаснейшую пытку для Зимова и его, разъедающих голову, мыслей. И вот наконец-таки она представила парней залу полному людей. Реальных, чёрт возьми, людей и всё происходящее далеко не сон и не какая-то неудачная шутка. —…Но прежде, чем подписать контракт, парни хотят сделать небольшое объявление для вас всех! И первый Фёдор! — Я? — Угу. — Ам… Я… — он что-то боязливо и невнятно промямлил, за что тут же получил от Насти ударом ногой в ногу. — Я... Толпа будто готова была взбунтоваться, но патлатый громко и уверенно ударил по столу и сказал: — Я — гей! — зал неоднозначно зашумел, полились волны аплодисментов и похвалы.       И тут же Зимов подхватывает самоуверенность подобно Федяю, но говорит совершенно иные слова. — Я хочу заявить, что я… Не гей!       В зале нависла гробовая тишина, которая постепенно начала сопровождаться нарастающим осуждающим шёпотом и лишь один Оралов радостно зааплодировал, приговаривая «Браво! Браво!», пока Настя со стыдом закрывала лицо руками.       Так или иначе, спустя ещё каких-то тягучих пять минут, парни стояли на улице и курили сигареты. — Ник, почему ты сказал, что ты не гей? — делая очередную затяжку спрашивал Федяй. — Федь, я не смог. Это клеймо на всю жизнь, понимаешь? — придумав совершенно тупую отговорку, отвечал художник. — Клеймо на всю жизнь - это любой дроп недореперка. — Федь, не паникуй. Об этом забудут через пару дней, вот увидишь. — и тут через небольшой промежуток времени он тихо добавил. — Или лет… —…Предатель. — с некой, шутливой, обидой ответил Приходов, обнимая кудрявого.