Only Love Can Hurt Like This

Брюс отвратителен сам себе. Он развязывает слишком тугой узел галстука и расстегивает верхние пуговицы на рубашке. Официальные приемы — хуже, наверное, нет ничего. Или есть? — Весь этот официоз утомляет, дорогой мой? — Джокер улыбается ему через зеркало. — Ты устал? Брюс прикрывает глаза и прислушивается к собственному дыханию. Чувствует равномерные толчки крови в венах, едва участившиеся. Почти научился себя сдерживать. Почти. Джокер касается губами чуть выше воротника его рубашки, скорее намек на поцелуй, чем реальность. Брюс оборачивается — не чтобы избежать прикосновений, нет. Он обнимает Артура за шею, притягивает к себе и упирается лбом в его лоб. — Когда ты оставишь меня в покое? Лицо Джокера так близко, что нет совершенно никакой возможности сфокусировать взгляд. Брюс закрывает глаза и сосредотачивается на дыхании на своих губах. Чужие руки скользят по его спине, высвобождая рубашку из брюк, собирая её складками на спине. — Ты знаешь ответ на свой вопрос, мой мальчик, — Джокер почти шепчет, приближаясь еще немного. — Зачем спрашиваешь? Брюс сжимает кулаки за его спиной и жмурится сильнее. Он сам себе отвратителен. Он так хочет быть сильнее. — Однажды я убью тебя. Джокер тихо посмеивается, забираясь пальцами под ткань рубашки, скользит кончиками по обнаженной коже — фантомные следы от его рук горят огнём. — Несомненно, — в голосе Джокера нездоровое предвкушение. — Убьёшь. Они почти соприкасаются губами — это «почти» раздражает до дрожи. Брюс сглатывает, проталкивая вниз по горлу свою гордость вместе со слюной. — Я хочу, чтобы ты поцеловал меня. Джокер молчит. Не смеется, не отодвигается, просто не реагирует. Брюс скрещивает запястья за спиной Артура и притягивает его ближе, лишая возможности отойти. Но не начинает поцелуй первым, просто ждет в звенящей тишине. Прикосновение пальцев к виску будто ударяет током. Артур гладит его костяшками пальцев, так мучительно, так ненормально нежно — эти руки не созданы для ласки, они давно забыли как не причинять боль. У Брюса за веками каждый заголовок в газете и каждый сюжет из новостей — кровь, смерть, разрушение, безумие. — Ты бесценный, — Артур гладит его по затылку, зарывается пальцами в волосы. — Невероятный. Тебя ждет такое будущее, Брюс, мой мальчик. Брюса прошивает судорогой по спине, он закусывает губы и жмурится до белых кругов под глазами. Ему плевать на будущее. У таких, как он, нет будущего. — Ты только говоришь, — голос Брюса едва заметно ломается в конце слов. — Слишком много говоришь. Джокер целует его впервые — и, кажется, они оба не слишком искушенные. Брюс чувствует, как в животе сворачивается тугой, горячий ком; он прижимается всем телом и обнимает сильнее — ещё немного, и он решит проблему Готэма, просто сломав его главному врагу шею. Но Джокер не вырывается, позволяя делать с собой что угодно. И Брюс прыгает в эту вседозволенность с головой. — Не делай того, о чем пожалеешь, мой дорогой, — Джокер больше не шутит, он смотрит, чуть склонив голову, слишком глубоко. — Того, что не сможешь забыть. Брюс жалеет о каждой секунде, которую он проводит в компании Артура, но надеется на следующую встречу, что будет дольше. Он ненавидит его, себя, весь этот чёртов город. Он знает, что Джокер знает. Поэтому просто берется за чужую пуговицу на штанах и расстегивает её не задумавшись и на секунду. Артур уходит раньше, чем Брюс просыпается. Он всегда уходит вот так — тихо, не разбудив. И впервые Брюс чувствует укол обиды — дурацкой, наивной обиды на того парня, что обещал весь мир, а оказался обычным козлом. Джокер ничего ему не обещал, но Брюсу всего шестнадцать. Он трет синяки на предплечьях с неожиданной злостью — конечно, они никуда не пропадают; засосы на шее вызывающе краснеют выше ворота водолазки. Он смотрит в зеркало и хочет увидеть, что изменилось. Стал ли он неуловимо грязнее? Появился ли незаметный налет испорченности? Из зеркала на него смотрит всё тот же он. И Это отражение всё так же отвратительно. Ни больше, ни меньше. Ничего не меняется. Небеса не падают на землю. Не выпадает огненный дождь. Брюс всё такой же. Только наконец безвозвратно потерянный и чертовски влюблённый в Дьявола. Который больше не приходит.