Средний ящик стола автора

Знал, как будет, но неожиданное — бесконечные ночи, будто жжет внутри, встать, идти, двигаться, будто кружится все — и невозможно остановиться. Ни за работой, ни во сне, тренировка — беспорядочное нагромождение первых пришедших в голову приемов. Погибающие от этой напасти всегда возрастали в силе и теряли в умениях. Теперь он понимает, отчего. Основатель клана Не был мясником, и оттого Не идут по пути меча не как должно. Общее место. Повод для презрения со стороны прочих кланов. Говорят — старый учитель Лань любит задавать этот вопрос приглашенным ученикам, вроде бы вовсе не кичась «чистым» происхождением собственного ордена. Просто — не давая другим о нем забывать. Мать рассказывала эту историю иначе. «Это вряд ли правда, — сказала она тогда, закончив. — Но ведь и Цзян Танхо был не странствующим воином, а бродячим торговцем». Глядя на Цзян Фэнмяня и вспоминая знаменитые водные ярмарки Пристани Лотоса, на которых можно было найти что угодно, — верилось, хотя Минцзюэ тогда и не спросил, откуда она знает. Но мать — осколок пресекшейся главной ветви — и должна была знать такие вещи, в отличие от отца, подхватившего клановое знамя из рук двоюродного деда. Главная ветвь Не пресекалась слишком много раз, то и дело оставляя боковые побеги — слишком молодые, слишком слабые, и едва они крепли и рождали кого-то по-настоящему сильного, от ствола вновь оставался кровоточащий обрубок. Оттого, что… Однажды в тех пропастях, над которыми теперь выстроены гробницы предков, появилось ужасное чудовище, имевшее нечестивый разум и облик огромного быка. Жители трех ближайших деревень отправили кого-то за помощью в клан Вэнь, но наступала зима, перевалы закрылись, никто не мог точно сказать, добрался ли гонец, время шло, и тогда жители, порешив, поклонились местному забойщику скота, лишь чуть знавшему заклинательское мастерство. Будь на его месте кто-то, кто знал бы чуть больше, кто хоть немного учился бы в настоящем клане, он никогда не сделал бы подобной глупости. Но, победив чудовищного быка, Не Шаньцзи — удачливый и смелый человек — выпил его крови, чтобы восстановить силы — как часто делал, забивая обычный скот, и кровь эта изменила его. Сделала его и чудовище одним целым. («А заклинатель Вэнь тогда пришел?» — спросил Не Минцзюэ. Мать пожала плечами: «Может пришел, может нет». «Ты веришь? В эту историю» — переспросил Не Минцзюэ. «Верю или нет, — ответила она как будто бы безразлично, — это лишь один из многих способов объяснить то, что происходит. Каждый из нас проигрывает чудовищу в себе, потому что первый из нас — его победил. Разве ты не слышишь его в своей крови? Ты унаследовал его дважды и должно быть, сгоришь быстрее».) Он слышал. Свирепое, жадное, не устающее, буйствующее, усмиряемое тяжко, ярящееся. Всегда побеждающее всех потомков Не Шаньцзи. …не любить первую женщину Не Минцзюэ — а сломать ее, вздеть на рога и искупаться кровью, медный запах которой достиг ноздрей, сорвать и растоптать ее кости в пыль. …надсадный рев тогда еще был далек и не превращался в гул в ушах, перекрывающий все другие звуки. Мать была могущественной заклинательницей, достойной лучшей участи, чем исчезнуть однажды под обвалом в одной из бесчисленных опасных долин, которыми изобиловали владения Не. Ее саблю нашли после — по яростному духу. Тело найти так и не удалось. …в последний год она, кажется, пила какие-то травы, делавшие ее бессильной и безразличной ко всему. Отец поставил у входа в ущелье памятный знак, а после ввел в семью Тань Ло. Мачеха чудовищу… …не нравилась. Хотело сожрать. …еще мог не слушать его, не прикладывая к этому особенных усилий, и Тань Ло об этом никогда не узнала. Пасынку не за что любить мачеху. Никого не удивит, если пасынок держится от мачехи подальше. Особенно в том возрасте, когда нужна уже не матушка, а друзья. Один друг. Тот не замечался сначала — будто кружилась перед кожистым влажным носом завеса из искристой снежной пыли, холодная и белая, лезла в ноздри, хотелось чихать и тереться носом о траву. Не Минцзюэ и сам почти чихал от Лань Сичэня, а после научился отдавать должное его уму и ценности — как человека, для человека. Не для чудовища. Лань Сичэнь — хороший человек, на него всегда можно положиться, в отличие от некоторых прочих, только вот слишком часто — где один, там и другой. Нужно, чтобы понял Хуайсан… …маленький бестолковый теленок — всегда нравился. Что бы там ни говорили о братской ревности. …никчемный человечек — тушь, кисточки, бумага и веера. Даже в ордене Лань не стали бы терпеть его во главе, а здесь закроют дверь в покои снаружи и навсегда оставят рисовать, беда, беда. Кто будет править? …умный, наверное, все-таки братишка, только не для ордена Не. Мысли — каменная река, надсадно ползущая по руслу со скрежетом булыжников и постукиванием мелких камешков.. …тварь в крови смерти не знает и не боится, вообще ничего она не боится и не боялась, оттого и принимаешь ее как должное. И тварь. И ее бесстрашие. И смерть от нее. И не приходит в голову беречься, придерживать силу, а вместе с ней — звериную ярость, пока не становится поздно. …даже теперь, когда накатывает — не страшно кануть в безумие окончательно, страшно снова очнуться. Давно бы искал смерти и нашел бы, как и многие — ушел бы в пещеры под гробницами, если бы не Хуайсан… … может, и прав, что семейную участь не принял, но он один, а остальных - много. Голос крови веером не прикроешь, будь ты хоть Лао Цзы — ни себе, ни остальным. Да и что это за жизнь — шутом с канарейками со славой вечного труса. Видел всегда, как к нему относились приятели — мальчишка Цзян, волчонок, и тот, другой. Повесели нас, а мы, так и быть, тебя потерпим — вот как. Предки, прошу, пусть брат услышит голос крови, голос собственного чудовища, пусть, как и многие, наконец возьмет в руки саблю, чтобы дать ему свободу, и тогда… …и тогда клан выживет, как выживал до сих пор, потому что нет другого пути.