петли

— На самом деле ты пустая, самая настоящая пустышка. Роза терпит. Она вдыхает холодный, почти морозный воздух, чувствует как стискивают грудь. На рёбрах в один момент будто бы смыкаются, затягиваются крепкими узлами и давят, ужасно больно давят, тысячи петель. Она знала что всё могло так закончиться, понимала, что Генри заслуживает лучшего, но не знала что должна сделать по-другому. Она бы не смогла поступать иначе. Она смеялась, когда Генри шутил; внимательно слушала, когда он говорил; не перечила, почти никогда, потому что пару капризов девушка может себе позволить, но всё это было неправильно, фальшиво... И пусто. Эти слова преследуют везде. Часы в столовой, которые недавно починила Агата, чётко и так громко, что Роза не слышит ни обеспокоенного отца, ни своих мыслей, выбивают маятником "пус-то, пус-то, пус-то". Шорох платья, стук каблуков — все предметы в замке будто шепчут: „пустышка, пустышка, глупая, пустая...“ Ехидные переглядки подружек, тихонечко хихикающих за завтраком, ужасают. По спине проходят холодом, и петли ещё сильнее затягиваются. Роза нервно озирается. Они смеются над чьей-то шуткой, но их взгляды насмешливо бегают по её лицу, прожигают в ней дыры насквозь, будто бы ищут ответы. „Правда ли это? Ты ведь просто притворяешься, как и с Генри, пустышка?” Роза боится, что однажды одна из них заглянет ей в глаза (, а они ведь зеркало души) и поймёт, что внутри совсем ничего нет. Слух разлетиться от одной к другой, к придворным, стражникам, слугам и дойдёт, о ужас, до Генри. Тогда в его серых глазах снова промелькнёт то скользкое разочарование, его взгляд мазнёт, будто бы в поисках ответа на его вопрос „Неужели ты не исправилась? Ты ведь обещала, Роза. Ах да, ты ведь глупая пустышка!” Или он уже обо всём знает? Может быть, они все знают о её обмане? И тогда, значит, Генри знает о том, что она до сих пор не изменилась? Роза задыхается, но терпит. Роза сбегает в сад от осуждающих взглядов, (они ведь не знают о том, что она обманщица?) говорящих предметов, (не одна она слышит их голоса?) Генри (он ведь не ненавидит её, правда?), но в саду ветер замораживает её руки, ноги, щёки, забирается под ткань, теребит волосы, словно пытается выяснить; ветки хлещут по щекам будто пытаются постучать. Есть ли что-то внутри? Вот только Роза знает, что внутри у неё по-прежнему пусто. Ей страшно от того, что кто-то об этом узнает, и она хочет убежать, но снова боится. „Трусиха” — шепчет ей ветер, теребивший листву. Страх накидывает новые петли. Роза чувствует их везде: на шее, на грудной клетке, но больше их теперь на руках. Цветы вокруг неё, так бурно растущие до этого, перестают цвести. Их листья опадают, лепестки сворачиваются, стебли склоняются к земле. Роза теряет свой дар. В ней нет ничего, кроме страха. Она уже ни о чём не думает, не хочет исполнения ни одной из своих мечт. Роза только боится. Теперь она — тело, наполненное страхом. Она действительно пустышка. Петли смыкаются сильнее, слышен хруст. Роза больше не может терпеть.