You're my best friend

Федя в последнее время все чаще задумывался о том, что не будь он геем, многих проблем в его жизни не возникло бы. Не нужно было бы встречаться с девушками, чтобы, упаси боже, на него не подумали лишнего, скрывать свою ориентацию… А еще он не связался бы с Другом, из-за которого за краткий срок времени успел вляпаться с головой в кучу неприятностей. Пугали также и мысли о том, что Дэн, кажется, начал догадываться о чувствах Макарова. Стал другим. Грубым, резким, отстраненным… как будто понимал, что происходит. А что происходило? Их дружба рушилась из-за чувств. Денисенко на самом деле понял все еще летом. Он и сам прекрасно осознавал, что ведет себя как мудак, хотя о себе давали знать сразу внутренняя гомофобия и что-то вроде рвения защитить Федю, оттолкнуть, чтобы впоследствии ему не было еще больнее, еще хуже, когда о взаимности этой любви узнают все и, естественно, отреагируют не лучшим образом. Изломанные, запуганные, уставшие скрываться, уставшие от попыток забыться. А еще вдобавку в Дэне начало просыпаться какое-то странное собственничество, царапающее грудную клетку, словно дикий зверь, сходящее с ума, когда Федя, его бывший лучший друг, приветственно обнимал Катю или смеялся с Ником и Лерой. Хотя именно он был с ним с самого детства, но теперь… Денисенко не винил его, зная, что сжигает мосты собственными руками, чтобы потом не было хуже. А в чем логика? Причинять боль, чтобы избежать другой боли? Может, нелогично, может, глупо, но другого выхода он не видел. Или игнорировал в упор. На вечеринке Леры Дэн держался в стороне от всеобщего веселья, уже толком и не понимая, зачем вообще туда приперся, и лишь периодически делал глотки из стакана с газировкой, из которого уже вышли все пузырьки. Смеющийся, счастливый и без него Федя будто ударял под дых, а глаза щипало, как от хлорки. В конце концов Денисенко отошел в сторону, чтобы не мешать другим (и не ловить раз за разом взгляд темно-карих глаз), и закурил, улыбаясь, будто смеясь над самим собой. Когда Макаров подошел к нему, Дэн даже закашлялся от неожиданности. Как там говорят, «вспомни солнышко, оно и светит»? «Не надо, Федь. Мы же делаем сами себе еще больнее, еще хуже, перестань, прошу, перестань, не тянись за моей ненормальной, непонятной любовью, которую я уже устал душить в самом себе, остановись, подумай о последствиях, найди кого-то другого, позволь мне спокойно забыть тебя, или не спокойно, а хоть как-то, просто оставь меня, не заставляй снова быть грубым, снова вести себя как мразь. Отталкивая, я пытаюсь уберечь, а ты, дурачок, слишком ослеплен чувствами, чтобы это понять». — Ну давай, беги к мамке, закладывай. Макаров вздохнул, подходя к другу, внезапно ставшему таким холодным и даже агрессивным, будто в его сердце попал осколок Снежной Королевы, искажающий абсолютно все, заставляющий видеть прекрасное уродским. — Можно мне? Дэн нервно рассмеялся, как будто выжидая чего-то. Удара, подвоха, чего угодно. — Ты серьезно? — усмехнулся он, протягивая сигарету. Федя затянулся и, естественно, в лучших традициях жанра, закашлялся. Вот глупыш, кто же сразу вдыхает взатяг? Все они допускают одну и ту же ошибку. Денисенко с усмешкой проследил за действиями парня. Он и в жизни такой же. Хватается сразу слишком за многое, а потом давится фигуральным дымом и кашляет. — Кто бы мог подумать! Надежда юниорской сборной! — с губ срывается горестный, немного подавленный, смешок, — ну ты меня пойми… Тяжелый вздох. Руки опускаются. — Да я понимаю. Мы же с тобой с третьего класса вместе. Ты же мой лучший друг. Я же для тебя всё… вот реально всё. Хочешь, я нафиг брошу плавание? «Неправильно, это все, неправильно, нелогично, не должно происходить. Вот сейчас я не выдержу и дам волю чувствам, и что ты будешь делать, Федь? Что ты будешь делать со своим лучшим другом, недопарнем, возлюбленным или кто мы там вообще друг другу?» — Не-ет, — морщится Денисенко, — слушай, ну это ты уже загнул. — Ну что, друзья? «Друзья. Да, именно так все должно быть по логике, так, как правильно… но что мы имеем на деле?» Они пожимают друг другу руки. — Люблю тебя, чувак. — Да и я тебя. «Люблю не как друга, и я не могу, черт возьми, не могу больше прятаться за этой маской эдакого классического мудака, кусая губы и ненавидя себя за то, что делаю. Прости». Дэн кладет ладонь на шею Феди и слегка поглаживает кожу большим пальцем. На губах Макарова — неуверенная улыбка, как будто он не до конца понимает, что происходит. Хотя, наверное, ни один из них толком не понимает. Денисенко мягко притягивает парня к себе, чуть наклоняясь в сторону, чтобы было удобнее. Они целуются.