Богиня войны

Последней мыслью, мелькнувшей в разуме Райана уже после того, как его ноги оттолкнулись от края бездны, была мысль о том, что выжить, пролетев несколько сотен метров и с размаху ударившись о землю, в обычных условиях всё-таки практически невозможно. Спасти могло разве что какое-нибудь чудо. Но думать об этом было теперь уже поздно. Главное — что упал именно Райан, а не кто-то другой. И этого вполне достаточно. Тяжёлый удар моментально выбил из лёгких парня весь воздух, и тот непроизвольно открыл рот, будучи не в силах вдохнуть хоть немного. Резкая боль пронзила его с головы до пят, тело словно парализовало, а глаза за считанные секунды заволокла тьма. «Что ж, кажется, пришла пора поздороваться со смертью. Когда-то же она должна была прийти? Пусть даже настолько глупо…» Поразмышлять о смерти Райан, впрочем, не успел — отключился. Куда-то исчезла боль, испарилась необходимость дышать, а в разуме, словно галлюцинация, зазвенел женский голос — незнакомый, но почему-то необыкновенно ласковый. Однако слова сливались в одно неразборчивое нежное журчание, и в итоге ни уловить смысл речи, ни тем более запомнить хоть что-нибудь парню не удалось. Голос звучал всё глуше и дальше, а вслед за тем сознание словно вынырнуло на поверхность из бездны. Спасительный глубокий вдох — сладкое благоухание под самым носом — неожиданное понимание, что под ним цветочная поляна, а сами цветы, как бы это ни было странно, как будто излучают целительную магическую силу. Райан попробовал пошевелиться. Ни перелома, ни вывиха, ни ушиба, ни разорванных внутренностей, ни даже царапины. Отлично. Теперь нужно подняться и… …и как-нибудь улизнуть от снующих вокруг монстров, явно намеревающихся его убить. Райан был заранее предупреждён о грозящей ему опасности, вот только биться с местными стражами насмерть в его планы категорически не входило. А даже если бы и входило, то прямо сейчас, без подготовки, крайне опрометчиво было бы в одиночку выступать против целой группы существ с неизведанными магическими способностями и техниками боя на их же территории. Поэтому, едва выбравшись на свободу, парень бросился бежать. За всего лишь восемнадцать лет жизни ему довелось побывать в самых разнообразных передрягах. Он дрался до полусмерти, в первое время получая немало увечий, от которых приходилось долго и мучительно оправляться, прыгал с высоты, которая казалась другим людям головокружительной, лазил по заброшенным зданиям и носился по крышам жилых домов, не один год жил почти беспризорником, а однажды и вовсе неделю провёл в лесу, не показывая носа в город. И всё же новых, непривычных и не особо приятных ощущений в тот вечер на его долю хватило с лихвой. Сначала раны, нанесённые магией, из-за которой к физической боли и кровотечению прибавлялся странный лихорадочный трепет в душе. Потом — совершенно неожиданно! — утягивание в нематериальное состояние, заставившее потерять связь с реальностью и заодно с собственным телом. Полутёмные коридоры начала Руин буквально растворились, а вместо них Райан очутился в небольшой комнате без выхода, обставленной тяжёлой старинной мебелью с вычурными завитушками, с антикварной люстрой на потолке и небольшой дверцей, которая, как выяснилось чуть позже, вела в ванную комнату. Приспособиться к смене пространства оказалось всё же проще, чем освоиться с новым ощущением собственного тела. Райан смутно чувствовал, что голова-руки-ноги по-прежнему на месте, но вот совершать какие-либо движения стало крайне проблематично. Он как будто превратился в невесомое парящее облако. Как ни старайся — всё равно самого себя не разглядишь и не ощутишь своих же мускульных усилий. Даже речь с непривычки давалась с огромным трудом, а голос, казалось, состоял из одного только эха. Это делало разговор с призраком-спасителем, мягко говоря, затруднительным — а переброситься парой слов было необходимо, чтобы окончательно сообразить, что произошло, и сориентироваться в обстановке. Как только Райану вернули его обычное физическое состояние, его тело показалось ему по меньшей мере налитым свинцом. Складывалось впечатление, будто сила гравитации возросла в несколько раз. Вдобавок раны, от которых сохранялся «нематериальный» зуд, неприятный, но в целом не слишком беспокоивший, снова начали отчаянно саднить. Пришлось поспешно есть — а попутно торопливо мыться и переодеваться, благо оказалось, что для него загодя приготовили ужин и халат для ночёвки. Даже несмотря на то что парень был заранее осведомлен о том, чем еда монстров отличается от пищи людей, он всё равно испытал некоторое удивление, когда все его повреждения бесследно исчезли, а впоследствии тело наполнилось энергией и ощущением сытости — без привычной «тяжести» в желудке. Почувствовав облегчение, Райан укутался в халат, в который можно было бы завернуть троих таких Райанов («Прости, мы не могли предугадать, какой комплекции и какого пола человек свалится сюда, завтра придёт Меттатон и приоденет тебя получше», — пообещал Спаркстаблук, заботившийся о нём призрак), набросил на волосы парик, нацепил на лицо маску («Это для маскировки, если вдруг Андайн внезапно снова начнёт искать тебя», — объяснил он же), повалился на кровать и попытался поспать. Сон не шёл: несмотря на усталость и заботу Спаркстаблука, который безостановочно успокаивал, показывал, инструктировал и помогал, в безопасности парень себя не чувствовал. Чужая территория, рыщущая снаружи Стража и вал новых ощущений никак не способствовали расслаблению. Райан несколько часов пролежал в постели с закрытыми глазами, крепко сжимая в руке рукоять ножа, и лишь под утро кое-как забылся чуткой дремотой. От силы на час, а то и на полчаса. Потому что потом… — Проснись и пой, дорогуша! …Райан подскочил на кровати от громкого металлизированного голоса. Перед ним, подбоченившись, стоял здоровенный робот — прямоугольная металлическая коробка на одной ножке с колёсиком. На его жёлтом экране спереди, поделенном на квадратики, светился красный улыбающийся смайлик. — Рад знакомству! Я Меттатон, — робот протянул ладонь для рукопожатия. — А ты у меня… — Райан, — хриплым голосом отозвался парень, подавая руку в ответ. Кажется, дремота сделала хуже: голова отозвалась гудящей болью, а в глаза словно насыпали песка. Лучше б вообще не ложился. — Очень приятно.

***

— Несговорчивый ты какой, дорогуша. Я для тебя стараюсь, предлагаю, как лучше, а ты упёрся и упорно заворачиваешься в свои безвкусные чёрные тряпки… Впрочем, не могу тебя винить. Если ты считаешь это частью своего стиля, то… По идее, Меттатон должен был испытывать беспокойство, но внутри него всё сгорало от самодовольства. И хотя лёгкая нервозность всё же посетила его, когда за стеной укрытия послышались лай, голоса Стражей и бряцание оружия, на его губах невольно проступила широкая торжествующая ухмылка. Ищите, ищите. Ваша добыча будет сидеть в двух шагах и смеяться над вами. Райан не разделял его позитивного настроя. Его мускулы заметно напряглись, а правая ладонь зашарила в поисках ножа. — Расслабься, дорогуша. Как тебе уже сказали, об этом месте в Королевстве ныне не знает ни одна живая душа, кроме меня, рыбки по имени Шайрен и четырёх призраков. Никто тебя здесь не заметит и не унюхает. Чтобы ещё больше прояснить ситуацию, скажу, что я сам пригласил сюда этих солдафонов. Чем быстрее они убедятся, что в моём отеле нет никакого человека, тем быстрее отстанут и прекратят действовать на нервы и мне, и тебе. А ещё закрой глаза и постарайся не моргать, твои глаза тоже нужно накрасить. Про себя, едва увидев человека, Меттатон мысленно окрестил его «среднестатистический». Ничего выдающегося — средний рост, среднее телосложение, отросшие светло-русые волосы, ни лицо, ни фигура не блещут модельной привлекательностью, хотя в целом парня вполне можно было назвать симпатичным. Но ведь нет такого образа, который робот не смог бы существенно улучшить, верно? И потому Меттатон, не теряя времени, тут же перечислил несколько вариантов подходящих, с его точки зрения, стильных нарядов для гостя. Но тот ответил лёгкой усмешкой и решительным отказом. Все препирательства по поводу одежды закончились в итоге приобретением нескольких чёрных и серых футболок, толстовок и джинсов — даже не от фирмы «МТТ». Зато своеобразный «косплей» Райан оценил по достоинству — выслушав описание образа, благосклонно хмыкнул и кивнул, а преобразившись, даже полюбовался собой в зеркале, так что Меттатон мог считать себя вознаграждённым за труды. И неважно, что о гриме парень до того не имел ни малейшего понятия, а на то, чтобы он умудрился вставить себе в глаза склеры, пришлось ухлопать часа полтора. Получившийся в итоге облик монстра выглядел настолько реалистичным, что Меттатон чуть не забыл, кто перед ним на самом деле, — и снова испытал щекочущее чувство самодовольства. Имя, как и стиль одежды, Райан менять отказался. — Никто в Подземелье не знает, как зовут человека, а на фальшивом имени слишком легко подловить. Если меня кто-нибудь окликнет: «Райан!», я вздрогну и, скорее всего, посмотрю в сторону того, кто это сказал. Если рядом позовут какого-нибудь другого Райана, я отреагирую так же, и это будет естественно. Но если меня в упор будут звать чужим именем, а от меня не последует никакой реакции — вот это уже очень подозрительно. И с этим пришлось согласиться. Лишь с мобильным телефоном Меттатон решительно настоял на своём. — Я не собираюсь у тебя отбирать твой гаджет и тем более агитировать его выбрасывать. Но обзавестись меттафоном, дорогуша, — это в данном случае вопрос не только безупречного имиджа, но и элементарного выживания. Скажи, ты обращал внимание на то, что в бою с монстрами твоя душа проявляется из тела на всеобщее обозрение? Так вот, это вернейший признак, по которому тебя вычислят, хоть в целой ванне грима тебя утопи. Но без паники, красотуля, здесь, на этом телефоне, у меня есть для тебя уникальное приложение, которое изменит внешний вид и некоторые свойства твоей души! Обратимо, разумеется. А также целый ряд менее уникальных, но не менее полезных приложений, без которых ты в Подземелье будешь белой вороной — если только не изберёшь жизнь абсолютного затворника. Всего лишь пара дней ушла на то, чтобы сделать Райана тем Райаном, с которым познакомилась Андайн, — рыбомонстром с решительным взглядом и ужасным запахом. Против последнего парень, к слову, не протестовал, так как признавал необходимость защищаться от нюха собак и, что особенно удачно, обладал несколько притупленным обонянием. Как и предполагал Меттатон, его гость не собирался целую вечность отсиживаться в номере и бояться, что его обнаружат. Обрадовавшись тщательно подобранной маскировке под местного жителя, он тут же изъявил желание разгуливать по Подземелью в открытую. Но до этого нужно было разобраться с не менее важным вопросом, чем облик, — с базовыми познаниями любого обычного монстра об окружающем мире и с историей жизни самого Райана. Заодно в процессе разговоров на эту тему робот рассчитывал сблизиться с человеком получше. Примерно оценив масштаб информации, которую необходимо вложить в голову парня, Меттатон решил поступить следующим образом: кратко пересказать ему историю Королевства, описать текущую обстановку, поделиться географическими сведениями и самыми базовыми основами по местным культуре и этикету. Он трезво рассудил, что вспомнить и систематизировать абсолютно все нюансы повседневной жизни монстров ему не удастся, а раз так, эту работу лучше переложить на плечи призраков, которые будут сопровождать Райана во время его прогулок и своевременно незаметно пояснять ему, что почём. Ещё во время старательного исполнения этих просветительных монологов реакция парня показалась Меттатону странной. Он спокойно и вежливо слушал, время от времени задавал вопросы, но на лице его то и дело появлялось выражение, которое как будто говорило: «О, а вот это я знал… Надо же, подтвердилось», «Вроде что-то знакомое… Кажется» и так далее. Причина этого вскрылась, когда Меттатон наконец закончил свой «вводный курс» и из позиции лектора перешёл в позицию интервьюера. — Что ж, основное ты теперь знаешь, с остальным разберёмся по ходу дела… Однако настала пора выяснить наиболее важное! Расскажи мне о себе, дорогуша. На самом деле я изначально был заинтригован тем, откуда ты взялся и что ты собой представляешь. Но посчитал, что благоразумнее будет как можно скорее провести тебе ликбез. — Я тоже подумал, что лучше сперва запастись знаниями об окружающем мире, а только потом выкладывать свою биографию, если она понадобится, — кивнул Райан. — Тут наши позиции совпали. — Биография, безусловно, понадобится. Монстру, которого ты изображаешь, нужна не только внешность, но и предыстория, да желательно не наспех сляпанная на коленке, в которую никто не поверит. Никогда не терпел бездарной актёрской игры. И в таком случае лучше не выдумывать твоё прошлое с нуля, а взять за основу реальные обстоятельства твоей жизни. Да и не только это имеет значение. В конце концов, я больше не могу сдерживать своё любопытство! Райан ненадолго задумался. — Получается, лучше начинать не с того момента, как я решил прыгнуть в Подземелье, а пораньше? — Хоть с пелёнок, дорогуша, ничего не имею против. Впрочем, полагаю, логичнее всего было бы начать с события, с которого твоя жизнь стала по-настоящему значимой и интересной. — Не вполне уверен, насколько её можно считать значимой и интересной… Но попробую. Парень на какое-то время замолчал. — Надо было больше читать книг в биографическом жанре… Ну… Начнём с того, что я происхожу из так называемой неблагополучной семьи. Люди, в доме у которых я появился восемнадцать лет назад, беспросветно бухали. Соседи, правда, рассказывали, что когда-то очень давно женщина вела достаточно приличную жизнь, но потом сошлась с алкашом и покатилась по наклонной. Зачем им при таком раскладе понадобился я, не очень понятно. Вероятно, залёт произошёл случайно, а потом они по каким-то неведомым моральным соображениям отказались от аборта. Никогда не понимал таких людей. Валяться на полу и нечленораздельно мычать им не стыдно, а не тащить в мир ребёнка, который им не нужен, видите ли, нет. Иногда-то они просыхали. Когда устраивали меня в детский сад, например, потом в школу… Трезвели, прилично одевались, адекватно разговаривали с педагогами… Не хотели, наверное, чтобы к нам в дом нагрянули соцработники. Хотя соседи вызвать органы опеки порывались неоднократно. Но они либо не приезжали, либо приезжали на заблаговременно убранную квартиру к полному холодильнику. Каким-то образом эти люди умудрялись заранее пронюхать об их визите и создать иллюзию благополучной семьи. Я-то, конечно, мог нажаловаться на то, что всё это ложь, но… но как-то был абсолютно не уверен, что хочу ехать в детдом в какие-то гребеня. Ещё неизвестно, что там будет. Когда соседей прорывало попричитать о бедном запущенном ребёнке, они умудрялись наговорить кучу страшилок — про грязь, про побои, про воровство, про тараканов… А я по детской впечатлительности им верил. И не испытывал желания менять одну помойку на другую. Вместо этого пытался выживать сам. Учился, потому что думал, что это мой единственный шанс потом вылезти из этой дыры, после уроков зарабатывал какие-то копейки на том, что выносил чей-то мусор или стриг чей-то газон… С копейками, правда, тоже была проблема. Во-первых, далеко не все соглашались принимать мою работу. Всё-таки дело почти незаконное, эксплуатация детского труда и все дела. Кто-то пытался всучить подаяние, но я не брал. Не хватало мне только в долги влезать почти с памперсов. Я тогда плохо разбирался в финансовых вопросах, но очень смутное представление о долгах имел, и его хватало, чтобы меня остановить. Так вот, это было «во-первых». А во-вторых, эти копейки ещё надо было умудриться защитить. Потому что все знали, что я почти беспризорный, а раз так, меня можно и нужно обидеть. Ты понятия не имеешь, сколько раз я в своей жизни убегал от подростков крупнее меня раза в три, прятался по чердакам и подвалам, а с обидчиками поменьше дрался не на жизнь, а на смерть. А потом побитый, но не побеждённый, приходил в себя хрен знает где, потому что домой придёшь — и ещё сверх того получишь по башке. Это у тех людей воспитанием называлось: побить уже побитого, чтобы отучить его драться. Круговорот махания кулаками. Потом у меня появился кто-то вроде приятеля. Он был старше меня где-то года на три или четыре. Жить стало проще. Я ночевал у него, он мне платил деньги за всякую ерунду типа мытья посуды — ему родители карманные давали… И однажды он мне подарил нож. Вот этот, — Райан вынул свой нож из кармана. — Тогда он сел рядом со мной и очень серьёзно сказал, чтобы я не вздумал первым набрасываться с ним на людей, но учился им пользоваться в целях обороны. Тот, кто не испугается кулака, всё-таки вряд ли захочет, чтобы его вспороли лезвием. Это был его первый и единственный подарок. Потом он исчез. До меня доходили слухи, что он был смертельно болен какой-то онкологией, но запустил здоровье и скончался в больнице. С ножом тоже всё было непросто. Кто-то действительно пугался одного его вида. Некоторые, кто тоже был вооружен, ржали и просили «продемонстрировать мастерство». В общем, с тех пор я стал ходить не только битый, но и исполосованный. Всё это, конечно, заживало, но кое-какие следы оставались. Примерно в тот период я и пристрастился навсегда к закрытой одежде. Тогда я окончательно понял, что могу рассчитывать только на свои собственные скорость и силу. У меня было не так много свободного времени, но я усердно тренировался. У меня выработался свой боевой стиль. Который, к сожалению, потом приходилось реально отрабатывать на практике. И помимо прочего я продолжал пытаться учиться. Меня строго спрашивали на уроках, потому что из-за всех этих уличных побоищ приходилось пропускать занятия, а справок от врача я, понятное дело, не приносил. Каждая хорошая оценка была тоже своего рода победой в бою. — Какой вопиющий кошмар тебе пришлось пережить, дорогуша… — ошеломлённо пробормотал Меттатон. — И как поразительно, что ты в таких условиях остался, видимо, приличным человеком… Если бы я мог снять про твою жизнь фильм… — Пффф! — неопределённо фыркнул Райан. — Не надо про это фильм снимать. Я не считаю это чем-то крутым. В общем, всё это дерьмо происходило до тех пор, пока мне не исполнилось тринадцать. А потом меня угораздило на ночь в переулке отбить у местных подонков женщину. До сих пор помню её перепуганные воп… крики. Я не знаю, чем она была больше шокирована — самим нападением или тем, что её спасителем оказался мелкий шкет. Но всё-таки её потрясения оказалось недостаточно, чтобы тупо уносить домой ноги. Хотя это было бы логичнее всего. Когда те твари убежали, она крепко вцепилась в моё запястье и спросила, что я делаю один на улице. Что! Я! Делаю! Один! На улице! Страшно хотелось заорать на неё, чтоб она уматывала домой, а не глупые вопросы задавала. Но я почему-то не смог. А она всё продолжала то благодарить, то спрашивать, где я живу, где мои родители, предлагала проводить домой… Она. Меня. Проводить. В итоге этот диалог кончился ничем, я даже не помню, сказал ли ей хоть слово. Просто вырвался и убежал. И исподтишка проследил, чтобы к ней до её подъезда никто больше не пристал. Я думал, что на этом всё кончится, и на следующий же день выкинул эту историю из головы. Но вот выкидываться из моей жизни эта история не захотела. В один прекрасный день, когда я всё-таки находился у себя в квартире, к нам нагрянули соцработники. И среди них я увидел её. Выяснилось, что женщина, которую я спас, удивительно удачно оказалась педагогом. Встретив на улице какого-то подозрительно бесхозного ребёнка с ножом, она не смогла успокоиться, навела справки и умудрилась застать моих… этих… в общем, этих свинтусов врасплох. Тётки из опеки наконец-то опросили соседей, допросили с пристрастием меня, и дело пошло к лишению родительских прав. Пока я размышлял, готовиться мне к детдому или срочно делать ноги, она спросила меня, не согласен ли я, чтобы она оформила надо мной опеку. Если честно, я был ошарашен настолько, что не знал, что сказать. В итоге спросил прямо: «А вы уверены, что вам нужен подросток с плохой репутацией?» Она ответила, что не увидела никакой плохой репутации, у неё перед глазами только ребёнок, который живёт в ужасных условиях, но, судя по всему, сохранил адекватное мышление и, гм, недурное сердце. А сама она, мол, давно хотела кого-нибудь в семью, потому что с огромным трудом в тридцать пять лет выносила единственного ребёнка, едва не умерла и врачи ей после этого строго запретили даже думать рожать. И тут я свалился ей на голову, должно быть, это судьба. Я вот до сих пор не знаю, как это расценивать. То ли это был внезапный приступ героизма, то ли помутнение разума, то ли ей остро не хватало приключений, чтобы взвалить на себя заботу о неблагополучном подростке, которого она видела два раза в жизни. Вообще-то нормальные люди так не делают. Хотя что в моей жизни вообще было нормальным… Но, так или иначе, выбора у меня не было. Либо соглашаться, либо в детдом. И я решил, что называется, бросить кости наудачу: а фиг с ней, надо ей — пусть нянчится. Зато не на улице и не в интернате, а там как-нибудь сживёмся или я сбегу. Куча препирательств, куча бумажек, куча откровенного непонимания со стороны её коллег, причём такого, что потом она вообще уволилась с работы и пришлось переезжать… Но так у меня впервые в жизни появилась мама. Райан вёл свой рассказ жёстким тоном, говорил быстро и держался напряжённо, но на этом моменте сделал паузу, слегка расслабился, а в его глазах притихший Меттатон заметил проблеск искренней теплоты. — Каким бы нелепым и несуразным ни было наше знакомство, как бы нелогично оно ни произошло, впоследствии я не пожалел, что пошёл с ней. Она даже никогда не попрекала меня тем, что из-за меня рассорилась с коллегами и потеряла работу. Её муж был достаточно обеспеченным человеком, так что мы смогли переехать в большой город и обосноваться там. Впоследствии она устроилась в другую контору. И когда я говорю «мы»… Я имею в виду — я, мама, папа и младший брат. Тот самый ребёнок, из-за которого она чуть не умерла при родах. Трогательный пацан. Некрепкий здоровьем, но жутко любопытный и добрый. Он от меня первое время постоянно прятался — то за родителей, то за мебель. Потом привык и стал моим хвостом. Всё постепенно образовалось как-то… само собой. Вообще я очень долго привыкал к тому, что у меня нормальный дом, нормальная еда, что людям, которые живут со мной под одной крышей, на меня не наплевать… Не уверен, что привык. Но так или иначе, всё, что имело место в прошлом, закончилось. Я вздохнул свободнее. И те люди… Думаю, я их полюбил. Даже несмотря на всю их, гм, психологическую фриковатость. Они реально хорошие. И только их в этом мире я считаю своей семьёй. Меттатон испытывал странное ощущение. Это была смесь сочувствия, от которого хотелось заключить Райана в объятия, и в то же время понимания, что именно объятия и прочие сентиментальности с таким человеком будут максимально неуместны. — Но если в твоей жизни всё наладилось… Зачем же ты тогда пошёл на гору Эботт? — О, это целая отдельная история. Я ещё продолжал осваиваться в новой семье, когда по соседству появился другой мальчишка. Мне тогда было почти пятнадцать, ему — почти тринадцать. Выяснилось, что он пропадал практически на целый год. Говорил, что пошёл погулять в лес и заблудился, а что было дальше — о том упорно молчал, как партизан на допросе. Сидел, сжавшись в комок, и зыркал на всех исподлобья. Так никто из него ни слова и не вытянул. Тем не менее у меня он вызвал интерес. Мне показалось, что мы могли бы как минимум неплохо пообщаться на почве того, что в какой-то период жизни нам по-своему пришлось выживать. Но диалог не заладился. Он отвечал односложно и очень неподробно. В конце концов я от него отстал. Время от времени у нас завязывались диалоги, мы что-то обсуждали, в том числе я несколько раз без особых подробностей рассказывал ему что-то из прошлого — ну, когда чисто к слову приходилось… И в таком формате наше общение продолжалось до недавних пор. Всё это время Фриска что-то здорово мучило. Ему явно докучала какая-то болезненная проблема, но он не решался о ней рассказать. А я и не лез. Но в один прекрасный момент… Он раскололся. Это произошло тогда, когда я в выходной день отправился посидеть на крыше заброшенного здания и немного поразмыслить о разных вещах. Он тихо подошёл, спросил, можно ли ко мне присоединиться, а потом, когда я кивнул, сел и указал на гору Эботт. Фриск спросил меня, слышал ли я легенду о том, что из тех, кто когда-либо поднимался на гору, никто не возвращался назад. Я ответил, что да. В конце концов, легенда была у всех на слуху и вполне себе подтверждалась реальными фактами. Шесть или семь семей в разные времена действительно потеряли детей, которые ушли в том направлении. Потом Фриск поинтересовался, не хочу ли я узнать, что там происходит на самом деле. И я согласился. Любопытно стало, что скажет. Во-первых, я люблю загадочные истории, а во-вторых, заподозрил, что он, вероятно, первый человек, который ушёл на Эботт и возвратился живым. Не зря же он так долго пропадал, а потом ни с кем не обсуждал свои скитания. И его понесло. В тот день он говорил, и говорил, и говорил. О Королевстве Монстров, о причудливых разумных существах, владеющих магией, о том, что их души состоят из любви, веры и надежды… Или как там ещё… О еде, которая распадается на энергию и после которой не надо ходить в туалет, о высоких технологиях, неведомых людям… Много о чём. Клянусь, он рассказывал так увлекательно, что в тот момент я впервые остро пожалел, что в самом начале не попытался сбежать на гору Эботт. Даже несмотря на то что был шанс, что меня убил бы король Азгор. Или Стража. Его история здорово подняла мне настроение. Я решил было, что постоянная мрачность Фриска объясняется его тоской по Подземелью и желанием вернуться. Но… Он сообщил ужасную вещь. Он признался, что убил короля и королеву, которые были к нему исключительно добры. Это само по себе бредовый факт и вопиющее преступление. Этот придурок понятия не имеет, насколько нужно ценить тех, кто в состоянии бескорыстно протянуть тебе руку помощи. Особенно «через голову» многолетних расовых предрассудков. Так мало того. Фриск сообщил, что к нему до сих пор поступают сведения из Подземелья, и судя по ним, на трон взошла бывшая глава Королевской Стражи, сильная и неукротимая Андайн, которая превратила мирных монстров в одну огромную армию, а поскольку в неё влюблена продвинутая учёная Альфис, всё это сопровождается разработкой мощнейших технологий. И если в распоряжении у монстров окажется хоть одна душа, человечество ждёт война. Райан замолчал, нахмурившись и скрестив руки на груди. Меттатон тоже безмолвствовал. В его голове теснился целый рой вопросов, и с какого начать, он не знал. — Он так и не смог внятно объяснить, зачем совершил эти два убийства. Всё, что я вынес для себя из его путаных попыток оправдаться, — это то, что он определённо психически нездоров. В конце концов он тупо убежал. А я остался наедине со своими мыслями. Если вначале мне хотелось, чтобы история о монстрах оказалась правдой, то теперь я желал, чтобы всё это оказалось его галлюцинациями. Но ведь реальное положение дел не изменится от того, чего я там желаю и от чего открещиваюсь? Поэтому я решил разобраться. В ближайший свободный день я отправился к нему домой. Сначала он не хотел меня впускать. В любом другом случае я бы отстал, но не в этот раз. Я пригрозил через дверь, что в противном случае влезу через балкон, и мне всё равно, что потом будет. Тогда он открыл. Мы заперлись в его комнате, и я потребовал предъявить доказательства того, что он был в Подземелье. Он показал немало фотографий. Какие-то сделал он сам. Какие-то ему присылал кто-то из жителей Подземелья. Этот факт до сих пор кажется мне странным. Не знаю, чем его объяснить. Но не суть. Я прогуглил номер, и в сети не нашлось никаких сведений о таком операторе сотовой связи. Тогда я попытался с ним поговорить. Я понадеялся на то, что раз он мне раскрылся, то наверняка раскаивается. А если так, то пускай приложит все усилия к тому, чтобы исправить положение. Или хоть как-то смягчить. По моему глубокому убеждению, кто накосячил — тот и должен разгребать последствия. Тем более что шансы, с моей точки зрения, были. Но он так разнервничался, что его родственники выставили меня из квартиры. Больше пересечься с ним мне не удавалось. Фриск не отвечал на сообщения, не выходил из квартиры, если я караулил под дверью или у подъезда, и в конце концов идею преследования пришлось отложить. Поразмыслив на досуге, я решил не принимать скоропалительных решений и ещё раз удостовериться в том, что в Подземелье действительно обитают заточённые монстры. Сначала у меня была идея на последние деньги купить какую-нибудь камеру, примотать её к чему-нибудь движущемуся — например, к детской машинке — и запустить в пещеру. Фриск упоминал, что падать необязательно, есть другой проход. Тогда я смог бы увидеть, что там и как внутри. Но это было слишком опасно и опрометчиво. Не стоило давать монстрам понять, что кто-то извне следит за ними. И я воспользовался другим способом. Я отправился к горе Эботт. Осторожно исследовал окрестности, полазил по склонам, поискал, нет ли каких-нибудь трещин в горной породе, через которые можно хоть немного увидеть или услышать то, что происходит внизу. Отчасти мне это удалось. В самом конце, когда я уже собирался уходить, мне попалась щель, сквозь которую отчётливо доносились голоса — правда, разобрать конкретные слова получалось с трудом. Там кто-то был. И едва ли люди. Домой я отправился в раздумьях. Первый же упавший человек даст новой королеве возможность выбраться наружу и начать резню. Передо мной возник выбор. Вариант первый — поговорить со своей семьёй и убедить их переехать к бабушке в Австралию. Вряд ли монстры доберутся до тех мест. Вариант второй — упасть самому, пока этого не сделал кто-то другой, и взять дело в свои руки. Кто бы ни свалился в Подземелье, он станет всего лишь невинной жертвой. А я… Либо я сумею переубедить монстров и тогда выживу, либо погибну, но погибну достойно и к тому же смогу продолжать влиять на ситуацию, когда мою душу поглотят. Из всех, кто мог бы попасть к вам, только я в состоянии и выживать, сколько потребуется, и достойно принять свою смерть. А после неё — сохранить настойчивость и присутствие духа. Первый вариант был плох тем, что это трусливо. Второй — тем, что я ненавижу убирать чужое дерьмо и исправлять чужие косяки. Тем более такого масштаба. Однако в итоге, как видишь, я выбрал именно последнее. Надеяться на авось — не моё. Как бы там ни было, в своей жизни я могу полагаться до конца только на свои собственные силы. И когда речь может идти о безопасности моей семьи, недопустимо пускать всё на самотёк. Дождавшись удобного момента, я оставил домашним записку у себя на столе и натощак отправился на гору Эботт. Не стал ни есть, ни брать с собой припасов — заведомо глупо, если учесть, что у вас на целое Королевство ни одного туалета… А дальше ты знаешь. Меттатон молча протянул Райану стакан воды. После услышанного он никак не мог подобрать слов, не знал, что спросить в первую очередь и о чём думать. Парень не настаивал на продолжении диалога и смотрел куда-то в сторону. — …Дорогуша, — прошло, наверное, минут двадцать, не меньше. — Мне жаль. Райан бросил на него взгляд и вопросительно приподнял бровь. — Разумеется, я никоим образом не причастен к этой истории, но мне всё равно жаль, что тебе пришлось принести себя в жертву. Тем более имея родственников, обретённых таким трудом. — Никакого труда с моей стороны не было, — возразил парень. — Труд происходит сейчас. Чтобы их уберечь. И прочих несчастных. Включая ваш народ. — Возможно, они направят за тобой кого-нибудь, чтобы тебя спасти, и… — Никто никого никуда не направит. Они не идиоты, чтобы лезть в самое пекло. К тому же на протяжении всего того времени, что я с ними живу, они отлично выучили, что не могут оспаривать мои важные решения. Да, я стал их сыном и братом, но я сохранил свою независимость. Наши отношения складывались долго, но в итоге всё пришло к следующему: они любят меня и заботятся обо мне, я люблю их и забочусь о них, но принадлежу я только и исключительно себе самому. И никому более. Я отдаю себе отчёт в том, что им больно осознавать, что я пошёл сюда. И будет ещё больнее, если я погибну. Но это куда меньшая жертва, чем если бы они пострадали в ходе войны. И они это поймут. Поймут и примут. Другого не дано. Меттатон тяжело вздохнул и снова помолчал, пытаясь собрать мысли в кучу. — Знаешь, дорогуша… Честно говоря, я в шоке насчёт всего того, что услышал про Фриска. Ужасный человек, как ни посмотри. Я многое мог бы сказать, наверное, но просто не нахожу слов. — Нет слов — не нужно их говорить, — усмехнулся Райан. — Но одно я тебе заявлю совершенно определённо. Твоей гибели мы не допустим. Ты не можешь позволить себе пострадать из-за того, что какой-то мальчишка оказался психически больным, а нашу королеву перемкнуло на мести. Раз у нас одна цель — тем более будем работать сообща. Мы найдём способ переубедить Андайн. А не переубедим — так просто вынудим. — Моя жизнь — наименьшее, что в такой ситуации может пострадать, — спокойно заметил Райан. — Но, впрочем, я и сам надеюсь, что всё разрешится благополучно. Я не суицидник и мне есть куда возвращаться. Собственно, поэтому я и слушал всё, что ты рассказывал, не пытаясь заявить, что многое уже знаю. Фриск мог что-то забыть, перепутать или переврать, информация требовала проверки. Сейчас с болтовнёй мы уже разобрались, а значит, нужно переходить к действиям. Нельзя спасти свою шкуру, сидя в норе и трясясь от страха. Тем более нельзя как-то повлиять на того, о ком знаешь исключительно в теории. Я смешаюсь с монстрами. Чем лучше я буду ориентироваться в здешних порядках, тем больше у меня будет козырей в рукавах. Так когда дурно пахнущий рыбомонстр Райан сможет выйти в свет?