***
Вы спрашиваете, Аршамбо, откуда мне известны такие подробности? Ну, а как же, племянник, я ведь как-никак духовное лицо! Для нас, кардиналов курии, тайны исповеди сильных мира сего не существует. Ну и пришлось мне изучить это все, когда стоял вопрос о канонизации матушки короля Иоанна… Я не знаю, Аршамбо, что именно решил граф Пуатье в тот день, но, подозреваю, что с этого дня жизнь графини Артуа пошла на убыль. Она становилась для всех ненужной помехой. Филипп опасался, что она будет шантажировать его причастностью с смерти Людовика X. (Ведь все это очень легко развернуть в таком ключе). Кроме того, в случае смерти тещи Филиппу сразу переходит графство Бургундское через жену. Королева Клеменция в ужасе ждала дня, когда Маго получит право выезда из Артуа, и конечно в душе была не прочь избавиться от ненавистной графине, которую она считала виновницей смерти ее мужа. Робер не мог дождаться смерти тётушки, чтобы предъявить права на Артуа. Валуа тоже изрядно поднадоела возня с Артуа. Исчезновение Маго становилось желательным для всех политических игроков, и Жанна ускорила этот процесс своим признанием. Не были против исчезновения Маго и бургундцы. Ведь ее дочь Жанна может также предъявить права на Артуа, а ее дочь — жена герцога Эда. Его умная матушка видела в этом колоссальные перспективы. Первая: столкновение Робера и Филиппа за Артуа, что разрушит их наспех сколоченный блок. Вторая: Жанна как наследница Бургундии и Артуа передаст их своей старшей дочери Жанне, жене Эда. Бургундия мирным путём расширялась, приобретая и графство Бургундское, и Артуа. А там можно подумать и о реставрации королевства Лотаря, наследником коего всегда себя мнили бургундцы. Но в начале 1319 г. проблемы Артуа вдруг отошли на второй план: перед короной вставала куда более серьёзная проблема, чем графство Артуа. Да-да, Англия, та самая Англия. Мой друг Петрарка сказал, что Франция — это всего-навсего четыре семейства: Валуа, Бургундский дом (ныне единый), Бретонский дом и Плантагенеты, они же герцоги Гиени и короли Англии. Все зависит от комбинации этих четырёх семейств. Наладить отношения королевы Клеменции с бургундцами было невозможно: и потому, что она заняла место Маргариты, и потому, что не желала ни за какие коврижки передавать им Артуа. В воздухе пахло войной с бургундцами, у которых в руках была и запасная королева Жанна, дочь Сварливого. А, значит, ключевое значение приобретал король Англии, герцог Гиени. А вот тут-то король Эдуард и начал свою игру. Приносить вассальную присягу ему было некому. Иоанну недавно исполнилось два года, и он был ещё несмышлёныш. Королева Клеменция была регентом и, строго говоря, не происходила из семьи Капетингов. Эдуард по совету своего кузена Генри Ланкастера предлагал ждать ещё двенадцать лет, до совершеннолетия Иоанна I. А поскольку Эдуард не приносили вассальную присягу Сварливому, то возникал прецедент вывода Гиены из-под суверенитета Французской короны. Филипп Пуатье понимал это тоже слишком хорошо. Он объяснил своей любовнице как дважды два, что возникает опасный прецедент: герцог Гиени не приносят вассальную присягу уже второму французскому королю. Граф Пуатье был гроссмейстером шпионажа, и формула Генри Ланкастера стала ему известна почти сразу. Да Эдуард ее и не скрывал, намекая при каждом удобном случае, что во Франции правит теперь Анжуйский дом, а, возможно, что законная Королева Жанна Наваррская. Как-то утром он получил письмо, написанное изящным витиеватым почерком королевы Клеменции. Разумеется, в ее сладко-приторном, но угрожающем, стиле. В нем говорилось, что если король Англии не пожелает принести вассальную присягу, то королева будет вынуждена секвестировать Гиэнь до совершеннолетия сына. Мол, когда Эдуард через двенадцать лет принесёт вассальную присягу, тогда и получит назад Гиэнь. Ну в конце Королева ласково интересовалась делами Генри Ланкастера и просила заверить, что она очень любит своего кузена. Которого, правда, не видела в глаза. На этом, Аршамбо, проблемы короля Эдуарда не ограничились. Мятежные английские бароны Томас Ланкастер и Роджер Мортимер стали откуда-то получать щедрую финансовую помощь. Не надо быть семь пядей во лбу, чтобы сообразить, что деньги шли из Парижа. Королева Клеменции и ее любовник Филипп Пуатье недвусмысленно намекали, что если Эдуард хочет править спокойно, надо вассальную присягу принести. Вот тут-то королеве Клеменции и Филиппу Пуатье снова понадобился Робер Артуа, наш смутьян. У него были прекрасные отношения с королевой Изабеллой, а сейчас это было настоящим спасением. Робер вернулся в Венсенн как законный глава «Лиги союзников» (так провозгласили себя его последователи в Артуа), и наказывать за провал переговоров с Маго его, понятно, никто не стал. Тщетно Жанна Бургундская, дочь Маго, плакалась, что Робер разгромил замки во владениях ее матушки. Ее муж холодно пояснил, что бароны Артуа имеют право выбрать главу лиги, и никто не запрещает стать таковым Роберу Артуа. Отныне он — субъект переговоров в графстве, и с этими надо считаться, хотят того Маго с Жанной или нет. Ну а королева Клеменция пояснила Жанне, что жаловаться им на Робера Артуа и баронов нет оснований: Венсенское соглашение нарушила сама Маго. Больше всего Филипп Пуатье волновался, что Эдуард снюхается с Маго, а потому уговаривал свою любовницу не сильно давить на англичан. Не в том, мол, мы сейчас положении, чтобы слишком храбриться. Филипп, впрочем, особой смелостью никогда не отличался. Но и Валуа, как прекрасный военный, понимал: война в Аквитании остановится в тот миг, когда шевельнулся Бургундия и Фландрия. Не годится государству иметь три, а то и четыре фронта — не справится. Потому решили требовать с короля Эдуарда принесения вассальной присяги за герцогство Гиеньское. С тем граф Робер и отбыл в Лондон, чтобы воздействовать на Изабеллу, а через нее и на короля Эдуарда. Никогда, никогда, племянник, я не одобрял действий королевы Изабеллы. Измены королевы Маргариты — еще не повод ввергать страну в династический кризис. Мало ли, с каким конюшим она там спала! Сколько королев не изменяли мужьям, если честно? Возьмите Бланку Кастильскую хотя бы… Алиенору Аквитанскую… Или ее сестру Алису-Петрониллу. Алиса была просто бесстыдница — в пятнадцать лет увела у жены сенешаля Рауля пятидести лет и стала регентшей Франции. И ничего… Этак нам все королевство французское отменять придется, да и английское заодно. Ну и конечно, конечно, Аршамбо, сама Изабелла откровенно спала с лордом Мортимером. Не знаю уж, что она в нем нашла. Но и даже после разоблачения дело Нельской башни было обставлено бездарно. Король Филипп зачем-то велел сжечь подлинник дела, и любой проучил возможность кричать, что это ложь или наполовину ложь. Братьев д’Онэ казнили нагими публично: вся чернь потешилась над сыновьями короля. А это уже совсем скверно, когда народ не уважает власть. Ну и малютка Жанна, дочь Маргариты. Король Людовик был прав: надо было тли объявлять не незаконнорождённой, или не трогать эту историю вообще. А так глупо вышло: то ли законная, то ли нет, то ли достойна трона, то ли нет. И получилось, что сами посеяли семена большой войны. Король Иоанн? Ну а что, король Иоанн? А, как бы он реагировал на месте Филиппа Красивого? Понятия не имею, Аршамбо. В нем слишком много от его итальянской родни, а они к изменам относятся спокойно и даже с юмором. Изменяет жена — сам дурак, раз не можешь ее удержать. Думаю, король Иоанн захотел бы еще узнать постельные подробности; как именно изменяют, в каких вариантах, — ну, то, что мессир Боккаччо описал. «Ну и рога!» — сказал бы он со смехом. Любовников принцесс убрали бы тихо и бесшумно: мол, грабители напали, а кто, что — дело темное. Ищем, ищем негодяев, пока не нашли. И концы в воду. Я-то прекрасно знаю английскую кухню, намного лучше нашей французской. Генри Ланкастер и епископ Экзетерский предложили королю Эдуарду оригинальное решение — отделить Гиень от Англии, передав ее старшему сыну и наследнику, который и станет вассалом Французской короны. И волки, так сказать, сыты и овцы целы. И английская корона освобождается от двусмысленного вассалитета в отношении французской, и Франция сохраняет право собственного лена над Гиенью. Возникает особое герцогство Гиеньскон — оно как бы вассальная часть Английского королевства, но одновременно и вассал короля Франции. Ну а став королем, наследник английского престола передает Гиень своему старшему сыну. Кстати, о Диспенсерах. Не очень я верил, племянник, в слухи о мужеложестве короля Эдуарда II и всех его приближённых. Вы удивлены? Но посудите сами, Аршамбо. Как же это королева Изабелла родила от такого отпетого мужеложца четырёх детей? Да и Диспенсер-младший был женат, и Диспенсер-старший, Хьюг-отец, как-то его на свет божий произвёл. Да и слухи, что король клеялся не только к сыну, но и к отцу шестидесяти с лишним лет, мне всегда казались сказкой. Собственно говоря, знаем мы это все со слов одного человека — королевы Изабеллы. Уберите ее рассказы и увидите, что в «деле короля Эдуарда» почти ничего нет. Вы спрашиваете, отчего все в это верили, Аршамбо? Все просто. В юности короля Эдуарда при его дворе ошивался гасконский дворянин Пьер де Гавестон, который в самом деле имел такие наклонности. Гавестона потом казнили, но, как Вы сами понимаете, королю Эдуарду теперь следовало быть осторожнее. А он осторожностью не отличался! Положил при всех руку на плечо Хьюга Диспенсера — ясно, мужеложец. Сделал Хьюга Диспенсера герцогом Глостером — без сомнения, любовники. Что, вы сомневаетесь? А вы про Гавестона вспомните. Не верите, что Эдуард после выпивки обнял кого-то из пажей? А вспомните Гавестона! Гавестон придавал двусмысленность любому шага короля Эдуарда: чтобы он не сделал, на нем висит подозрение в мужеложестве. А «добрые люди» типа королевы Изабеллы и лорда Мортимера эти слухи распространяли и множили. Без Гавестона это были бы россказни, но с Гавестоном они приобретали ощутимую основу. Зато Карл Испанский и Жан Валуа, сын Филиппа Валуа — эти уж в самом деле страдают содомским грехом. Они доставили немало хлопот королю Иоанну, но об этом чуть попозже.***
Между тем, дорогой Аршамбо, приближался захватывающий момент: встреча двух самых красивых женщин Христианского мира в Амьене. Изабелла Английская и Клеменция Венгерская… Королева Англии и Королева Франции. Первую от дел отстранил не любивший ее муж король Эдуард. Вторая правила Францией, сохраняя хрупкий баланс между всесильным графом Валуа и своим любовником графом Пуатье. У обеих были малолетние дети, и оба — внуки короля Филиппа. Король Эдуард отрядил свою супругу королеву Изабеллу на континент — встретиться с королевой Клеменции. Сам он отказался, сославшись на тот факт, что его брат, король Франции, еще слишком мал. Филипп Пуатье естественно поехал со своей возлюбленной: и просто потому, что не мог жить без Клеменции, и потому что боялся, если Изабелла с Эдуардом обведут ее вокруг пальца. Впрочем, Клеменция уже твердо решила, что ни за что не откажется от французского суверенитета над Гиэнью. «Главное, — говорил Филипп Пуатье своей любимой, — чтобы договор предусматривал обязательную вассальную присягу сына короля Эдуарда. — Иначе англичане ускользнут из нашей власти». Королева Изабелла приехала в Амьен первой. Сопровождал ее кузен короля Эдуарда Генри Ланкастер — тот самый, что придумал вывести Гиень из подчинения французской короне. Хитрец он был редкий, умевший сгладить неловкости короля Эдуарда. Ну и я сам, Аршамбо, естественно был с ними, а как же без этого. Здесь в Амьене королева Англии она сразу же встретилась со своим другом Робером Артуа. Не знаю, использовали ли его Клеменция с любовником или, наоборот, он вел двойную игру, но так или иначе, он ввел свою подругу в курс дела. Королева Изабелла и сама была француженкой, а потому была не против оставить Гиэнь под французской юрисдикцией. Да и ее старший сын приобретал опору, независимую от отца, что весьма нравилось королеве Изабелле. А я? Представьте себе, я там тоже был, племянник! Только с английской стороны. А как же — я ведь был в те годы архидьяконом Лондона. И конечно же был в Амьене, чтобы помогать епископу Экзетеру выработать текст договора. Там-то я впервые увидел королеву Клеменцию Венгерскую воочию. Признаюсь, меня удивила ее молитва. Это была роскошная капелла, где все было инкрустирована золотом и лазуритами. Свечи горели, источая не церковный ладан, а запах роз! Клеменция в длинной горностаевой мантии с синим воротником опустилась на колени на специальную скамеечку. Впрочем на скамеечке лежали специальные атласные подушечки для ее коленей. Длинное тело Клеменции изящно опустилось на них. Тогда я почему-то вспомнила новеллы мессира Боккаччо об утонченном разврате итальянских монашек и дам. «Ничуть не сомневаюсь, если она готовит войска к нападению исподтишка!» — шепнул генри Ланкастер королеве Изабелле, глядя на ее молитву. — Однако, брат мой, — сказала королева Изабелла Филиппу Пуатье. — Боюсь, следует уже подумать о канонизации вашей королевы! Граф Пуатье пропустил мимо ушей эту шпильку, глядя с постной миной на их англичан. Кажется, он ожидал подвоха. Майский день выдался пасмурным и с моря дул холодный ветер. Я внимательно наблюдал за обеими королевами: сейчас от согласия этих двух дам зависело слишком многое во всем христианском мире. Не знаю, вспоминала ли королева Клеменция своего покойного супруга: она ведь ходила с ним паломничество в Амьен примерно за полгода до его смерти. А, может, и не вспоминала: присутствие Филиппа Пуатье с лихвой заменяло королеве мужа. А знаете, Аршамбо, кого их духовных лиц прихватили с собой Клеменция с Филиппом? Да, вы правы — Жана Мариньи, архиепископа Санского. Того самого, что отрёкся от брата и перебежал в лагерь Карла Валуа. Почему его — понятия не имею. Возможно, Валуа приставил его соглядатаем; возможно, Филипп Пуатье хотел перетянуть его не свою сторону; может, сам втерся в доверие к королеве Клеменции: с него станется. Но так или иначе Жан Мариньи приложил руку к составлению Амьенского договора. Брат считал его слюнятем и дурачком, но по мне он больше тянет на хитрого лиса. Король Иоанн подумывал протащить его в папы, но тут уж у него ничего не вышло. — Однако, кузина, что вы думаете насчет моего письма? — спросил ее Генри Ланкастер, — когда королева вышла из церкви. — На все воля Божия, кузен! — ласково ответила Клеменция, осмотрев ее лучащимися синими глазами. — Идёмте помолимся, дабы Господь умудрил нас перед решением дел! Из этого, Аршамбо, я сразу понял, что Клеменция и Филипп не уступят нам и пяди спорной земли в Гаскони. У меня, впрочем, был готов другой проект. Генри Ланкастер внес в проект соглашения параграф о том, что Французская корона помимо прочего отказывается от поддержки Шотландии. Я, честно говоря, был против, но Генри Кривая Шея, как его звали все, кому не лень, надеялся, что проскочит. Мне, признаюсь, было любопытно посмотреть, что из этого получится. Получилось, откровенно говоря, не очень. За торжественным обедом стороны обменивались любезностями. Когда же дошли до дела, то королева Клеменция сообщила. что проект соглашения пришелся ей по душе, но надо бы его расширить — например, в обмен на отказ от поддержки Шотландии английская сторона обещает не поддерживать Фландрию и… графиню Артуа. За этим предложением вовсе не обязательно, Аршамбо, видеть руку Филиппа Пуатье: королева и сама могла придумывать комбинации. Я боялся, что вся наша работа с епископом Экзетором пойдет псам под хвост. Но королева Изабелла проявила себя с лучшей стороны. Она просто предложила удалить из соглашения все пункты, не относившиеся к статусу Гиени. После долгого торга мы решили удалить из соглашения все, не относящее к Гиени. Мы с епископом Экзетером в ночь составили новый проект договора, и две внешне радостные королевы с удовольствием подписали его поутру в шатре. И, откровенно говоря, зря, Аршамбо. Иногда лучше решать разом все спорные вопросы, а не откладывать их на будущее.