Моя смерть получилась быстрой, кровавой, почти безболезненной и громкой. Быстрой, потому что сама по себе, если не считать падения, она заняла всего несколько секунд, показавшихся мне вечностью. Кровавой, потому что мое бренное тельце разбрызгало кровь в радиусе пары-тройки метров, когда упало. Почти безболезненной, потому что резкую вспышку нестерпимой боли я почувствовала лишь в самом начале, а дальше скорее всего мой организм испытал шок, поэтому я ничего не чувствовала, хотя и понимала, что умирала.
Громкой… Ну, шлепок, когда мое бренное тельце соприкоснулось с асфальтом, был более чем внушительный, почему-то напоминая мне звуком о таракане, которого прихлопнули тапком. Плюс громовой треск моих костей. Плюс рухнувшие сверху алюминиевые трубы и балки, издающие громкий гул и грохот.
Смерть моя получилась эпичной, а еще, возможно, немного глупой.
Или очень глупой, но не важно.
Говорят, что когда человек умирает, перед его глазами должна проноситься вся его жизнь. Не знаю. То ли я человеком оказалась неправильным, то ли просто мне особенно нечего было просматривать в моей бренной жизни, то ли еще что, но обещанные мелькающие кадры своей жизни я так и не увидела. Зато рядом со мной присела Смерть, которая представляла из себя обещанную черную фигуру в балахоне и с острой косой за плечами. Я чуть не прослезилась от мысли, что хоть что-то у меня, как у людей.
С другой стороны, меня не могла покинуть стойкая мысль, что у меня, кажется, галлюцинации.
Серьезно, разве может в нормальном состоянии мерещится всякая ересь?
Впрочем, если копнуть глубже, стоит признать, что я никогда особенно нормальным человеком и не была. В конце-то концов, когда ты умираешь, если ты, конечно, не спишь, ты должна сожалеть о своей смерти. И только я отличилась, так как все это время напряженно размышляла о том, сколько именно строителям и коммунальщикам понадобится сил, времени и средств (денежных и химических), чтобы очистить от кровавой каши, в которую превратилось мое тело, асфальт, трубы и пруты. Мда… Мне их даже жалко.
С другой стороны, они должны радоваться.
По крайней мере, у них тут всего одно кровавое пятно, а не два.
И это определенно плюс!
— Кошкина-Кошкина… Снова ты? — устало вздохнула она (он?) гулким осипшим голосом, похожим на гул из катакомб. Голос Смерти не походил ни на мужской, ни на женский. Это было что-то среднее. Казалось, голос напоминал слияние сотен и сотен голосов. По крайней мере, мне послышалось и старческое покряхтывание, и плач младенцев, и звонкие веселые голоса детей, и полные сил и легкомысленной юности голоса подростков, и степенные голоса взрослых. — Отпрыгалась ты, Кошкина.
Скорее отпадалась или отлеталась — машинально поправляю ее я мысленно, не рискуя подавать голос. Во-первых, просто стыдно отрывать хорошего человека… эээ… ошибочка. Стыдно отрывать хорошее существо (?) от работы и размышлений. А во-вторых… Во-вторых, подавать голос мне особенно нечем — все тело превратилось в кровавую кашу, так что ни горло, ни легкие не работали. Тут я зависла и тщетно пыталась понять, почему я тогда до сих пор жива. Я даже дышать каким-то образом могу, хотя прекрасно понимаю, что должна была умереть уже довольно давно. Хм…
Удивительны и неисповедимы пути твои, Жизнь.
Или это от присутствия Смерти рядом?
— Хватит юморить. Ты мне на протяжении всей своей жизни график портила! — устало вздыхает Костлявая (ну, не знаю. Как по мне, она довольно плотная и упитанная) с такой обреченностью, что я даже испытала некоторые угрызения совести. Она (или все-таки он) достает из кармана блокнотик и что-то пишет там, то и дело недовольно поглядывая на меня. Под укоризненным взглядом чувствую себя нашкодившим ребенком, которого ругает строгий родитель. Сразу же захотелось скорчить ужасно грустное и виноватое личико и пошаркать ножкой. Хм… Странные желания, учитывая, что я вообще-то уже… того. — Долго же ты от меня бегала, Кошкина…
Ну… Да, с давних пор. С года, если быть совсем точной и честной. Учитывая мою невезучесть и умение влипать в совершенно поразительные неприятности, а также мое чувство сострадания и справедливости, просто удивительно, что я смогла дожить почти до двадцати семи. Все-таки, до моего дня рождения осталось всего-то два месяца.
А сегодня… а сегодня должна была быть свадьба у моего младшего братишки.
Ой…
Как неловко получилось…
Сделала сестра на свадьбу подарок любимому брату.
— Ты долго будешь лежать, Кошкина? — недовольно спросила Смерть, смотря на меня пристально. Из-под тяжелого черного капюшона, который полностью скрывал лицо, показывая только черную пустоту, ярко-синим светились два огня, которые, видимо, были ее (его) глазами. Знаете, это довольно пугающе, хотя и забавно. Напоминало больше всего кошку, которая на тебя пялится, если ты ночью встала и пошла воды попить. Я на секунду задумалась, а потом на удивление легко поднялась. Мое тело было тем же, только стало куда более легким и полупрозрачным. Меня радует то, что мои внутренности не просвечиваются, а то это было бы ренгеноподобно, ха-ха. — Снова юморишь…
— Ну, не рыдать же мне. — пожимаю я плечами, переминаясь с ноги на ногу.
— Ну, хоть без истерик, воплей и испуганных криков. А еще ты меня даже не боишься. — задумчиво вздыхает Смерть, качая головой. — Ну хоть что-то хорошее.
— Я стараюсь воспринимать жизнь и даже смерть философски. — киваю я.
На мне свободное белое платье до колен в голубой цветочек. Волосы свободно распущены и лежат на моих плечах. Они такой длины, которая у меня в последний раз была разве что в пятом классе, когда я еще ходила с косичками и была пай-девочкой. После пятого класса я стригла волосы под каре, потому что мне так было с ними проще. Кроме того, что они почти не мешались, они сохли быстро и их было куда проще расчесывать. А еще на мне венок из одуванчиков. Кажется, я такие плела, начиная с шести-семи лет и заканчивая… на самом деле, я плела их до сих пор.
Отвлекаюсь от своих мыслей и перевожу взгляд под ноги, зябко поджимая пальцы в босоножках, чтобы не наступить в расплывающуюся лужу крови. Не думаю, что почувствую ее, но рисковать не хочется. Задумчиво рассматриваю свое перекореженное окровавленное тело, лежащее у моих ног, и вздыхаю. Мда, действительно, сделала подарочек любимому братику на свадьбу. А ведь еще есть и Анна…
Я прекрасно знаю, какого это, жить с постоянным чувством вины от того, что вовремя не остановила, не поддержала, не помогла. А она еще невольно поспособствовала этому… Я почти уверена, что девочка до конца жизни будет винить себя в том, что я погибла из-за нее. Но, наверное, есть и плюсы: не думаю, что она когда-нибудь снова захочет кончать со своей жизнью.
Не с такой психологической травмой.
Надеюсь, что с ней поработают хорошие психологи.
— Снова не о том думаешь, Кошкина. — напоминает мне о себе Смерть, вздыхая. — Ты должна о себе думать, а не снова об окружающих.
— Но…
— Не «нокай». Я не лошадь. — Смерть поводит плечами, мрачно впиваясь в меня взглядом. Безмятежно улыбаюсь в ответ, изображая Будду. — И что мне с тобой теперь делать, золотая рыбка?
— Эм… Спровадить на тот свет? — предположила я, хлопая глазами. Судя по всему, ответ неверный. Попытка номер два. — Подарить шанс на новое перерождение?
— Именно поэтому я терпеть не могу вас, Буддистов, даже несмотря на то, что восхищаюсь вашей верой… — вздыхает Смерть, качая головой. Я вопросительно приподнимаю бровь, немного не догоняя. Разве Буддистом быть плохо? — Буддистом быть неплохо, Кошкина. Плохо быть таким Буддистом, как ты.
— Эм… А что со мной не так? — уточняю я, чувствуя себя немного виноватой.
— Ну… Я просто представляю, сколько именно ты натворишь, когда переродишься. Почему-то не могу отделаться от ощущения, что эта жизнь покажется мне цветочками. — буркает Смерть. — Жаль, что я не могу тебя развернуть и просто отправить в пустоту.
Молчу.
Наверное, мне не стоит подавать голос, чтобы он (а) не передумал (а).
Как-то в пустоту не особенно хочется. Что-то подсказывает, что это ничем хорошим не закончится.
— Знаешь что, Кошкина? — Костлявая повернулась ко мне, ярко сверкая своими странными глазами. Судя по тому, что она ничего не говорила, от меня требовался какой-то ответ.
— Что? — спросила я.
— Головная боль ты, Кошкина. — вздыхает Смерть. — Но есть у меня одна идея…
— А?
— Отправлю-ка я тебя в один мир. — мне показалось, или она расплылась в довольной усмешке. — Он хоть и принадлежит мне, но Бог Смерти там совершенно другой. И он проиграл мне недавно в карты несколько желаний. А если я не хочу возиться с тобой, с тобой будет возиться он. Кажется, он давно жаловался на то, что ему скучно. Ну что же, скучно ему теперь не будет. Попрошу его, чтобы ты там прожила как можно дольше. Все-таки, мне не хотелось бы, чтобы ты вернулась ко мне.
— Почему? Неужели я такая плохая? — даже несколько оскорбилась я, хотя в какой-то степени и понимала Смерть. Если бы кто-то так настойчиво выбешивал меня и на протяжении двадцати шести с лишним лет срывал привычный график смертей, постоянно возрождаясь, я бы тоже обиделась. И плевать, что я, как закоренелая Буддистка, почти не могла обижаться ни на кого. Философия спокойной и мирной жизни.
А еще сохранения нервов, ага.
— Ты не плохая. — Костлявая качает головой и снова вздыхает так горько и укоризненно, что мне даже становится неловко. Смерть выглядит очень-очень уставшей от моих выходок. И то, что я тут по большей части почти совершенно ни при чем (за исключением большой части случаев, но тогда я просто не думала об этом, так как не страдала чувством самосохранения вообще), едва ли останавливает меня от чувства вины. Даже как-то стыдно становится от того, что я не померла в год и не избавила ее от дальнейшей нервотрепки. С другой стороны, тогда бы я не узнала то, что знаю сейчас. — Ты не плохая, просто…
своеобразная.
Я восхищаюсь ей.
Это как надо умудриться выразить одним нейтральным словом и тоном абсолютно все, что она обо мне думает, при этом даже не оскорбляя?!
Вот что значит сотни и сотни лет практики.
Или вообще тысячи и тысячи?
— Приму это за комплимент. — киваю я. Она снова пристально смотрит на меня, и меня не оставляет чувство, что я явно сейчас ляпнула что-то не то. Развожу руками и виновато улыбаюсь. Ну, да, такая вот я, и со мной ничего не поделаешь.
— Перед тем, как я отправлю тебя в путешествие, ты хочешь что-нибудь попросить?
— То есть… ммм… Я действительно могу что-нибудь попросить? — уточняю я, удивленно рассматривая Смерть. Она кивает. Странно. Я слышала про то, что бывают последние просьбы и желания перед казнью, но я не думала, что подобное и к обычной смерти относится. Тем более, что я уже умерла.
Не поздновато ли мне уже что-то просить?
Да и имею ли я на это право?
— Я… Можно попросить о том, чтобы они были счастливы? — спрашиваю я, имея в виду и свою семью, и знакомых, и коллег, и Анну, и даже ее мать. В общем, всех, кого я знала, и даже всех, кого не знала. Глупо просить счастья абсолютно для всех и мира во всем мире, но я все равно попросила.
— Буддист… — хрипло смеется Костлявая со значением. — Ты же понимаешь, что я не могу пообещать счастья абсолютно для всех. Это физически невозможно. Но, думаю, я постараюсь сделать все возможное, чтобы выполнить твою просьбу. А теперь… Думаю, тебе пора двигаться дальше.
Она взмахнула рукой, и я провалилась куда-то вниз с удивленным ойком.
***
***
Я падала, падала, падала, падала и снова падала.
Или опять?
Я летела вниз по какой-то светящейся трубе. То справа, то слева, то сверху, то снизу ярко вспыхивали и гасли разноцветные огни, стремительно показывая отрывки чьей-то жизни, которые я почти не могла разглядеть. Я чувствовала себя кем-то вроде Алисы студии «Дисней». По крайней мере, наверное именно так она чувствовала себя, когда провалилась в нору Кролика. Будем надеется, что это не мои наркотические галлюцинации из-за обезболивающего, и я не попаду в Страну Чудес.
Почему я подумала именно про нее? Ну, мимо меня тоже проносились странные вещи, стремительно пролетая снизу вверх. Когда я попыталась дотянуться до стула, чтобы сесть на него, меня стремительно закрутило, пока я не перестала ориентироваться в происходящем. Уж не знаю, это действительно очередные галлюцинации, просто моя богатая фантазия или действительно переход в другой мир, но выглядело все это очень странно.
А переход и вовсе напоминал детскую горку в аквапарке.
Только воды не хватает для полноты ощущений, а так все почти то же самое.
Честно говоря, когда я только начала падать, я немного испугалась. Нет, я не боялась умереть повторно — в конце-то концов, это невозможно! — но я испугалась именно самого падения. Стоит признать, что с падениями у меня как-то не задалось. Сначала упала с дерева, потом с верха стройки, что привело к моей смерти. Разумеется, ассоциации, связанные с падением, у меня были не самыми хорошими. Вот и испугалась немного.
А когда прошло уже больше пяти минут, а мое падение все не кончалось, я бояться полностью перестала. Зато задумалась о насущном. В частности, у меня будет шанс на новую жизнь. Это определенно плюс. Интересно, а кем я стану? Человеком, деревом, животным, кем-то еще? В принципе, меня любой вариант устроит. Даже если я перерожусь в какое-нибудь насекомое, которое живет всего день, это тоже неплохо. В конце-то концов, не каждый человек имеет право на перерождение, верно?
Хм… Если я правильно поняла Смерть, ей не сильно нравятся Буддисты, которые верят в реинкарнацию, потому что вместо того, чтобы отправить их на вечный покой куда-то, она должна бродить по Небесным инстанциям и находить им тела, где они смогли бы переродиться. Я все верно поняла, или это просто мои догадки?
Впрочем, спросить-то все равно не у кого.
Интересно, а скоро ли прибуду туда, куда мне нужно.
Стоило мне об этом подумать, как все прекратилось, и я оказалась посреди… почему-то детской комнаты. Розовато-голубые обои с облачками и желтым полумесяцем в забавной красной шапочке. Куча различных игрушек. Мягкий пол, сделанный из специального войлока, чтобы ребенок не мог пораниться, если будет ползать и бегать. Миниатюрная ярко-оранжевая мебель, будто выточенная из светящегося камня. Чуть вдали располагалась невысокая кровать с фиолетовым постельным бельем. На кровати в ряд сидели семь медведей, начиная с самого большого — красного и заканчивая самым маленьким — фиолетовым.
Как мило.
Но вообще странно, что я оказалась в комнате ребенка. Разве я не должна была пойти на перерождение? Или… Мне сначала надо с местной Смертью познакомиться, что ли?
Я машинально скольжу взглядом дальше и замираю, нет, застываю на месте, когда замечаю окно. Его можно было бы назвать совершенно обычным окном с деревянной рамой, кружевными фиолетовыми шторками и цветущим кактусом на подоконнике, если бы не одно «но». За окном не было ни города, ни парка, ни водопада, ни реки, ни любого другого возможного на этой планете вида. За окном всеми оттенками переливался прекрасный космос. Я уже более внимательно осмотрела это место, недоверчиво приподнимая брови…
Неужели… здесь обитает Демиург?
Самый настоящий?
— Ты угадала. — раздался недалеко от меня детский голос, который должен принадлежать скорее мальчику лет семи-восьми, а не сверхсуществу. Стоило мне моргнуть, как детская комната исчезла, и я оказалась стоящей посреди детской площадки, где на качелях сидел маленький мальчик с короткими красными волосами, внешностью чем-то напоминающий Акаши из «Баскетбола Куроко», и самыми удивительными глазами, которые мне только приходилось видеть.
Наверное, надо было начать с того, что они были разноцветными: правый — насыщенно-голубой, оттенка неба, а левый — ярко-желтый, чем-то напоминающий светящее солнце. И будто мало этого, в этих глазах присутствовало еще по одному цвету: зрачок желтого — был красным, а зрачок голубого — зеленым. И это если не упоминать, что в глазах еще были мелкие разноцветные пятнышки, которые делали зрелище еще более прекрасным.
Вау.
Просто вау.
— Я рад наконец увидеть того, о ком так много мне говорили. — он улыбается и склоняет голову чуть набок, отталкиваясь ногами в кроссовках от песка, чтобы немного раскачаться. Он внимательно рассматривает меня, улыбаясь чему-то своему. Меня немного напрягает его улыбка. — Если ты хочешь знать, как меня зовут, то называй меня Вишенкой.
Вишенка?
Серьезно?
Знали бы вы, каких трудов мне стоило не заржать, даже несмотря на то, что в присутствии этого могущественного существа меня пробирала нервная дрожь. Но вообще, если честно, имя очень милое. Вишенка. Просто прелесть. Правда, если честно, я думала, что так должны звать девочку, а не мальчика.
С другой стороны, Демиург, скорее, существо бесполое, так что ему подойдет совершенно любое имя. Хоть женское, хоть мужское, хоть любое другое. А значит, с таким же успехом его могли звать Мандаринка, Груша, Арбуз и так далее.
Я тушуюсь, когда замечаю его насмешливый и снисходительный взгляд, с которым обычно дедушка смотрит на непоседливую и расшалившуюся внучку, которая разбила вазу, но не хочет в этом признаваться. Вроде ай-ай-ай-ай, так делать плохо, но ребенок все равно безумно любимый и дорогой.
Даже странно понимать, что все это обращено именно на меня.
Особенно из-за того, что я выгляжу куда старше, чем он.
— Хм… Что же мне с тобой делать… — Вишенка тем временем задумчиво раскачивается на качелях, что-то напевая себе под нос. Кажется, напоминает мелодию из мультфильма «Навсикая из долины Ветров». Красивая и веселая, хотя и немного грустная. Есть в ней нечто противоречивое… Я молчу, не решаясь вмешиваться в его задумчивость. — Придумал! — вдруг кричит тот, вскакивая с качелей и хлопая в ладоши.
Я смотрю на него.
— Я знаю, куда тебя отправлю! Обещаю, тебе это точно понравится! Тем более, тебе нравится эта история!!! — он приплясывает и хлопает в ладоши, что совсем не вызывает у меня оптимизма. Знаю историю? Надеюсь, меня не в какую-нибудь книгу отправят? Учитывая, что в основном я увлекалась детективами, это не грозит ничем хорошим. Не хотелось бы стать первой жертвой, с которой книга и началась. — Я даже не буду отнимать у тебя память! Это будет ТАК круто!!!
Почему у меня такое ощущение, будто я попала, а?
