Tell me do you still remember feeling young? Tell me the truth
— Надеюсь, ты не против, если я присяду рядом? Скамейка скрипнула под увеличившимся весом слева, но Луи не повернул головы и ничего не сказал. Впрочем, ему и не нужно было. — Он уже такой большой. Луи утвердительно кивнул, наклоняясь вперёд и складывая руки перед собой в замок: — Уже семь. Не по дням, а по часам. — Уже школа, скоро университет и работа. — К счастью, не настолько. Собеседник коротко хмыкнул, и Луи наконец повернул голову влево: — Привет. За темными стёклами очков глаз было не разглядеть, но улыбка была та же, хотя одновременно совсем иная. В конце концов, вокруг губ была отчетливо видна щетина, которой не было тогда. Привычным жестом убрав короткие волосы Гарри пожал плечами: — Привет, Луи. Радостный шум на детской площадке создавал иллюзию, будто и не было дискомфортной тишины между ними. Будто они не подбирали слова так осторожно, словно каждый звук мог порезать по-настоящему. Луи хотелось ухмыльнуться, покачать головой, но это тоже могло вызвать не те мысли. Луи давно поймал себя на том, что стал в миллион раз осторожнее. Особенно с Гарри. — Не ожидал, что ты и правда придёшь, — к черту осторожность, как будто в ней еще остался хоть какой-то смысл. — Но я же обещал, — нахмурился Гарри. — Почему бы я не пришёл, если сам предложил. — Ты много чего обещал, — покачал Луи, и дыхание собеседника перехватило на последнем слове. Это было несправедливо. Все было отвратительно несправедливо, этот момент, эта жизнь, это… эта встреча. — Зачем? Гарри повернул голову, чтобы посмотреть прямо на него: — Что зачем? — Зачем ты вообще захотел увидеться? Почему? — Почему нет? Я не могу хотеть увидеться с другом? Сдержать смех не получилось, поэтому Луи лишь закинул голову, давая ему дорогу. Гарри вздрогнул от неожиданности, не отводя глаз от собеседника: — Что смешного? — Гарри, мы давно не друзья, — покачал головой тот. — Мы и не виделись-то сколько, лет пять? — Разве дружба измеряется встречами? — Дружба не измеряется. Но чтобы дружить нужно общаться. Вроде как радоваться друг за друга. Иногда писать. Гарри закусил нижнюю губу: — Я был... я был занят. — Да, ты был занят, — Луи откинулся на спинку лавочки. — Ты писал три альбома, у тебя были туры... — Ты тоже выпустил альбом и был в туре! — Мы все это делали. Но не общался с нами только ты, — пожал плечами Луи. — Со всеми нами. Если бы напряжение было осязаемым, в этот момент его можно было бы собрать и связать из него ненужный в климате Лос-Анджелеса шарф. Возможно, даже пальто. Такое же ненужное, как последние пятнадцать минут. — Черт, да ты даже жениться успел за это время, в конце концов, и тоже никого из нас не позвал. Так что не говори, что мы друзья. Давай правду. Гарри засунул руки в карманы пальто, и между его бровей появилась морщинка. Та самая постоянная морщинка. — Кстати, мы разводимся. — Поздравляю? Соболезную? — Луи перевёл взгляд на детскую площадку, внимательно рассматривая, как его сын увлечённо что-то рассказывал собравшимся вокруг него детям. Возможно, он тоже захочет выступать. Луи предпочёл бы, чтобы он, впрочем, выбрал что-то вроде стоматологии. Ну, на крайний случай, адвокатуру. Ответа от Гарри все еще не было, поэтому Томлинсон отпил кофе из термо-чашки и повернулся к нему. Тот опустил голову и смотрел на побелевшие руки, крепко сжимавшие телефон. — Ладно, не говори. И об этом когда-то узнаю из газет. — Как я узнал о твоём сыне? — выплюнул Стайлс, и что-то в груди снова сжалось. Как будто тогда уже было не все равно. Как будто вообще хоть что-то имело смысл, с уходом Зейна, с проблемами в группе, с... с их расставанием. — Тебя разве это волновало? — Думаешь, я бы не хотел знать, что у моего бывшего будет ребёнок? — А что, хотел бы? Было непохоже. Они никогда не играли по правилам, точно знали, как именно будет больнее. Ведь все болевые точки они изучили вместе с самыми приятными. Тела и души, не имело значения тогда. Но не сейчас. Не спустя столько лет. — Я был... — Ты был занят, я помню. Ты летал сюда и писал музыку, работал со знаменитыми артистами, занимался творчеством, которого тебе так не хватало в группе. — Как будто ты этого не делал! — Не так, Гарри. Мы были группой, а ты был Гарри Стайлсом. Неужели ты не видишь разницы? Ты больше не был в группе, больше не был со мной, почему я должен был что-то тебе говорить? Когда-то они могли говорить часами и не раздражать друг друга. Когда-то между ними не стояли годы, недосказанности и обиды. — У нас с ней ничего не получилось. Я пытался. — Почему? Вопрос прозвучал так буднично, словно о погоде. Словно речь не о человеке, который занял его место в жизни Гарри. Словно не с ней он проживал все то, о чем они когда-то думали и мечтали тогда, в той жизни. — Она не ты, — ответ Гарри был таким же простым, но от него на секунду перехватило дыхание, словно от удара куда-то в солнечное сплетение. Это подло. Именно это Луи и озвучил. — В чем подлость? Ты спросил, я ответил. Просил правду от меня, вот я и не вру. — Почему бы и не соврать в очередной раз? Все шло не так. Все должно было быть не так, и этот разговор не должен был приобрести такой поворот, господи, семь лет ведь прошло, или восемь, или вся жизнь. Или жизнь никогда не продолжалась с того момента, с того вечера, когда были крики, повсюду была пролита водка из разбитой бутылки, сборы чемоданов, а потом тишина. Они так много и так долго врали, себе и друг другу, и миру, и сейчас больше ничего не имело смысла, прошлое должно оставаться там, где и было. Нельзя изменить прошлое, как нельзя собрать в чашку пролитый на колени горячий кофе. — Черт! — Луи зашипел, промакивая салфеткой чёрные спортивные штаны, словно возвращаясь в реальность из тех воспоминаний, заменяя давнюю ноющую душевную боль вполне реальной физической. Гарри забрал из его рук термочашку, протянул еще салфеток, и было так странно безмолвно друг друга понимать, но только еще страшнее, потому что не должно быть так легко. Давно не было легко. — Больше не хочу врать, — как ни в чем не бывало добавил Стайлс, когда инцидент был исчерпан. — Слишком долго врал, так нельзя. Луи пожал плечами, поправил очки на носу и одернул рукава кофты: — Что это изменит? Почему сейчас? Невесело улыбнувшись, Гарри посмотрел на него: — Скоро тридцать, мудрость. Луи закатил глаза: — Кому ты рассказываешь, Стайлс. — Надоело быть кем-то другим, кем я никогда не был, — снова улыбнулся Гарри. — Когда противен сам себе, это конечная точка. А я больше не могу так жить, да и не хочу. Я столько всего в жизни испортил своими же руками, стал тем, кого всегда презирал и ненавидел, и вот... Прости меня. Прости меня, пожалуйста. Тяжело вздохнув, Гарри потянул за шнурок своей толстовки. Луи отчаянно хотелось обнять его и утешить, и почти так же сильно хотелось убежать прочь. — Признание проблемы — первый шаг к ее решению. В конце концов, ты теперь понимаешь, что тебе делать, и можешь все исправить. Гарри покачал головой: — Не все. Я не могу все исправить. Я могу извиниться, могу наладить отношения, могу сказать всем правду, но я не могу.. — Не можешь. Я принимаю твои извинения, и ты молодец. Но ты не можешь. Может быть, если бы тогда, если бы все сложилось иначе, если бы ты что-то сказал еще тогда, или позже, или хоть когда-нибудь, но не целую жизнь спустя. — Понимаю, Луи, я понимаю, — лихорадочно заговорил Гарри, но не осмеливаясь коснуться Луи, пытаясь отвлечь его внимание от детской площадки, но безрезультатно. — Но мы... Луи проверил время на телефоне, после чего встал, забирая со скамейки злосчастную термо-чашку: — Нет, Гарри. Не мы. Мы были слишком много лет назад. Напиши мне как-нибудь, поболтаем, можем даже выпить пива или собраться все вместе с парнями, пообщаться. Черт, может даже спустя лет двадцать что-то изменится, и я.. и ты... но нет, Гарри. Нет больше «нас». Извини, нам пора, иначе мы опоздаем. Луи позвал Фредди, показывая на часы, и тот обиженно, но покорно поплёлся к нему, громко прощаясь с только что приобретёнными друзьями на площаке. — Папа, это твой друг? — любопытная мордашка Фредди была вся в песке, но он не отводил взгляда от папиного собеседника. Луи окинул взглядом их обоих, и что-то словно дернулось внутри. — Да, дорогой. Это папин старый знакомый. Пойдём. Пока, Гарри. Удачи тебе, — он помахал рукой и направился к парковке. Гарри смотрел, как они подходят к машине, как Луи пристегивает сына в детском кресле, как машина уезжает, растворяясь в потоке бесконечного траффика Лос-Анджелеса. Он заслужил это. Заслужил видеть то, чего у него никогда не будет. То, что могло быть его. То, чем они когда-то могли бы стать.What am I now? What if I’m someone I don’t want around?