Нечего терять

Просыпался ли я или только пытался - понять не могу. Вроде по лицу и плечам скользили чьи-то руки, а вроде это мои были, но казалось, что рядом со мной сидит моя мама. Всё так запутано... Теплота и нежность была какой-то особенной, такой лёгкой и знакомой. Я дома? Я вернулся? А может это всего лишь правдоподобный сон и ничего более? Но ведь такое тепло пробежалось по всему телу, окутало его лёгким одеялом и по-доброму обняло. Может ли это быть всего лишь иллюзией? Я проснулся от сильного шума за окном. Кто-то кричал, ругался, всё гудело. На балконе стоял Фёдор и любопытно смотрел вниз, поднося к губам сигарету. На улице было всё ещё светло, хоть небо и стало тусклее. Улица прониклась чем-то нехорошим, я чувствовал это с момента пробуждения и до тех пор, пока не вышел к Руднёву и не увидел всё своими глазами. - Семёрка с очередной зарубежной фифой столкнулась, вот теперь ругаются. - пояснил мужчина, повернувшись и вздрогнув от моего полусонного вида. - Что? Я такой страшный? - усмехнувшись, поинтересовался я, а после подошёл к перилам балкона и посмотрел вниз. - Это Фунтик. - Фунтик? - непонимающе переспросил Руднёв. Его бровь вновь изогнулась дугой, он бросил окурок в банку и вновь посмотрел вниз, потирая подбородок рукой. На его темноватом лице показалось видимое негодование, которое меня рассмешило. Я принялся так громко смеяться, что, кажется, меня даже внизу услышали. Фёдор засмущался, замялся на месте и тут же начал оправдываться, - Да чего ты хохочешь? У меня только одна машина и это "Дмитрий Рулевский", мне совсем не до ваших этих фунтиков-шмунтиков. - Да ладно тебе, это обычная Тойота Функарго, их у нас всё больше и больше, а в Европе, наверно, уже под миллион. - толкнув мужчину в бок, ответил я. Тот что-то промычал и вернулся в комнату, а я хвостиком побежал за ним. Его волнистые волосы бездвижно лежали на голове и так хотелось их взъерошить! Руднёв зашёл на кухню и взял в руки стоящую у стены гитарку. Я остолбенел и по-детски обрадовался этому, весь встрепенулся и бросился к тёмноволосому, чуть ли не умоляя его научить меня на ней играть. Я люблю музыку, да и гитара инструмент замечательный, лёгкий такой, универсальный. Это вам не фортепиано! У меня вот стояла чёрная гробина в комнате, пылилась, порой на ней папа играл, но ведь и он в своё время овладел гитарой и до сих пор на ней играет, ещё и поёт безупречно и так душевно, как никто другой не может. - Из меня плохой учитель, но давай попробуем. - Фёдор протянул мне свою гитару и сделал очень серьёзное лицо, именно такое лицо делали все учителя, когда пытались что-то объяснить, но часто случалось так, что все их труды были напрасны. Я, хоть и занимался в музыкальной школе очень давно, никакому особому ремеслу не научился, но в дальнейшем моя игра стала немного своеобразной... И вот начался "урок". Сначала меня усадили на табурет, прижав длинной лекцией, которую Фёдор вёл так же, как это делают некоторые одарённые преподаватели в университетах: расхаживая из стороны в сторону, вздыхая, активно жестикулируя, зависая на пару секунд. Я по-ласковому крепко прижимал старую гитару к себе, с интересом слушая Фёдора. Он напомнил мне моего преподавателя по истории искусств. Тот, правда, был немного придурковатый, но лекции вёл точь-в-точь, как Руднёв. От лекции мы перешли к практике и тут я застопорился, еле пальцами шевелил, не успевал их переставлять и вообще как-то неловко держался, но голубоглазого это только забавляло. Мы повторяли три упражнения на протяжении десяти минут, а потом прошло ещё минут двадцать и я начал понимать то, почему мой отец отказывался учить меня этому. Пальцы деревянные, руки не слушаются, ноги уже затекли, всё напряжено. Я уже чуть ли не через слёзы пытался зажать это дебильное баррэ, жалобно смотря на своего "учителя", который вскоре забрал у меня гитару и предложил сыграть что-нибудь для меня, чтобы я отдохнул. Мой выбор пал на песни Кино, Гражданской Обороны, Мумий Тролля и Короля и Шута. Удивительно, но Руднёв знал много их песен, да и исполнял их превосходно. Его игра и манера исполнения напомнила мне об отце. Я с любовью смотрел на всё это, подпирая лицо рукой. Жаль не было уже солнечных лучей, ведь эти голубые глаза так очаровательно сверкали, утопая в почти прозрачной бледно-жёлтой вуали. Мы немного помузицировали и Фёдора одолела старость. Он извинился и сказал, что вынужден прервать столь приятный вечер музыки из-за неимоверного желания поспать. Я не мог ему в этом отказать и мы вновь разбрелись по своим комнатам. Я достал из спортивной сумки свой черкальник (так я называл блокнот с зарисовками и чертежами), нашёл ещё не изрисованные страницы и принялся этот недочёт устранять, благо, что в голове было много идей и воспоминаний. Неприятность настигла меня в первый час работы - мой карандаш сломался. Я тихо пробрался на кухню, достал мусорное ведро, маленький ножик и принялся своё пёрышко точить, зная чёткую грань между "идеально" и "о боги, ты опять его сломал". Лезвие скользило по тоненькому деревянному силуэту, придавая ему большую точённость и худобу, резкие черты, оголяя грифель всё сильнее и сильнее. Я любил рассматривать тоненький стержень, всё глядеть на него с разных ракурсов и сосредоточенно думать. Ещё в университете я заметил то, что у меня какое-то особое пристрастие к остроте: я люблю остро заточенные карандаши и ножи, острую пищу, острые ощущения, и раньше даже умудрялся это всё совмещать, но сейчас я уже другой. Постарел, наверно, а может просто ума набрался. Вернувшись в гостиную, я продолжил заниматься своим делом, осторожно выводя незамысловатые линии, что-то заштриховывая, выделяя, затемняя. В конце концов, я получил планировку улицы. Помню, что курсе так на третьем у меня был такой проект, который понравился преподавателю, но он его так и не одобрил. Я тогда жутко злился, чуть не разорвал к чертям весь чертёж, но потом вовремя остыл, закинув его на шкаф и благополучно о нём забыв до сегодняшнего дня. Ближе к полуночи я уснул, а часов в девять уже проснулся, услышав женский голос на кухне. Это меня немного встревожило и сконфузило, я даже не хотел вставать какое-то время, но потом голос показался мне ужасно знакомым и я нашёл в себе смелость пойти на разведку. - А вот и он - ваш Чудесный доктор! - положив руки на грудь, радостно вскрикнула соседка. Она тут же бойко подскочила и кинулась мне на шею, прикасаясь к моему лицу своими холодными щеками. Я посмотрел на Фёдора, который лишь пожал плечами и улыбнулся. Бабулька-то очень активная для своих лет. - Я вот принесла вам с Фёдором Романовичем варенья, чтобы не болели. То ведь доктор наш бледный, как поганка! Чай сам не заболел? - У меня от природы цвет лица такой. - тихо ответил я, но почему-то меня всё равно решили от этого "страшного недуга" лечить. Бабушка побежала в свою квартиру, а я в ожидании вжался в стену, сухо сглотнув. Голубоглазый едва сдержал смех, махнув рукой, и тоже чего-то ожидал. - Вот, внучата, зелёный чай, морковь, сухофрукты. Ну-ка, Фёдор Романович, чего расселся под закрытой-то форточкой? Открывай окошко и уйди оттуда, сквозняком ещё продует опять. Свежий воздух, прогулки и отказ от вредных привычек - это залог здоровья и бодрости даже в старости! - и вот эта бабушка не смогла отличить пьяного от больного. Странность какая-то, но уж с нашей медициной пора ко всему привыкнуть: приходишь к врачу с больной коленкой, а уходишь с трижды перенесённой пневмонией. Лечение у руднёвской соседки своеобразное, но ладно хоть не стала меня какими-нибудь кремами и маслами мазать, а то взяли женщины моду во всю эту химию лицо закутывать и гордиться потом, что кожа мягенькая, гладенькая, всё такое свежее и молодое. Тьфу, ерунда! Фёдор сначала с моего курса лечения смеялся, а потом вдруг и его решили лечить. Ну, для профилактики. В Питере это полезно, а то ведь подует ветер и всё, заболеет наш Федя чем-нибудь и придётся мне его снова лечить. - Да я моряк, Авдотья Павловна, куда мне эти ваши морковки с яблоками. - всячески изворачиваясь и бегая от неё по комнатам, гудел Руднёв, чуть ли не топая ногами, как маленький ребёнок. Бабушка, держась за поясницу рукой, ковыляла за ним, пропагандируя здоровое питание. - В здоровом теле - здоровый дух! Я это знаю, Авдотья Павна, помилуйте вы мужика. - Да мы сейчас найдём применение моим этим морковкам с яблоками. Будешь ты мне тут ещё капризничать. Сорок лет в обед, ума палата, а разума маловато. - хохотала женщина и явно было, что совсем она не хотела обижать Фёдора своими словами, да и он от этого особо не печалился. Я поднял взгляд и увидел, как мужчина пронёс соседку на своём плече, открыл дверь и вежливо оставил нашу отечественную медицину за ней, то есть попросту Авдотью Павловну выпроводил. Та засмеялась, наказав за мной присматривать, и тут же дверь захлопнулась. Высокорослый вернулся в комнату, посмотрев на отдыхающего на табурете "Чудесного доктора". - На, погрызи лучше морковь, потом покуришь! - чуть рассерженно заявил моряк, всучив мне в руку здоровенную такую морковку и тут же забрав у меня почти докуренную сигарету. Напоследок он пару раз поднёс её к своим губам и потушил о пепельницу, растрепав рукой свои тёмные волосы. - Чего? - Ничего. - улыбнулся в ответ, продолжая сидеть с морковью в руках. Голубоглазый убрал руки в карманы брюк, с задумчивостью оглянув комнату. - Мда, ужасная здесь обстановка. - вздохнул он и посмотрел на меня. - Расскажи мне о Краснодаре, Ярик. Как там живётся вообще? Я сел поудобней, задумался на пару секунд и, расплывшись в радостной улыбке начал повествовать о своих воспоминаниях, о недалёкой жизни. - В Краснодаре жизнь была замечательной. Там, правда, в центре города шумно, летом город живёт почти постоянно и даже на окраинах гоняют разные стиляги на тачках и мотоциклах, а в Питере может народ другой, может я такой глухой и слепой, что всего этого не замечаю. В любом случае, нравилось мне в Краснодаре очень. Жил я в Карасунском округе, на Трамвайной улице и каждый день по сто раз под моими окнами напряжно проезжали трамвайчики и я, если честно, терпеть не могу их. Мне нравилось жить там, нравилось там учиться и любить, потому что лёгкость была какая-то, телом на земле стоишь, а душа уже высоко улетела. Там мечтать хочется, там хочется есть тутовник, арбузы, клубнику, рвать цветы и гулять допоздна, играть на мосту на гитаре целыми днями, там хочется быть озорным и вечно юным, хочется приключений. И в то же время, Федь, там делать-то нечего, особых развлечений нет. Кинотеатр, храм, Чистяковская роща, музеи, выставки, много театров. Раньше Краснодар может и был культурным центром Кубани, но в последнее время сдаёт обороты, хоть я и верю, что всё ещё впереди у этого города. Там почему скучно-то было? Считай, у нас в двухтысячном году в городе шестьсот сорок тысяч человек жило, а в Питере пять миллионов! Зато смешит меня то, что есть у нас в стране такие индивиды, которые едут за морем в этот городок и потом хватаются за голову, когда видят небольшие озёра и нашу реку Кубань. В прочем, там солнце бывает беспощадным и люди тоже; днём гулять опасно из-за жары, а вечером из-за гопоты, но это в каждом городе так. Лично я люблю этот город за те воспоминания, что он мне подарил. Правда зря воевать пошёл, лучше б в городе пересидел. - весело начал, да грустно заканчивать пришлось. Я провёл рукой по лицу, подперев ей голову и устремив взгляд на белый стол. Фёдор вздрогнул и лишь через какое-то время ко мне пришло осознание. - Погоди-погоди. - перебил Руднёв, схватив меня за запястье. Я за пару секунд волнения чуть ли не потом покрылся. Глаза забегали по комнатке, я весь сжался, затрясся со страху. А ведь пообещал молчать. - Ты где воевал? - Да в армии было дело, просто не так выразился. - я всегда умело скрывал нервную дрожь в голосе, наверно поэтому многие верили любым моим сказкам, но моряка было сложно обмануть. Я видел, что он мне не поверил, но просто решил не давить. - Хорошо у вас в Краснодаре. Когда-нибудь съезжу туда.