Нечего терять

Питер. Давненько не был в этих местах — как повзрослел, так и не был. Погода сегодня была замечательной, я это подметил ещё в те минуты, когда вышел из вагона, потащив за собой большую спортивную сумку со своими пожитками. Для северной столицы малооблачность, наверно, такая же редкость, как постоянные дожди в городе, где я раньше жил. Ещё перед отъездом я созвонился со своим товарищем, который с радостью согласился приютить меня, дескать дома у него одиноко, а я человек общительный и порассуждать люблю, со мной не соскучишься. Я вышел из вокзала, осмотревшись по сторонам. Да уж, места эти такие родные, но уже не знакомые. Подойдя к условленному месту, я с интересом рассматривал площадь, высматривая серую копейку среди почти одинаковых машин и вечно двигающихся людей. — Ярик! — звонкий мужской голос раздался буквально в паре метрах от меня. Я повернулся, едва устояв на ногах от крепких объятий. Мой боевой товарищ похлопал меня по спине, тут же потащив к своей машине, начиная мне бурно о чём-то говорить, но уличный гул и суматоха заглушали всё вокруг. — Хорошо? — А? Хорошо… — не понимая на что подписываюсь, кивнул я, закинув сумку на заднее сидение и плюхнувшись рядом с ней. Андрей Щербаков, а в узких кругах почему-то Щербина. Мы познакомились в начале 80-х, вместе в первый класс пошли и вот как-то разобщались. Он был на год старше меня, а проблем было больше раз в десять: то в драку, то доску мылом натрёт, то руку сломает. Сейчас, на май 2002-го года, ему двадцать восемь лет, но мне кажется, что за всё это время он совсем не изменился. Я видел его в мире, видел в ожесточённом бою, видел созерцающего рассвет с высотки, да и сам я такой по природе своей. Мы мальчуганы бойкие были, везде нос совали и странно, что их нам ещё не оторвали. — Далеко от вокзала живёшь? — смотря в окно, поинтересовался я. Андрей пожал плечами, нелепо состроив забавную гримасу. — Если пешком, то очень далеко, а если на машине, то не больше пятнадцати минут. — мы встали на светофоре, но благо, что молчать Щербина не желал. Нас в школе часто по разным углам растаскивали, потому что говорили без умолку. Всю дорогу он рассказывал мне о городе, улицах, домах разных. Так сказать, это была быстрая экскурсия. — Ты только Федьку не пугайся, он не больно там бугай какой-то, но уставший будет, как собака, ей-богу! — Что за Федька? — переведя взгляд с улицы на Андрея, удивлённо спросил я. Тот резко повернулся, аж кости хрустнули, внимательно посмотрев в мои глаза, а потом как набрал полную грудь воздуха. «Ну всё, — подумал я в ту же секунду, — Сейчас он меня в порошок прямо в машине сотрёт». — Я ж тебе говорил. Ярик, эх, Ярик. Друг у меня один есть, вот мы с ним пять месяцев не виделись уже, на работе он был, а вот сегодня приехал и я его к себе позвал. Гля, какое совпадение, ага? Отказывать человеку не удобно, он наверняка уже выехал ко мне. — затараторил товарищ. Мы тут же тронулись с места и помчались в практически неизвестное для меня место. Признаюсь честно, жил я как-то в Питере, поэтому и вернулся сюда спустя столько лет. Жил, а у друга своего бывал в гостях редко, да и переезжал он пару раз с одного конца города на другой. Моя же семья куковала чуть ли не в центре, поэтому гости зачастую были у нас дома. — Да, некрасиво получится. Ну ничего, твой друг водку пьёт? — мы посмотрели друг на друга с помощью накренившегося зеркала, таинственно улыбнулись и тут же рассмеялись. — Года-то идут, а я всё ещё хлещу её по-отцовски. — Это точно. Отец у тебя человечище, а песни какие пел! Ой, вот как вспомню его Калинку, так танцевать хочется. — Щербаков был человеком впечатлительным, эмоциональным таким и на искусство падким, всё красивое его интересовало и тянулся он всегда к прекрасному, вот и осел в Петербурге. — Слушай, так Фёдор у нас на гитаре играет. Он тебе и серенаду исполнит, да и Кино споёт, Любэ, Ласковый Май, классику тоже знает и вообще руки у него золотые. Я молча слушал длинный монолог светловолосого о своём питерском друге, Андрей весь засветился, иногда оборачиваясь ко мне и чуть не доведя меня до инфаркта на перекрёстке. Дорога была лёгкой и быстрой, чего я точно не скажу о сутках в поезде на верхней полке. Мы свернули в ужасно зелёный двор, со всех сторон окружённый сталинками. Скрипят ржавеющие качели, на них сидит одинокая девочка в такой смешной вязаной шапочке, а неподалёку ещё пятеро детишек, занимающиеся своими делами. Картина грустная. Я засмотрелся на этот «пейзаж» и забылся немного. Вернул в реальность меня опять же Щербина, открывший дверь и щёлкающий передо мной пальцами. — Ну да, не всё в этой жизни так радужно. — напомнил он мне, посмотрев в ту же сторону. — Куришь? — Курю. — скромно ответил я, выползая из машины со своей сумкой. Конечно без удара головой не получилось никак. Оба громко захохотали на всю улицу, толкаясь в бока и вспоминая ту ужасную историю, когда я так же умудрился удариться головой на каком-то корабле, наступив на высокий порожек (это у нас тогда экскурсия была в старших классах). Мы отошли в сторону, поближе к подъезду, и, прикурив, начали говорить о погоде в Питере. В это время как раз из-за облаков выглянуло солнце, ослепительно блеснув мне в глаза. Я поморщился, опустив взгляд на свою обувь и блаженно улыбнувшись. И всё же это был поистине прекрасный город. *** Мы покурили и тут же вошли в парадную. Стоит ли описывать это? Обычная парадная была, без излишеств и высоких колонн, стены тоже изрядно истрепались, в отличие от привычных подъездов можно было записать то, что на стенах здесь никто не осмелился написать или нарисовать что-то. Мы поднялись на третий этаж, Щербаков отворил большую деревянную дверь и пропустил меня вперёд. Я с осторожностью прошёл в прихожую, осмотрев маленькую квартиру. Не сказать, что это именно тот «шкаф», где в своё время жил Раскольников, но я ожидал почему-то именно просторных комнат, длинный коридор, причудливое расположение комнат и высокие потолки, а получил только последнее в этом списке. — Это тебе не Краснодар, братец, тут и комнаты выкупают. — кинув ключи на тумбочку, заявил Андрей, снимая обувь, свою модную кожанку и проходя куда-то в глубь квартиры. Я ещё раз осмотрелся, оставил свои манатки возле калошницы, аккуратно убрал нашу с Щербиной обувь на нижнюю полку и, убедившись в том, что ничего на проходе не стоит, пошёл за товарищем. Тот уже вовсю пыхтел на кухне, доставая из разных нычек свои припасы. Я сел на табуретку, подперев голову рукой. Переезд с Кубани в северную столицу не такой уж и простой, особенно, если первый час вас охватывает непривычная красота вокруг, а только потом акклиматизация. Голова так и склонялась над столом, всё ниже и ниже, я уж думал, что сейчас клюну носом в тарелку, но планы мои прервал громкий дверной звонок. Хозяин квартиры радостно подпрыгнул на месте, убрал всё из рук и побежал открывать дверь своему другу, так же задорно приветствуя его, скорее приглашая к столу и упоминая о том, что у него в гостях сейчас та-акой молодой человек (видимо, меня сейчас сдадут в рабство). Я сел вполоборота и замер в ожидании. На кухню вошёл высокорослый, плечистый, достаточно жилистый мужчина с тёмно-русыми волнистыми волосами, голубыми усталыми глазами и виднеющимися на шее венами. Внешне он показался мне истинным русским Иваном, а пряжка с якорем, тельняшка и неброская фуражка просто подкрепили его образ. Я встал с табуретки и по непонятной мне причине растерялся, не зная руку мне ему протянуть или как-то по-особому поприветствовать. — Фёдор Руднёв. — морячок протянул мне руку, видимо распознав недоумение у меня на лице. У него была большая горячая ладонь, которой он наверное по-привычке крепко схватил меня. Щербаков усадил нас обоих на табуреты и гордо поставил на стол бутылку водки. — Давно я таких радушных хозяев не видел. — А вы, стало быть, только из плавания? — подняв на мужчину взгляд, спросил я. Тот снял фуражку, робко сжал её в левой руке и кивнул. На какое-то время мне показалось, что диалог у нас так и не выйдет, но после двух рюмок водки всё пошло как надо. Я всё следил за тем, чтобы Щербина ничего лишнего не рассказал своему другу-то, скрывать нам было что. Я проникся интересом к Руднёву, всё выпытывал из него разные истории службы, воспоминания о бурях, какие-то весёлые истории, но тот только улыбался и говорил совсем кратко и по делу, без особых подробностей. — Да нам из машинного моря не видно, вся жизнь мимо проходит. — отмахивался моряк, обращаясь то ко мне, то к своему другу. Я был поражён его речью, стойкостью к водке и какой-то необъяснимой красотой. — Вот помню только, как года два назад проходили мы около Гогланда и увидели дрейфующую яхту, связались с путешественниками по радио и узнали, что они заплутали в здешних водах. К слову, уроженцы Эстонии. Мы их на борт принять не могли и чем история закончилась я не знаю, сам-то услышал её от старпома, мы с ним давние друзья. — А как они к Гогланду попали? Это же наш остров, если мне не изменяет память. — навалившись на стол и откусив огурец, спросил Андрей. Вид у него был никакой, а тело то и дело склонялось из стороны в сторону, да так, что нам с Фёдором приходилось его ловить, чтобы он не плюхнулся никуда. — Сказали, что напились безбожно, так и попали туда. — со временем язык заплетался у всех. Щербаков, будучи человеком малопьющим, первый пал в этом бою. Он всё говорил и говорил без умолку, мы с ним детство вспомнили, повеселили Руднёва историей о том, как нас лет в десять моряк матом покрыл, потому что мы случайно его водой облили, а он-то в это время с дамой сердца шёл, даже рвался подняться к нам и уши пообрывать, а потом мы все дружно замолчали, посмотрели друг на друга и упустили тот момент, когда Андрей тихо лёг головой на стол и захрапел. — Вы уж извините, Андрей совсем пить не умеет. — встав из-за стола и освободив руки, вздохнул Фёдор, подхватывая друга под мышки и осторожно поднимая, взваливая себе на плечо. Я только рот раскрыл от удивления. Совсем как пушинку поднял! — Вы, стало быть, жить у него будете? — Это на первое время, пока не найду себе недорогую квартиру. — я пошёл за высокорослым, оглянув напоследок наш небольшой, чисто холостяцкий стол. Мы втеснились в захламлённую разбросанными вещами комнатушку, где не было ничего, кроме дивана, маленького стола, тумбы с телевизором, старого шкафа и турника. Фёдор уложил товарища на диван и, осмотрев комнату грозным взглядом, недовольно покачал головой, упираясь руками в бока. — А сами откуда будете? — мы перешли на шёпот, чтобы ненароком не побеспокоить задремавшего хозяина квартиры. Я подошёл к Руднёву на пионерское расстояние и вытянулся, как по струнке, чтобы стать хоть немного выше. Я был не миниатюрным, но рядом с моряком казался скорее Дюймовочкой. — А я из Краснодара, вот всё мечусь между ним и Питером. — Фёдор насмешливо склонился ко мне, почесав затылок. — Что же вы тёплые края на город дождей променяли? Неужто таять там начали? Мы с мужчиной пообщались ещё какое-то время в комнате Щербины, а после Фёдор вежливо простился, пригласив меня к себе в любое свободное время. — Адрес узнаете у Андрея, он же вам и объяснит маршрут, может сам довезёт. Вы заходите ко мне оба, я неделю дома буду сидеть, отдыхать-с от работы. — вновь определил он фуражку на волнистые волосы, обулся, накинул куртку на плечи и был таков. Окна квартиры выходили во двор и я думал, что успею проводить нового знакомого взглядом, но когда я подбежал к окну, то увидел лишь его свернувшие за угол пятки. Быстро же он ходит.