Её глазами.

      Большая стрелка давно зашла за двенадцать. В переулок хлынули люди: у рабочих был обеденный перерыв. Продавцы тут же активизировались и начали наперебой расхваливать свои товары. Обеденное время всегда было одним из самых прибыльных. - Грибочки! Домашние, сушёные! - Настойка своего производства! Хлебни и взбодрись! - Кому пирожки жареные?! - Меняю линзы, вставляю линзы! Защити свои глаза качественно! - Покупаю кристаллы! Подходи, не боись! Курс сегодня славный: полсотни за штуку! - Продам куртку! Новая, рейнджерская, термо! - Кто хочет жареной ахивы?       Возня стояла нешуточная. Народ торговался, бранился, сходился в цене... То тут, то там ударяли по рукам, и слышался звон монет. Правду говорят: нет в Каоне оживлённее места, чем торговая улочка в обеденный перерыв. Порою кажется, что вся жизнь в городе стекается в узкие улицы и переулочки к этим маленьким торговым рядам.       Раздался неприятный рокот. Визжа шинами на повороте, в переулок влетел чёрный мотоцикл. Люди расступились, едва заметив у нахала нашивки новой власти. Связываться с такими бесполезно - ещё и крайним останешься. Лучше уж потерпеть, пока парень проедет мимо.       Но мотоциклист и не планировал уезжать. Он резко затормозил на выезде из улочки и поставил правую ногу на землю - стандартная процедура «подпорки» на короткое время. Значит, сейчас ещё подъедут.       Толпа не обманулась в своих ожиданиях. Вслед за мопедом промчался второй, потом ещё двое. Мотоциклисты были похожи между собой, как клоны: поджарые, среднего роста, с одинаковыми «глухими» шлемами и в полностью скрывающих тела одеяниях. Каждый из них держал руку на кобуре, чтобы в любой момент быть готовым к подавлению восстания.       Новую власть не то чтобы ненавидели, но относились с недоверием и непониманием. Приверженцы старого строя в большинстве своём эмигрировали кто в Иакон, кто в Праксус, кто неожиданно заимел воссианские корни и переселился на родину предков... Оставшиеся в Каоне же утверждали, что новая власть - жалкая фикция и «мыльный пузырь, который лопнет при первой же трудности». Но трудности сыпались одна за другой, а лопаться «фикция» не спешила. Простым же людям было как-то безразлично, кто там расселся наверху. Поборы были всё те же, солдаты по улицам Каона как шатались, так и шатаются - что изменилось-то? Разве что только арену закрыли, да в Гранд Опере теперь заседают.       Наконец, в переулок заехал огромный тонированный рейдер. Он разрезал толпу, как нож - масло: люди разбегались в стороны, чтобы не быть смятыми неостановимой махиной. Судя по огромной инсигнии, которая украшала полированный капот, до простого люда снизошёл кто-то из господ офицеров. Происходи это при старой власти, торгаши со всей улицы кинулись бы к рейдеру, наперебой предлагая свои услуги и товары. Но у новых офицеров было своеобразное табу на общение с торгашами в таком ключе, и никто даже не пошевелился, стараясь что-либо предложить.       Рейдер остановился в нескольких метрах от торговки гравюрами. Лин успела лишь прикрыть свои работы, чтобы их не обляпали грязью. Пока она возилась с тканевым прикрытием, дверца рейдера распахнулась, и на улицу выбрался крайне неприятный верзила с приплюснутой головой и оттопыренными ушами (благодаря фуражке этот недостаток особо подчёркивался). Он прошёл мимо пары навесов и остановился у Лин за спиной. - Эй, ты!- окликнул он женщину. Та распрямилась и повернулась лицом к солдату. В синеватых глазах плескалось недоумение.- Это твоя мазня?- верзила кивнул в сторону прикрытых тканью гравюрами. Женщина в ответ лишь кивнула.- Тогда собирай свои художества и в салон! Живо!       Лин наклонилась, чтобы подобрать свои творения. Она слегка замешкалась, и офицер выразил своё неудовольствие смачным ругательством и «лёгким» тычком кулаком под рёбра. - Пошевеливайся, оборванка! Я не собираюсь ждать тебя весь день!       Женщину грубо втолкнули в рейдер. Она успела лишь прижать к себе завёрнутые гравюры, чтобы не повредить их. Крайне неприятный офицер грозно обвёл взглядом всех, собравшихся в переулке и тоже скрылся в салоне рейдера. Процессия, рокоча движками и изрыгая клубы дыма, выехала из переулка и взяла курс на здание Гранд Оперы.