Red rage & Blue eyes

Два всадника влетают в лагерь. Если бы один из них не был лейтенантом Брюстером, на другого бы набросились посреди напряженной ночи. – Майор Телмедж, срочно! Главнокомандующий желает немедленно Вас видеть! Бен на ходу спрыгивает с лошади и следует за Гамильтоном к поместью возле лагеря. – Всё в порядке? Всё успешно? – бегло оборачиваясь, спрашивает полковник, широкими шагами впереди драгуна, он направляется к двери. – Данные у меня, но к чему такая спешка? – уверенно поспевая, спрашивает драгун. – Майор, ты его не известил и к тому же задержался. И ради Бога, что на тебе надето? Телмедж даже не придал значения, лишь торопился, чтобы было предостаточно времени продумать стратегию по взятию Йорктауна, обработав всё увиденное, услышанное и "одолженное". Без стука в дверь полковник и майор заходят в помещение и предстают перед Вашингтоном. Момент. Взгляд. О, нет. Если бы взгляд способен был изобразить нечто полыхающее, то это было бы именно так. Генерал, прежде всегда собранный и выдержанный, теряется и его захватывает яростью, негодованием, ненавистью и сопротивлением одновременно, стараясь более ясно, разрушительно и... громко разнести всё, что было сооружено годами. – Майор Телмедж! Что Вы себе позволяете? В самом деле!.. Полковник Гамильтон, прошу оставить нас. Александр, пребывающий в легком шоке и с внутренней, к тому же, загруженностью, только смог кивнуть и поспешно удалиться. Бен, мертво стоящий, рискнул после того, как закрылась дверь, на секунду глянуть в глаза главнокомандующему. О, нет. Он просто не видел того момента, как отреагировал Вашингтон, когда Калеб прибежал, ворвался, чтобы сообщить о предательстве Арнольда. – Ваше превосходительство, – стараясь быть уверенным, по крайней мере, в пройденной реализации только что завершившегося плана, начал Телмедж, – мне сказали, это срочно, не требует... – В самом деле! – несдержанно и гневно выпалил генерал, и уже спокойнее, с четкой яростью и расстановкой: – Что на Вас надето? Бенджамин, словно только осознавший свой скорый побег с Брюстером, который закончился всего минуты три назад, слегка опустил глаза, а в следующую секунду его словно пронзило молнией. Он был всё это время и сейчас предстал перед главнокомандующим Континентальной армии в красном мундире, который требовался для последней миссии – никак иначе, разумеется! – Немедленно снимите это, – генерал свои эмоции всегда выражал сквозь одни глаза. А они полыхают адским пламенем. Опомнившийся майор содрал с себя всё, что напоминало о противнике, – никак иначе: заклятом враге Америки – и, со стороны резко обходя Вашингтона, кинул в горящий камин. Даже пока он возвращался за доли секунд на "свое место" – стоя напротив генерала, ему действительно не пришло в голову ничего, как это прокомментировать. Лучше вообще никаких оправданий, чем такое. И когда-то главнокомандующий был прав. Майор усвоил этот урок целиком и полностью. Поэтому просто: о, Господи. О, нет. Бен разделил бы полностью этот гнев. В каком-то смысле он виноват, что позволяет себе больше, чем положено, от этого и требования возрастают. Он не предатель, он самый, что ни есть, патриот и, кажется, он ни разу не сомневался насчет всего, что могло происходить здесь, и, в конечном счете – он точно верил – произойдет. Билли как-то рассказал ему о меланхолии генерала, но... сам майор не смог быть там, в тот момент, когда всё то время Вашингтону нужна была поддержка. Потому что он никому не верит. Хотя, в данный момент это снова выглядит именно так. Сам майор мог вскользь заметить неуверенность раннее, но теперь – слишком поздно отступать. Идти постоянно на риски – дело молодое. – Этот цвет Вам категорически не идёт. Иное дело, когда подобные "зрелые" случаи реакций генерала безумны и неоспоримы. Вашингтон не выставляет вон, а настоял, чтобы Телмедж пришел и генерал смог увидеть это. – Ваши глаза слишком синие, и слишком... преданные. "Как океан, который ни за что не пересечь" – не сказано, оборвалось в напряженном воздухе. Возможно, поэтому на какой-то момент времени обоим представились спокойные воды... Майор – тогдашний капитан – может вспомнить лишь ледяные воды Дэлавера и, поэтому... О, нет. – Ваше превосходительство... – почтенно, вежливо начал Бенджамин. – Этому нет объяснений! – снова разразился Вашингтон. – Вы могли бы сделать что угодно, во-первых, сообщить мне, что снова отчаянно рискуете жизнью и моим доверием! Главнокомандующий встал из-за стола и направился к главе разведки. – Вы действительно думаете, что я бы смог так поступить? – в свою защиту, повышая тон, но сохраняя здравый рассудок начал Теллмедж. – Я – Ваш верный подданный, я так же, как и Вы, сражаюсь за нашу победу. Ничего даже катастрофического не произошло! Вы одержимы безумием после определенных случаев! Но я, Ваше превосходительство, – не он, я – не предатель, я – не Бенедикт Арнольд! Генерал не прекращал приближаться к майору, огонь ярости становился всё ближе, пока не стало совсем близко. Бен слегка выставил руку вперед, генерал остановился только под нажимом тыльной стороны ладони на грудь и оба перестали дышать. – Вы забываетесь, майор Телмедж. Майор не понял, относилась ли эта фраза к сказанному или к крайне смелому, возможно, неподобающему жесту. В груди Вашингтона чувствовалось пламя, Бенджамин только ощутив это обжигающее действие, убрал руку и... необъяснимо упал на колени. – Встаньте, майор. Оставшись в полностью светлой, белой одежде Телмедж, на секунды предстал перед генералом с белыми крыльями позади. Ангелы падают первыми потому, что не в силах противостоять яростному, настойчивому адскому пламени. И поэтому – о, нет. Драгун встал на одно колено, и, облокотившись локтем, постепенно поднялся на ноги. Как обязательно поднимемся снова и снова, необходимо встать и восстать неоднократно, чтобы победить эту войну. Со сломленным предательством генералом, оттого и ослепленным исключительно своим успехом. Огонь в камине не гаснет. Погаснуть здесь, кроме ярости Вашингтона, нечему. Главнокомандующий разворачивается, и медленно отходит к расположенной в комнате лестнице на верхний этаж. Вдох-выдох. Кажется, от ледяной, но успокаивающей руки Бенджамина, стало дышать ещё труднее. Развернувшийся генерал незаметно для присутствующего в комнате человека незаметно вернул – но уже свою – руку обратно в огненно опасный эпицентр. Молодой майор, может, чего-то в жизни ещё не знал, но в наступающих действиях он всегда полон решимости. Границы, проведенные картографом, давно стерты, ведь ситуация в реальности меняется, Колониальная армия владеет ныне практически большей частью колоний; субординация полетела, как иногда кажется (либо полностью так и есть) куда невозможно – вниз и разбилась на мелкие осколки, и это всё, что осталось от хрупкой, как оказалось, конструкции образа главнокомандующего в ещё рьяной, но чистой голове драгуна. И пусть речь идёт о войне, и всё, что с ней связано, то, как оказалось, с ней связано слишком много. И слишком много Бенджамин действительно себе позволяет. Иначе ничего просто не было. Вера и ценность своих усилий двигают главу разведки и одновременно солдата вперед. Слишком много. А иногда "слишком многого", оказывается, не достаточно, а если это работает, то уже нечего терять. Телмедж аккуратно, медленно подходит к генералу сзади, разводит руки и... обхватывает ими Вашингтона. Одна из кистей майора ложится прямо на руку главнокомандующего. Бенджамин прислоняется всей верхней частью тела к спине генерала. Он не дышит. Как и Бен. Едва ощутимо, через какое-то неопределенное время, глубокий вдох и размеренный выдох генерала майор целиком и полностью ощущает. – Ваша решимость поражает меня, майор. И, кажется, Бен, не видя лица Вашингтона, всё равно видит перед глазами этот холодный бесстрастный взгляд, с элементами признания и одобрения. Предатель всегда бежит, убегает, но всё равно не может избежать. Телмедж пожалеет об этой глупости, думая, что, хотя бы это не слова, но он всё ещё здесь, готов продолжать, всё восстановить. Намного большей глупостью можно ли посчитать слишком синие глаза? О, нет. Смысл имеет что-то другое, более важное и... "всё это". Слишком просто, ведь это ещё не конец. Бенджамин опускает руки и отступает. Его лицо подобное цвету сгоревшего уже мундира. Генерал поворачивается. Нельзя прощать за измену, поэтому за это случившееся Вашингтон Телмеджа простит. Только пока ни о каком прощении речи быть не может. Доверять никому нельзя и война всё ещё идёт. Видя тусклый, пораженный с едва уловимым отчаянием, слегка слезливый взгляд главнокомандующего, майор понимает, что не смеет сдаваться, в принципе. – Вы свободны, Бенджамин. Собирая себя по частям снова, Телмедж легко кивает и отстраненно смотря, медленно, чуть сгорбленно направляется к двери. – О, нет. Нет. Оба внезапно слышат, что эта фраза действительно произнесена вслух Вашингтоном. Бен останавливается, но не оборачивается. Нет... Почему "нет"? Хотя, честно признать, говорить вслух что-то о доверии – попросту не имеет места быть. – Надо всё решить сегодня, и Вы мне поможете в этом разобраться, майор. Завтра я ожидаю от Вас отчета о поездке в красные ряды, и далее – собрание. – Да, сэр. Однако, чем Вы руководствуетесь в данный момент, Ваше превосходительство? – уже обернувшись, обращается майор. Генерал смотрит в глаза Теллмеджу задумчиво, строго и достаточно располагающе, чтобы Бенджамин получил словесный ответ от главнокомандующего. – Тогда... позвольте удостовериться, что Вы в порядке, сэр. Вашингтон едва заметно кивнул и стало понятно, что на сегодня действительно достаточно. И в эту ночь много чего встанет на свои места. Потому что пламя ярости погасло. И для чего-то - ещё не время. – Майор Телмедж, не... – Не забываюсь. И не забываю, ради чего все мы здесь. Мы справимся, обещаю, – уверенно, но устало сказал драгун. – Отдохните, Бенджамин. Майор кивает генералу и на этот раз уходит, чуть расслышав напоследок тихое, но глубокое, синее, спокойное: – Спасибо. Теллмедж слегка улыбается, открывая массивную дверь. Неоправданные риски, ужасный цвет, обладание уверенностью и силами в победе, непреклонность перед недопустимым. – Ради всего святого, что там произошло? – Брюстер и Гамильтон резко появившись с напряженной тьмы накинулись на Бена. – Он в порядке. И это уже что-то. А большее, если оно и есть, будет продвигать, давать силы стоять до конца, остаться живым. – Вы уверены? Этого же больше не повторится? О, нет. Может, ярость пригодится, но не в таком аспекте. Уверен, как в нашей победе. И большего не надо. – Мы справимся, – заключил Бен. – Обязательно. – Он верит тебе и слышит тебя, – чуть тише произнес Гамильтон. – Отныне никакого красного больше и неоправданных рисков. Теперь ожидаем Вас с нами на поле боя после завтрашнего собрания и приготовлений. – Для меня это честь быть и сражаться с Вами, – пожимая руку полковнику, искренне и воодушевленно сказал Бен. Собираясь вернуться в палатку, Телмедж разворачивается и видит в окне едва уловимый спокойный от свечи свет и успокоившиеся глаза главнокомандующего. Не доверяет всё ещё. Возможно. И тем не менее, глаза всё ещё синие, иначе просто не может быть.