Стальной узор

*** Цзянцзай был первой значимой вещью, которую обрёл Сюэ Ян. Не то, чтобы у него вообще ничего не было — к этому времени он уже был не простым голодранцем, а учеником именитого Ордена, так что в вещах недостатка не имел. Была и хорошая одежда, и весьма интересные рукописи, и талисманы, и оружие… Но Цзянцзай был сделан именно для Сюэ Яна. Этот клинок был особенным. Все, что имел Сюэ Ян, можно было заменить или вовсе лишиться безо всяких сожалений — но Цзянцзай был незаменим. Едва он взял в руки свой меч, едва ощутил его уверенную, спокойную силу — моментально влюбился. Лаконичная, строгая красота, прихотливый стальной узор на лезвии, опасный блеск кромки, вызывающий предвкушающую улыбку. Сюэ Ян с замиранием сердца представлял, как будет смотреться кровь на этом великолепии. Он не расставался с мечом ни на минуту, даже брал с собой в купальни. Сюэ Яну было достаточно лишь коснуться рукояти, чтобы расцвести обаятельно-опасной улыбкой, чтобы в душе разлилось кровожадное предвкушение. Чтобы все вокруг спрятали взгляд и отшатнулись. — Этот меч тебе очень подходит, Чэнмэй, — фальшиво улыбался Гуан Яо. — Прекрасный клинок! — преувеличенно радостно говорил Гуаншань, пряча трусливый взгляд. — А правда, что все мечи заклинателей обладает своей душой? — осторожно заглядывает в глаза Мо Сюаньюй. Даже забавно — мальчишка не имел инстинкта самосохранения, раз тянулся к нему и лип к Гуан Яо. Сюэ Ян криво усмехался и пожимал плечами. Сюаньюя отчасти было жалко, на него у Гуан Яо были свои планы, в которые он вмешиваться не собирался. Но слова о душах заклинательских клинков запомнил. Сюэ Ян часто разговаривал с Цзянцзаем. Делился своими мыслями, рассказывал интересное, смешное, странное, ненавистное. Говорил о мечтах, о целях, о желаниях. И все чаще чувствовал отклик. Словно волна тепла распространялась от кончиков пальцев, которыми он любовно гладил опасное лезвие, до самого сердца, отзывавшегося сбившимся ритмом. Это будоражило. Это чувство согревало. Словно ты никогда не будешь одинок. Словно есть тот, кто никогда не оставит. Не бросит. Не предаст. Кто разделяет твои мысли, желания, стремления, жизнь, судьбу. Кто спасает жизнь. Кто сражается вместе с тобой, поет тонким резким голосом песню в бою, вскрывая очередную глотку. Сюэ Ян никогда не чувствовал одиночества. Он никогда не был один. Цзянцзай всегда был рядом. Отправившись по души членов клана Чан, Сюэ Ян улыбался особенно ярко. Он снова и снова прикасался к Цзянцзаю, безмолвно обещая богатый урожай. Океан крови, музыку предсмертных стонов, безграничное страдание. — Будет весело, — шептал Сюэ Ян, ласкающе проводя пальцами по рукояти. Просто подожди, Цзянцзай, ты скоро напьешься крови. Ты умоешься нею, ты насытишься, ты будешь петь и смеяться вместе с хозяином. «Нет». Шаг над пропастью, взмах клинком как крылом. «Не буду». Шаг в бездну, первый и не последний. «Остановись». Болью как короной обхватить виски. «Стой». Коснуться сердца, коснуться тела — изнутри. «Не иди туда». Цзянцзай по меркам людей ещё совсем юн. Дитя, вскормленное кровью, убаюканное жестокими и весёлыми рассказами хозяина. Цзянцзай по меркам людей не имеет сердца и своей воли. Но у него есть душа, и душа эта прочно связана с хозяином. Цзянцзай не умеет говорить, не умеет осознавать мир, как люди. Но он просто знает мир, он просто его ощущает, он просто чувствует. То, что сейчас происходит. И то, что только произойдет. И у него есть только Сюэ Ян. И он не может его потерять. Потому хватается, разматывая свою душу, как клубок ниток, сплетая сеть; цепляется всей своей силой, всей душой, всем естеством. Всем, что у него есть. «Просто остановись. Ты погибнешь. Не иди. Послушай… Просто стой». Цзянцзай ещё совсем молод. Он, увы, не умеет ещё говорить так, чтобы Сюэ Ян его услышал. *** Сюэ Ян приходит в себя под негромкий разговор двух людей. Пальцы привычно пытаются нащупать Цзянцзай — не находят. Накрывает удушливой паникой — потерял? Что случилось? — Ох, вы уже очнулись? — белые одежды странствующего монаха. Ясные глаза, приятная улыбка. Лицо знакомое, но Сюэ Ян даже не старается вспомнить имя — в голове бьётся птицей в клетке страх. — Мой меч… — голос хрипит и раздражает пересохшее горло. Даочжан понятливо кивает и указывает на лежащий в изножье меч. — Не волнуйтесь, с вашими вещами все хорошо. Все хорошо. Только Цзянцзай не вещь. — Мы нашли вас на дороге. Я ещё издалека увидел, как вы упали в обморок. Мы с моим другом решили отнести вас в ближайшую таверну и проследить, чтобы с вами все было в порядке. Как вы себя чувствуете? Ничего не болит? Сюэ Ян ищет в себе силы улыбнуться Сяо Синченю — да, он вспомнил имя, вспомнил этого излишне правильного даочжана, и друга его раздражающего вспомнил тоже — но не находит. Качает головой, безмолвно заверяя, что все хорошо, и устало закрывает глаза. Он отгораживается от бормотания Сун Ланя, полного подозрений, и от успокаивающего шёпота Синченя; погружается в себя. Цзянцзай. Ведь это ты остановил. Почему? Почему не дал отомстить? В висках знакомо кольнуло болью, к ядру прикоснулось стальным холодком. Предчувствие-смерть-угроза. Сумасшествие-страх-потеря. Не позволить произойти чему-то страшному, не позволить упасть. Цзянцзай ненавидел свою молодость и неопытность. Он не мог донести словами то, что знал, то, что видел, что понимал. Это ведь так просто — знать об опасности, желать уберечь. Почему же не выходит объяснить? Цзянцзай не умеет говорить словами, как люди. Он может поделиться своими чувствами. У него и чувства-то появились совсем недавно. Да и чувства эти были сперва не его, а Сюэ Яна. У него душа наполовину от Сюэ Яна, он дал Цзянцзаю жизнь. Разве не правильно было бы отплатить защитой? Цзянцзай не может говорить. Он может только надеется, что его услышали. Сюэ Ян чуть не теряет сознание от потока чувств, но держится, упрямо цепляется за то странно-спокойное чувство холодка возле своего ядра. Это Цзянцзай. И чувства эти — Цзянцзая. Потому нельзя оставлять их без ответа, они впервые говорят, впервые Сюэ Ян знает точно, что его тоже слышат. И это кажется легко и естественно — ответить на этот сумбурно-отчаянный поток своим. Благодарность-радость-спокойствие. Все хорошо. Я понимаю. Ты рядом — это хорошо. Я буду слушать. Я прислушаюсь. Последним усилием толкает к Цзянцзаю щепотку своей энергии — интуиция подсказывала, что такие разговоры опустошали их обоих. И позволяет уснуть, не замечая крошечной улыбки, затаившейся в уголках губ. Даочжаны шептались совсем рядом, совершенно не вызывая никаких подозрений или раздражения. Цзянцзай лежал у изножья, матово сверкая своими стальными узорами. Клан Чан продолжал жить и дышать. Но Сюэ Яну о них думать больше не хотелось.