Inspiration

Чужак начинает приходить каждый день. Бродяга рычит, скаля зубы, стоит ему завидеть белый пиджак между деревьями. Бродяга его ненавидит всем существом, от него трясёт и хочется невыносимо вцепиться клыками в открытое под воротом пиджака горло. И грызть, пока не перекусит сонную артерию, пока кровью не заляпает белоснежную пижонскую рубашку. Чужак улыбается насмешливо и издевательски и треплет его по голове. Бродяге эту руку хочется оторвать, но он только щерится и шипит. Браслетник его раздражает. На браслетника смотрят, его слушают — он говорит порой неглупые, но неизменно раздражающие вещи. Бродяга бесится и ждёт момента, когда можно будет вспороть тонкую кожу на натянутом горле. Браслетник взмахивает холеными руками с длинными пальцами и говорит о мире. Говорит о том, что никому не нужна никакая война, что смысла в ней нет ни капли — мир всегда лучше, сотрудничать всегда удобнее. Бродяга сжимает кулаки, чувствуя, как ногти врезаются в кожу, оставляя неглубокие борозды. В нем грядущая война с самого детства, кажется, след оставила. Он войной живёт и дышит, чувствует практически её зловонный поцелуй у себя на плече. Бродяга к войне не просто готов — он её жаждет искренне, тянется. Чужак от сказок Барда и сарказма Музы не отмахивается, слушает и шутит. Чужак умеет нравиться — Бродягу от него тошнит. Иммунитет или он просто не старается быть с ним обаятельным? Бродяга надеется на первое. Кто-то из изгнанниц вздыхает смешливо, хмыкает. Они чужаку кости перемывают каждый вечер у костра, шушукаются, мол, из города красавчик приходит ещё один, прошлый-то в Музе пропал, а этот... Бродяга не слушает. Бродяга зверем шипит, злится. Он браслетника терпеть не может, каждый жест, каждый взгляд. Он на глазах постоянно, слепит как солнце, которого у них в Полисе наверняка нет. Сияет яркой белизной. Бродяга прячется под неровно обрезанной челкой и синим пламенем серы в глазах прожигает чужака насквозь. Назло. Взгляд никто из них не отводит, и это превращается в личную вендетту на двоих. Они сталкиваются на полном ходу, глазами в глаза, толкаются упрямыми баранами. Бродягу от него колотит. Он разговор Музы и браслетника подслушивает случайно. — Он к тебе привыкает, — тихо констатирует Муза. — Ты же книжки читал в детстве? Не приручай, если не готов потом нести ответ. Я тебя возненавижу. Все мы. Клянусь. Чужак ухмыляется криво и зло. Сердится, неожиданно понимает Бродяга, он на неё сердится, его раздражает этот диалог. — Он не похож на Лиса, — бросает он почти лениво, если бы не желваки и не венка на лбу. — Скорее, на тощего ободранного волка. Такие не приручаются. У Бродяги в груди полыхает, словно взрываются те самые бомбы, припасенные им для Полиса. Когда вечером они сталкиваются у костра снова, чужак вдруг хмыкает с любопытством. И улыбается. Ласково так, светло, честно. Бродяга зависает. Бродяга смотрит в упор на эту улыбку. Бродяга вспоминает некстати, что чужака зовут Брут. И это, кажется, — первое из его поражений в их личной особой вендетте.