Sacramentum

Прим. автора с японского - Звездная пыль. Продолжение пейринга Глеб/Дафна В ту ночь Глеб так и не смог уснуть, хотя и лежал с закрытыми глазами. Все боялся их открыть и потерять воспоминания о тех теплых прикосновениях. Они были даже не физическими. Это были прикосновения к его душе. Он всю жизнь был в одиночестве. Даже в прошлом, которое он благополучно забыл благодаря Даф, Глеб всегда был один. Затыкал свои эмоции поглубже, в самые потаенные уголки, потому что некому было его понять. Некому было позаботиться и прижать к себе, когда совсем уже на пределе. Когда от тоски уже не хочется жить. Не помня себя прежнего, Глеб все равно интуитивно знал, что он волк-одиночка, который только и умеет, что щериться клыками и силой отбирать желаемое. Все запертые чувства заполнили его тело самым тяжелым осмием. И как теперь ходить? Но в последние месяцы что-то переломилось. Ноша, тянувшая вниз, будто стала полегче. Кто-то невидимый взял его под руку и помог идти дальше. Впервые за долгое время Глеб почувствовал, что может выпрямить спину, оторвать взгляд от земли и наконец-то посмотреть вперед. Туда, где зажигается рассвет. Он не знал, остался ли с ним его ангел. Его самый любимый ангел. Но вспыхнувшие чувства точно были с ним. Глеб их лелеял и оберегал. Касался ладонью груди и, ощутив ровное светлое тепло, с облегчением выдыхал. То, что однажды поселилось внутри, было на месте. Почему-то ему было достаточно того, что он хранит эти чувства. О большем, о том, чтобы разделить их с кем-то, он не думал даже и мечтать. - Знаешь, у меня скоро будет выставка, - у Бейбарсова появилась привычка разговаривать с самим собой. Он надеялся, что ангел его однажды услышит. - Я сделал коллаж из всех своих набросков, и ребята с работы предложили отправить знакомому галеристу. Кто бы мог подумать, что мой бред кого-то заинтересует. На полу стоял метровый квадратный багет. За стеклом друг на друга были наложены сотни листов, которые складывались в девичье лицо. Однажды Глеб понял, что не может нарисовать портрет целиком. А что если по частям? Выкуси, Свет… И тогда день за днем, следуя за своим шестым чувством, Бейбарсов пытался приблизиться к точному результату. Понимал он это в тот момент, когда в подсознании создавалось натяжение: словно карандаш пытается проткнуть невидимую полиэтиленовую пленку, но та не рвется, а лишь искривляется. Ведь маголодия не пускает дальше. - Мне вроде бы и радостно, но… Я боюсь. Я не хочу никому тебя показывать. Сложно объяснить. Чувствую себя голым, потому что открываю на всеобщее обозрение слишком личное. И у тебя разрешения не спросил. Можно ли? Бейбарсов грустно усмехнулся. Как будто ему кто-то ответит. Затянув потуже хвост (да-да, он снова отпустил волосы), Глеб вернулся к работе. Теперь он делал иллюстрации к книгам, а точнее переделывал косяки за искусственным интеллектом, который генерировал изображения. Знал бы он, что напротив в кресле сидела Дафна, и вся светилась от счастья. Это было счастье светлого стража, хранителя, подопечный которого наконец-то увидел путь и смысл. Даф все также приходила к Бейбарсову каждый день, но больше не давала волю эмоциям. Незримым сторожевым псом она охраняла спокойствие эйдоса. Усилием воли подавляла желание коснуться ладони Глеба, когда тот прислонял ее к груди, убрать мешавшие пряди с лица во время сна, помассировать уставшую от долгого сидения за столом шею. Но иногда Даф все-таки не могла сдерживаться. Особенно, когда Глеб собирал волосы в хвост. Что-то было в этом движении от Мефодия, и она злилась сама на себя. Корила себя за неправильные мысли и повторяла как мантру: «Я люблю Мефа. Мы с ним связаны. Иначе быть не может». Тогда светлая рвала магией резинки Глеба. Они были тонкие и в принципе могли и сами порваться. Так, во всяком случае, себя успокаивала Даф. В этот раз она тоже не выдержала. Волосы резко упали на плечи. Глеб мотнул головой и улыбнулся: - Почему-то, мне кажется, что тебе больше нравятся мои распущенные волосы. Я прав? Тогда я больше ничего не буду с ними делать, только если ты сама не захочешь меня заплести. Он с мягкой улыбкой посмотрел на пустое кресло. А Даф на миг засомневалась, точно ли она скрыта маголодией. Неужели она так часто рвала его резинки, что он успел заметить? Глеб сидел за столом и постукивал электронной ручкой по планшету. А затем кто-то теплыми руками стал заплетать ему волосы в косичку. Он инстинктивно прикрыл глаза, внутреннее чутье подсказывало ему, что оборачиваться не следует, как и говорить что-либо. Черные, на контрасте с ее светло-золотистыми, волосы были мягкими, блестящими, словно шелковая река. Дафна начала плести «колосок». Привычными движениями переплетала пряди и в каждую мысленно вкладывала заговор. На счастье, на спокойствие, на уверенность, на благие намерения, на помощь близкому, на любовь. Правда это Дафна думала, что делает все мысленно, но самом деле произносила шепотом вслух: - На счастье, на спокойствие, на уверенность, на благие намерения, на помощь близкому, на любовь. - На любовь не надо. У меня уже есть. От неожиданности Даф вздрогнула. Глеб запрокинул голову посильнее назад и посмотрел Даф прямо в глаза. Он все еще не мог ее видеть из-за маголодии, но почему-то был уверен, что лицо ангела где-то близко. Магнетические темные глаза с такой теплотой смотрели на нее. Это было так странно, особенно для бывшего некромага. Неужели даже от этого можно вылечиться? Вот она, истинная сила эйдоса. Даф закрепила волосы одной из своих резинок с запястья. Она склонилась чуть ниже и коснулась губами лба Бейбарсова. - Это заговор на истинную любовь. Не путай ее с чувством благодарности к тому, кто просто принял тебя и разделил с тобой лишь каплю твоих страданий, сожалений и грехов, - отстранившись от его лба, произнесла Дафна. - А разве это не есть любовь, когда ты принимаешь и делишь все невзгоды? Вроде бы это и звучит во всех свадебных клятвах… Ты меня любишь. Я пока лишь учусь. Я хочу любить тебя так, как ты любишь меня. Мой самый прекрасный на свете ангел. Щеки Дафны вспыхнули румянцем. Шнурок с крыльями предательски распустился, и бронзовый амулет скатился прямиком в нагрудный карман клетчатой рубашки, в которой сидел Глеб. Тепло окутало его сердце, и Глеб прислонил ладонь к груди. Которую сразу же накрыла ладонь Дафны.