Черная лента

Рьяный интерес к ведьмам Завулон потерял после Миллениума, и никто не знал – почему. Многочисленные дамы Тёмные вились вокруг него, ожидая внимания, и особенно недоумевали те из них, кто проработал в Дневном Дозоре больше полувека. Да, шеф всегда был скучным, черные глаза его были сонными, как два подернувшихся льдом омута, он одинаково двигался, одинаково сидел, вставал и открывал портал, одинаково улыбался. Бояться его не перестали. Любой здравомыслящий Тёмный прекрасно знал, что может сделать с ним Великий, если показать, что в нем сомневаешься. А внезапное отсутствие у него партнерши только сильнее пугало. И в том звенящем напряжении, воцарившемся в штабе Дневного Дозора, все забывали, что за теоретическое убийство своего (будь кто-то все-таки так остр на язык, что посмеет засомневаться в мужской силе Завулона) – шефу придется иметь сложный разговор с шефом Ночного. Да, просто потому, что беспочвенное убийство Иных карается по закону. Но у Темных хватало забот кроме штудирования Договора, тем более Договор прекрасно знали их шефы. …В кабинет без стука вошла, точнее – вмелась в шлейфе из алых искр – молодая ведьмочка. С ладони ее капала на пол кровь, а заботливо уложенные в локоны волосы покрывала то ли пыль, то ли пепел. Все эти обстоятельства на шефа Дневного особого впечатления не произвели, он поднял большие черные глаза от бумаг, медленно моргнул и спросил просто для проформы: – Почему без предупреждения? Организовать Тёмных не было никакой возможности, с этим он в определенной степени смирился. – Калиниградский филиал. Меня перекинул Кащенко, его уже нет. Нет, в смысле… развоплотили. Убили. Нападавшие неизвестны… – грудь под полупрозрачной футболкой у нее вздымалась так, что, казалось, девочка сейчас хлопнется в обморок. Завулон встал. А потом сделал жест рукой, и ведьма плавно опустилась в кресло и начала глубоко и ровно дышать. – Убийства повторились? Я же запрашивал у Ночного сведения по их силовикам. – …Ничего не пришло, – сипло, с пустым взглядом. – Да чем они там занимаются… – процедил Завулон, отпуская чары, и быстрым шагом выходя из кабинета. Городецкий открыл дверь и засунул нос в полутемное помещение, нашел глазами Бориса Игнатьевича, который последнее время ходил на работу в домашнем халате. И сейчас сидел, склонившись над какой-то книгой, и медленно курил кальян. Антон в помещение скользнул, и, судя по самостоятельно закрывшейся за его спиной двери – Гесер против не был. Впрочем, давящую энергетику почувствовать было несложно. Не рискнув подходить, Антон застыл где-то в трех шагах от входа. Вся смелость его вышла на следующий вопрос: – Зачем вы отослали Ольгу в Хабаровск, Борис Игнатьич? – Там сейчас неспокойно, – ответил Гесер сквозь дым.– Ольга бывалый силовик, мы с ней войну прошли, только на нее и надежда. Антон понял, что сил спрашивать, что между ними действительно случилось, у него нет, поэтому просто… потоптался. – Ты же слышал, наверное, про инь-янь, Антон? – внезапно спросил Борис Игнатьевич, не поднимая головы. – Ага… – Белая половинка символизирует мужскую энергию, а также свет, силу зарождения жизни, оплодотворения, если угодно… А черная – женскую энергию. У азиатов женское считалось не слишком хорошим. Это связано с тем, что инь несет в себе энергию тьмы, ночи, глубокого, способного принимать лона. Городецкий попытался вспомнить, зачем вообще к Гесеру пошел. – Вот в Ольге… в ней та белая точечка стала очень большой. Её заполнила сила света, мы с ней стали очень похожи, и возможно поэтому мне сейчас лучше держать ее от себя подальше. Было же что-то… Гесер выдохнул дым. – Ты же знаешь, какие у нас с Артуром отношения установились? – Знаю, – севшим голосом подтвердил Антон. – И вот сижу я и думаю… да кто я такой, чтобы из-за него хандрить? У Городецкого по спине пополз холодок. В отношениях двух Великих он смыслил еще меньше, чем в отношениях мужчин и женщин. – Мне порою кажется, что, чтобы расшевелить его, нужно начать новую войну Тьмы и Света, ну или хотя бы чтобы за мной пришли Инквизиторы – память мне разматывать. О, он тогда лютовал, даром, что это видел только я… И я, знаешь. Я малодушно этого хочу. Чтобы кто-нибудь пришел. – А вы не хотите поговорить об этом… с ним? Гесер внезапно поднял лицо, и Антон увидел, какие жуткие, нереально-светлые у него глаза. Голова вновь опустилась, темные, неседеющие волосы слабо поблескивали, тугие, плотные, как у всех азиатов. – А про самомумификацию монахов слышал? – снова спросил шеф скучным тоном. Антон промолчал, а он продолжил: – Сто дней без еды в позе лотоса и медитации. Тело пожирает само себя и иссушивается до состояния мумии. – А! – зачем-то брякнул Городецкий.– Они так Радужного Тела достигают, слыхали. Гесер неуловимо улыбнулся, и внезапно застыл со страницей в мозолистых пальцах. – Я удаляюсь в горы. В свой монастырь. Одновременно начало происходить две вещи: фигура Бориса Игнатьича буквально таяла в воздухе, Антон, сбросив оцепенение, рванулся к креслу шефа, а за его спиной, гудя, раскрылся мощный портал. Завулон вытянул тощую шею над воротником рубашки, сверкнул глазами и вопросил неожиданно громко и зло: – Ну и где он? Городецкий опустил глаза на книгу. Советское издание, желтые листы, иллюстрации тушью. Рис. 1: Вид на монастырь Цурпху. Монастырь Цурпху лежит на склоне горы так, будто когда-то прошел оползень, и здания намертво застряли в нем. Завулон вышел из портала, и ветер принялся рвать с него галстук и хлопать полами пиджака, но Темный решительно и быстро вошел в дверной проем. Ауру Пресветлого нельзя было не почувствовать. Он обнаружился в пустой зале, где из обстановки были лишь стены, к Завулону не повернулся, и тот, сощурив черные глаза, остановился. Гулко стукнул последний шаг по камню. – Если хотел, чтобы я тебя трахнул, мог бы просто попросить! – не регулируя громкость голоса, поздоровался Тёмный. Гулкие шаги возобновились. – Нет, нужно выманить меня в горы, чтобы уговаривать тебя и напоминать тебе, кто ты есть! – Меня не нужно уговаривать, Завулон, – отрезал Борис негромко, но твёрдо. – Я знаю, кто я. И у меня слишком много обязанностей в этом мире, мне недоступна роскошь ухода в монастырь для длительной медитации. И ты, враг мой, вряд ли сумеешь меня взять. – Ох, конечно! – отозвался Завулон язвительно, – Потому что ты немного сильнее? – Потому что твоя суть, как и всякой тьмы – принимать, – ответил Борис спокойно. – Твоя меланхолия ослабляет тебя не первый раз! – Но делает сильнее тебя. Мы находимся в балансе. – Я ненавижу твое чертово Эго, Гесер! Которое позволяет так говорить! – О балансе? Изволь, это прописные истины. –Свет! Сияющий, мать твою, фаллос! – фыркнул Завулон. Подняв в воздух руку, он выдернул из воздуха ленту, длинную и тёмную, и принялся разматывать её. – Я Тёмный, но я не женщина. Борис прищурился. – Такова моя суть, Завулон. Равно как и твоя– быть Тенью. Лента исчезла из виду на миг – и впилась Светлому в горло, бинтуя его восьмерками с такой инерцией, что Бориса приподняло в воздухе Гесер не сделал попытки отразить удара, не пошевелился, только выдохнул хрипло, задушенно: – Наконец ты показал себя... – Молчать. Твои доводы устарели, –лента сдавила Гесеру рот, Артур улыбнулся, показав мелкие зубы, а потом голова Светлого оказалась забинтована полностью, не считая маленького зазора для носа. Тёмный оказался рядом и, не сдерживаясь, подбил ногой в пыльной туфле колено Бориса Не издавая никаких звуков, лента тянулась дальше, бинтуя ноги в положении сжатыми вместе. Борису хотелось смеяться. Торжествующе, словно какому-то злодею из мультиков, что он смотрит порой перед сном. Он получил то, что хотел, хоть и не так, как рассчитывал. Дышать нелегко, но воздуха достаточно. Потеряв равновесие, он упал на колени. Завулон сел на корточки, сложив тонкие колени и любовался Светлым, потерявшим лицо. Буквально. –О, я буду твоей тенью, Борис. Маленькая моя тёмная мышка. Мой демон с грустными глазами-блюдцами, в изношенной одежде. О, как я люблю, когда ты такой, когда ты силён и полон жизни и чувств. Лента бежит крест-накрест, прижимая руки к телу, и не заканчивается, накладываясь слой за слоем, слой за слоем, превращая Гесера в фигурку менгира. Гесер не издаёт ни единого звука, только ровно дышит, и испытывает укол радости, услышав от Артура свое человеческое имя. Он почти медитативно спокоен. В тишине и тьме, словно погруженный в тень, в то, чем всегда был для него Артур. Он валится на пол, на бок, и Завулон читает его мысли прежде, чем он может их выразить. Артур змеей опускается ниже и шепчет: – Прислушайся к себе. Хорошо одному? Так тихо и спокойно. Ни движения. Темно. Тихо. Может, мне уйти? Гесер начинает чувствовать возбуждение. Нужно сохранять спокойствие. Ни единого чувства, иначе давление чёрной ленты станет слишком ощутимо. Завулон затихает, нагибая голову на бок, будто его здесь вообще нет. Потом ногой переворачивает Бориса на спину и вновь замолкает. Гесер напрягает мышцы, но лента, гладкая, гибкая, держит крепко. Он может освободиться в любой момент. Но Артур так очаровательно зловещ, что не хочется его разочаровывать. Свет разгорается в груди, ласкает кончики пальцев... И натыкается на непреодолимую преграду. Сердце бьётся сильнее. Гесер понимает всё в один миг, и в затылке холодеет. Этот кокон непроницаем для Света. Даже для Великого. Он сам, добровольно позволил наложить его на себя. Завулон встает, проходится вокруг беззвучно, беззастенчиво улыбаясь. Боренька. Недооценил его, проморгал в своем величии. Беспокойство нарастает, Гесер силой воли заставляет себя не шевелиться. Воздуха начинает не хватать, он был обмотан на выдохе. Такая банальность. Сейчас паника выплеснется в кровь адреналином, сейчас он дернется. Да только в путах это плохо удастся. Завулон очень тихий, он слышит шипение дыхания и упивается им. Темнота, страх, недостаток кислорода. Нависнув над Гесером, он плавно наступает ему на грудь одной ногой Нет. Нет. Он не будет поддаваться, не будет просить. Да и не сумеет. Обезъязыченный, лишённый одного из главных своих орудий, Гесер чувствует страх. Исподтишка сжимающий сердце, холодный и липкий. Тьма давит на глаза. Он пытается вдохнуть полной грудью, не может, чувствует давление и дёргается всем телом, панически – и тщетно. Чувствуя прилив искрящейся темной энергии, Завулон необыкновенно грациозно поднимает вторую ступню – и встает двумя ногами, ощутив, как просели ребра Бориса, выталкивая воздух. Он не считает. Просто медитирует, ему кажется, что с этой точки он видит небеса, что Гесер – гора из серого камня. ...А потом спускается. Гесер выдыхает, шумно, через нос, втягивает воздух, пропахший Тьмой. Отверстия ноздрей слишком узкие, телу не хватает кислорода, мышцы сводит судорогой, он прикусывает язык, только бы не издать ни звука. Завулон садится на его ноги верхом, а через секунду раздается хруст. Лезвие режет ленты в паху. Тёмный обыденно, деловито дергает, расширяя щель, плюет на руку и красивым скручивающим движением вынимает темный от крови и давления член. И дрочит абсолютно безжалостно, продолжая подкручивать запястье, нагоняя кожу вверх и долго – вниз. Лизнув вторую ладонь, он пальцами трет головку, теребя отверстие. Нет. Нет, нет, не смей. Тело не подчиняется ему, его тело – просто объект, просто игрушка в руках любопытного Тёмного. Как же стыдно. Ему, Великому Светлому – стыдно. Это весьма изощренная пытка. Член набухает, плоти прохладно, а движения разогревают его изнутри, кровь приливает к головке, ему больше больно, чем приятно.На глазах выступают злые слезы, Тьма тянет из него самую его суть, делает слабым, беспомощным. И всё равно он не может ненавидеть Завулона. Он никогда не сумет его возненавидеть. Засунув острые пальцы под ленты, Артур достал мошонку и приподнял ее, перекатывая в пальцах. Вторая рука движется и движется, добиваясь своего. А потом пластинкой ногтя щелкает по стволу,заставив его свободно качнуться. Ловит. И дрочит еще. Гесер восхищается Завулоном. Да, готов его придушить, выебать, залив до самого горла своим Светом, но – восхищается. Член стоит колом, и из горла доносится глухой, жалобный стон. Он совершенно раздавлен, ещё несколько секунд, и сила, устремившись к единственно доступной точке, вытечет из него, окропит тонкие холодные руки. Завулон наклонился низко-низко, схватил под головкой, удерживая крепко, выдохнул тепло. Резко провел вверх-вниз кулаком, раз, другой, третий, удержал у основания, натягивая кожу, обнажая головку – и ласково подул в отверстие протока. Ступни и икроножные мышцы сводит, Борис неловко дёргает головой, стукнувшись затылком о пол. Извивается как червь, неодушевленный объект. И чувствует дыхание, это уже слишком, это так интимно, так щекочуще, боль и напряжение становятся нестерпимыми, член пульсирует, дёргается в кулаке и бурно выплескивает семя.В голове на миг загорается ослепительно яркая вспышка – и тут же гаснет, оставив его в абсолютной тьме. Артур наклоняется, удерживая в кулаке подергивающийся член, а потом улыбается и ласково обводит его языком, чистит гиперчувствительную головку, залезая под крайнюю плоть. И одновременно путы плавно ослабевают. Гесер лежит на полу, обмякший, опустошенный, с закрытыми глазами. Без Света внутри, ушедшего в никуда, растворившийся в Силе, он чувствовал себя... Спокойно. Человечно. Очень усталым человеком с его простыми и важными радостями. Едва разлепив губы, он прошептал: – Так всё-таки можешь... Великий ты тёмный маг... Артур щелкнул пальцами и укутал Борю в мягкое покрывало, а потом поднял на руки, как ребенка, и отнес на покрытую матрасом циновку. Уложил и прижал к себе. – Знаешь, в чем разница между нами? – поинтересовался он негромко. – Просвети же меня, – отозвался Борис хрипло и умиротворенно. – Я обрезан. А ты нет. Борис молчал несколько секунд, переваривая эту информацию. И рассмеялся, весело и тепло, потянувшись, нежно поцеловал в губы. – И это значит, что ты чувствительнее меня. Тебя можно так сладко сосать, – невозмутимо развил свою мысль Артур, и поцеловал его в ответ, коснувшись носом носа. Облизнулся и моргнул сонно. – Тебе трудно принимать? Борис прикрыл глаза и кивнул. - Трудно. Это против моей природы. Мне тяжело принимать в себя Тьму, я не могу её полюбить. – Не неси чушь.Тебе трудно отдаваться ласке, потому что ты не привык. Даже если ласка от шефа Дневного граничит с пыткой, и "отдаваться" в его понимании - это вознести партнера и низвергнуть его, попутно выпив досуха все чувства, и особенно - страх. Борис тихо смеётся. – Не чушь, мой дорогой, а эзотерика. Но я хочу, Артур. Научиться принимать. Мне это необходимо. В подтверждение своих слов Борис начал вылезать из пледа и принимать сидячее положение, даже плечи расправил. - Ты должен мне данные по Калининградским силовикам, - произнес Артур монотонно. - Если тебе нужны были бумажки, мог просто попросить... да хотя бы Антона! - ухмыльнулся Гесер, поднимаясь, открывая портал и разглядывая через него вытянувшееся лицо Городецкого. Благо, оба Великих были одеты, будто ничего и не произошло. - На границе тоже Антон разберется? - Завулон пружинисто встал, - Нет уж, мне нужно твое содействие.