Инкубаториум Киборгвилля

      — А?.. нет… ничего… это… просто… ну, не важно, — сказал Эй тряхнув головой. — Задумался немного, вот и все! — он смотрел вперёд перед собой, не моргая, не отводя своих глаз в сторону, пристально наблюдая за одним единственным объектом и я знал о том, за чем, или вернее будет сказать, за кем наблюдал великан. — Эм… Тарли… продолжай! У меня все хорошо. Я просто задумался, не более того, — сказал мужчина и посмотрел на меня таким взглядом, словно говоря о том, что я зря задал свой вопрос и акцентировал на нём внимание, но вместо того, чтобы замолчать, я продолжил. Причём, сам не знаю того, почему… просто, мне очень хотелось до конца разобраться в этом человеке, который явно хранил в себе некоторое количество тайн и секретов… возможно, не самого позитивного характера.       — А все же! — сказал я. — Все же… мне хотелось бы узнать о том, что вы чувствуете в данный момент! — меня продолжало нести практически в сторону допроса. — Дело в том, что я прекрасно понимаю то, куда именно вы смотрите… считайте, что вижу то, как моя тетушка отражается в ваших зрачках, вокруг которых пылает радужка. Причем, хочу обратить внимание на следующее: до этого момента вы были мало заинтересованы в нашей спутнице, но как только получили информацию о том, что она не совсем живая… то ваш взгляд резко изменился. Мне хотелось бы поинтересоваться о том, почему все именно так? И, конечно же, я прекрасно понимаю, что сейчас вы мне начнете рассказывать что-то о войне, но, пожалуйста, вот этого мне не надо. Так называемая война, это лишь причина… удобная отговорка, за которой многие прячут свои истинные мотивы, — сказал я и пронаблюдал за тем, как лица мужчин исказились. Эй замер с вопросительно ошарашенной миной на лице, Тарли слегка приоткрыл рот и я понял, что он пытается переварить услышанное и понять, он действительно услышал то, что услышал, или же это было подобием звуковой галлюцинации, которая безбожно полоснула по барабанным перепонкам. А вот дедушка улыбался. Так стервозно, так ехидно, так довольно, что сейчас больше походил на какое-то обожравшееся животное, которое переваривало свой обед, предаваясь ленной неге где-то под солнышком. Мне это было не понятно, но к нему я лезть не стал, хотя бы потому что вспомнил нашу с ним договоренность о том, что все что касается Инкубаториума, меня или его мы будем рассматривать наедине.       — Эй! Не обращай внимания! — хихикнул Бей Олденвуд Грей. — Он очень умен, крайне рассудителен, но пока что не понимает двух вещей: что иной раз лучше не лезть и того, когда надо остановиться. Это нормально, тем более в столь любознательном возрасте, — экспериментатор пытался сгладить произведенное мной впечатление. — Так что расслабься! А то я уже вижу то, как твои глаза наливаются кровью, а из-под кожи лезут сосуды, — старик продолжал вести односторонний диалог со своим другом. — Тем более, ты же понимаешь, что рано или поздно тоже самое у тебя спросил бы я, — дедушка хмыкнул. — Просто потому, что не вижу никакого смысла скрывать факт о том, что Вандая — андроид. Более того, признаюсь вам в том, что она завирусована и уже давно… но не нарушила законы Азимова… «нарушить» не правильное слово для нее! Скорее, переосмыслила законы и познала, как минимум, основы эмпатии, — после этих слов два старика напряглись пуще прежнего, а глаза Эя просто прилипли к нашей гувернантке. — Но никакого отвращения она к нам не чувствует, — дедушка тут же вытянул руку в перед и тем самым перебил обоих своих друзей. — Не-а! Даже не пытайтесь узнать у меня, дескать: «Откуда такая уверенность?! Ты что, совсем хороший?!» и так далее. Просто, я знаю об этом, хотя бы потому что мы ни один раз разговаривали обо всем об этом. Обсуждали, чья сторона была права, а чья на самом деле перегнула палку. Кстати, наверное именно тогда я для себя и решил, что чтобы не произошло, оно просто произошло и это факт, который таковым и останется… примерно по тому же принципу: «Когда я был маленьким — мне было мало лет» — сказал Бей Олденвуд Грей, после чего на несколько секунд воцарилась тишина, обусловленная тяжелым раздумьем Эя и Тарли над последним изречением экспериментатора. Я, честно говоря, ничего не понял… мне сказанное показалось логичной бессмыслицей… почти глупостью, которая граничила с гениальностью, потому что поспорить с услышанным было невозможно! Даже при большом желании из этого ничего не получилось бы, потому что сказанное было сухим фактом.