Не оглядывайся

- Только не оглядывайся, - тихий шёпот едва касается кожи. Ты зажмуриваешься и крепко скрещиваешь руки на груди. Не обернёшься. Этого еще не хватает. Ты слишком хорошо знаешь, что будет, если ты поддашься себе. Знаешь, что не сможешь вовремя отвести взгляд. Что пойдешь следом, что ничего так сильно не хочешь, как обернуться. Стефан кладет локти тебе на плечи и утыкается носом куда-то между лопатками, и дышит в шею, и ты совсем дуреешь, и снова и снова просишь себя «не оглядывайся, дурак», и не слышишь ни одного слова режиссёра, и только и хочется, что схватить его и разложить на этом чёртовом льду, вжимая запястья в гладкую холодную поверхность, чтобы вздрагивал и вырывался, чтобы… Ты приходишь в себя, только когда тебя окликают по имени, и явно не в первый раз. И понимаешь, что Стефана нет рядом, что он уже где-то на противоположном конце льда вместе с Вейром – смеётся, виснет на плечах, берёт его за руки - Ты сжимаешь бортик, так, что пальцы сводит. Отвернись. . . . «Отвернись», просишь ты себя. По-хорошему просишь. Ты бы в глаз себе, если честно, дал, да выступать скоро. И дай-то бог выступить так, чтобы Марью ненароком не уронить, чтобы и думать не сметь о дурацком швейцарце, не представлять, что это он сейчас в твоих руках, горячий, тонкий, напряженный… Блядь. - …Макс. Ма-акс, - Маша легонько стучит тебя по плечу. – С тобой что происходит? - А, чего? – встряхиваешься. Вы ушли со льда всего-то минут пять назад, и ты ещё не вернулся в реальность, - я тебя уронил? Прости… - Типун тебе на язык, дурак. Что с тобой, спрашиваю? Ты не заболел? «Заболел, радость моя, не то слово», думаешь ты, глядя на сверкающий лёд с Ламбьелем в центре. - Ты мне не нравишься, - заключает Маша. – Давай-ка дуй в раздевалку, прими что-нибудь от температуры, ты же как печка. Если у тебя нет ничего, то глянь у меня в зелёной сумке во внутреннем кармане! – это уже тебе вслед. Ты и сам себе не нравишься. И от таблетки парацетамола симпатией точно не проникнешься. Чего же тебе, чёрт возьми, надо… . . . - Чего же тебе, чёрт возьми, надо? Стефан не отвечает. Стефан вообще не произносит ни одного слова, не сводя с тебя тёмного взгляда ни на секунду, словно ждет, словно и так знает, что дальше, слушая твои беспомощные, едва ли имеющие смысл и необходимость отвечать вопросы. - Что я здесь делаю? Идиотский вопрос. И-ди-от-ский. Ламбьель остается абсолютно невозмутимым. А тебя лихорадит от одного взгляда на него. - Тебе решать. - Стефан, я… - ты, похоже, что русскую, что английскую речь забыл. - Ты либо уходишь, - и тёмные глаза нехорошо блестят, - либо остаёшься. Слишком близко. Слишком опасно. «Чего ты хочешь? Чего я хочу? Что мне с этим делать, с тобой что теперь делать, что?» - Десять секунд на раздумья, Траньков. Светлый прямоугольник двери за твоей спиной на расстоянии всего-то в три шага. Ты на секунду – девять. восемь. – прикрываешь глаза, представляя, как делаешь эти три шага, поворачиваешь ручку и уходишь из номера, чтобы забыть и не вернуться. шесть. пять. Вот только ты знаешь, что не забудешь. И что вернёшься, как вернулся сейчас. - Не оглядывайся. Не смей. Ты не знаешь, приказывает он или просит. Ты не знаешь, зачем. Глубокий вдох – как перед погружением под воду. В бездну. Не вырваться. три. два. Ты опускаешься на пол, не открывая глаз. - Иди сюда. . . . - Иди сюда, - и Ламбьель ловит тебя за ремень джинсов, притягивает ближе. Воровато оглядевшись, ты поднимаешь повыше его шарф, чтобы не было видно лица. - Когда… - Через три минуты, - он бросает взгляд на часы. – У тебя ещё есть время сказать что-нибудь на прощание. Ты качаешь головой. Ты бы что угодно ляпнул, вплоть до «я буду скучать», но знаешь, что нет, это не про тебя. И что когда увидишь его снова, опять не будешь знать, что делать с тем фактом, что тебе голову сносит по одному из топ-фигуристов мира. А потом снова придёшь к нему. Как всегда делаешь. - Ну всему учить надо. И Стефан безо всяких предупреждений тянет тебя за воротник и целует – но так невесомо, легко, едва-едва касаясь языком губ, что ты застываешь на месте, еле сдерживая сильную, крупную дрожь, что несколькими волнами накрывает все тело. И приходишь в себя только когда видишь, как Стефан уходит на регистрацию рейса. С самой идиотской улыбкой ты отворачиваешься и идёшь к выходу. Зная, что он смотрит вслед. Только не оглядывайся.