***
Дима вновь разомкнул очи. Снова здесь: в прекрасном саду, на мягчайшей сочащейся зеленью траве. Над ним склонился всё тот же не стареющий Стрибог, что часто навещал Дмитрия. — Ты, верно, спросишь, зачем ты здесь. Дитя, ты ослабел: земная жизнь тебя измотала. Тебе придётся долго восстанавливаться, иначе падёшь. — старейшина протянул сухопарую руку. — Думаю, следует тебе отоспаться, повелитель струн. Во имя всего существующего, как же непривычно и в какой-то степени жеманно слышать такие слова, уже кажущиеся отчасти льстивыми. Блондин, приняв предложение, решил последовать первичным советам. Ведь не всегда идти по правилам, чтобы добиться желаемого. Разумеется он хотел на землю. Ему приятна атмосфера всей разнообразной и неидеальной жизни, которая у смертных и притягивает своими острыми гранями — трудностями и тяготами, справившись с коими выходишь для себя на новую ступень и тем самым развиваешься. А какой толк от развития в краю, где всё есть? Есть круглогодичное плодородие, кристально-чистая родниковая вода, простор и жизнь без особой конкуренции, борьбы. Диме думалось и не раз, что он не форма: не был рождён в пустоте. Может, он сам по себе пустота? Пустота, в которой и должна когда-нибудь зародиться та самая форма, что сделает его по-настоящему живым и ценящим каждый миг? Или мимолётная, красочная и ограниченная жизнь — которой боятся почти все боги, но точно не Дима, особенно после знакомства со смертным — требует реинкарнации? Хотя даже если и требует, то Ганджа готов на любые подвиги или грехи, дабы обрести настоящую жизнь в красках. Такую же насыщенную, как и у Саши. «А может, ты просто хотел жить с Сашей, но боишься признать это, поставив выше собственного чувства и желания божественную силу?» Мысли не дают покоя, сменяясь в голове. Конечно же уснуть уже не получиться, но благодаря таким раздумиям бодрость пробежалась по телу волной. Дмитрий поднялся с пуховых перин, взмыл, облетая выбеленную, как мел, кутерьму облаков. Сверкали тысячи огней ночной Москвы, отражаясь в водах реки сказочными бликами. Под ногами пролетали зелёные скверы и парки, лужайки, дворы, позволяя хоть каким-то образом ориентироваться в пространстве неизученного божеством города. Затем мимо стали видны очертания многоэтажек, с помощью которых Деметрий и надеялся найти верную дорогу — такую забытую за непродолжительное время. Увидев то самое открытое нараспашку окно, откуда просачивался слабый свет, Дима, резко снижаясь, влетел, путаясь в полупрозрачных занавесках. Его тихий шёпот пронзил тишину: — Саша? Сашенька? Ты в порядке? — блондин лихорадочно ощупал спящего, погладил по волосам и тут же одёрнул руку. Продирая сонные глаза, Смирнов, хоть и будучи полуспящим, отчётливо услышал ласкательную форму своего имени, оттого несмотря на боль по всему телу смог подняться и опереться на плечо Ганджи. — Ты вернулся? Что это было днём? — едва очнувшись начал брюнет. Блондин шумно выдохнул. Сказать ему правду или солгать? Ведь Саша не тот, кто будет думать лишь о своём благе, а о ближнем. Потому скорее всего просто велит улететь и не возвращаться, только чтобы самому Диме было хорошо. В таком случае можно сказать всё как есть, но лишь немного приукрасить. — Я переутомился, но сейчас могу снова работать, лишь иногда буду ночью возвращаться. Там мне отдыхается лучше, нежели на земле. — Деметрий постарался натянуть максимально правдоподобную и спокойную улыбку. Саша, не сдерживая эмоций, крепко обнял Диму, шепча ему прямо в макушку: «Не делай так, ты меня в могилу своими "божескими" выкрутасами загонишь». Тёплая улыбка пробежала по губам, и последний обнял брюнета в ответ.***
Миновала неделя. Деметрий тщательно скрывал своё усугубившееся состояние, отклоняя любые послания свыше вернуться. На юношу давило всё и со всех сторон: в некогда родном краю его упорно вызывали обратно, а на земле сердце щемило ноющее чувство, едва он только оказывался рядом с Сашей. Состояние ужасное, паршивое и будто бы вперемешку со стыдом. Дима сидел на кухне, вдыхая запах остывающего кофе и пустым взглядом буравя одну точку на стене. — Ты так в стене дыру выплавишь. Блондин слабо повернулся в сторону голоса, одновременно рукой расплетая пучок и взъерошивая мягкие светлые волосы. — Устал немного, но это ничего. На работоспособности не скажется. — Дима оперелся на локоть и полностью первёл своё внимание на Сашу. Смирнов подошёл ближе, занимая место рядом на самом близко поставленном барном стуле, ещё и наклонившись практически вплотную, заглядывая в зелёные глаза, что выдали своего обладателя мгновенно. Саша нахмурился, убирая мешающие светлые пряди за уши, — из-за чего это стало коренной причиной появления ровного румянца, — внимательно изучая лицо дальше. Как он раньше не подметил непривычную для Ганджи худобу, осунувшееся и вытянувшееся лицо, побледневшую кожу и, конечно же, омрачевший взгляд, устремлённый в никуда. — Зачем ты мне врёшь, что всё нормально? Ты уже похож не на того величественного бога, а на ходячего мертвеца. Зачем ты себя изнуряешь нахождением здесь, на земле? Тебе жизненно необходимо оставаться там, в прекрасном, ином мире, где тебе лучше. Почему ты всё никак не возвращаешься? Я уверен, что тебя ждут, как никого другого за последнее время. — Саша обеспокоенно и с наспускной строгостью отчитывал — на секунду — юного бога, пытаясь его вразумить, как считал он. — Чем дольше ты здесь, тем больше вероятность твоей гибели, а я этого страшусь. Деметрий, ты поступаешь очень рискованно и в какой-то степени эгоистично, оставаясь здесь. Дима поднял голову, тяжело вздыхая. — Я не могу уйти. Такое чувство, что меня привязали, как маленького ягнёнка. Как только отхожу — становится будто бы страшно и я немедля возвращаюсь. Я прекрасно понимаю, что всё, сказанное мною сейчас, в мире прекрасном вышними не примется, но здесь, с тобой, Саша, я могу быть предельно откровенен. — он выдержал паузу. — Меня к тебе влечёт. Это не грязная похоть и разврат, нет, совсем нет, я просто хочу быть с тобой, в объятиях, тихом молчании и громком смехе; при нежном звуке струн, что я перебираю и твоём мелодичном голосе. Ты... Ты мне успел стать за жалкие три месяца настолько близок, что, как мне кажется, я... Впервые влюбился. Прости, если тебе противно, я уйду прямо сейчас и ты избавишься от моего присутствия. Дима зажмурил глаза в ожидании худшего. Но почувствовал переполненный заботой и трепетом поцелуй на своих губах, отчего сердце приятно заныло, норовя выпрыгнуть из груди. Несвойственно мягкие для юноши губы накрыли своей нежностью с ног до головы. А ведь Саша мог его просто напросто оттолкнуть, послать куда подальше, скривиться от отвращения, вторить оскорбления в его адрес; но нет, он здесь: живой, материальный и вокруг витает дурманящий запах его парфюма, апельсинового шампуня и привкус кофе на нёбе. Поджилки задрожали. Даже казалось, что блондин вот-вот рухнет, застынет с глупой, растянутой на всё лицо улыбкой и так останется лежать в обмороке, как будто что-то употребил. Саша подхватил свободной рукой своего партнёра за талию, тем самым оберегая от падения. Смирнов, почувствовав отдачу со стороны Ганджи, углубил поцелуй: язык исследовал острые клыки, сплетаясь с чужим языком и вырисовывая непонятные узоры. Саша, подавшись ярким чувствам, позволил прикусить себе губу, отчего слабо промычал, глубоко вдыхая аромат яблок, того же кофе и необыкновеннейший запах пряностей: корицы, мяты и мелиссы. Дима с той же дрожью отступил назад, разрывая контакт. Он шумно дышал, прислонив руку к припухшим губам, анализируя произошедшее. Это же самая настоящая взаимность. Блондин, стоя в стороне, не мог прийти в себя, потому Саша, раскинув руки в пригласительном жесте, поманил его к себе в тёплые, полные любви объятия, что могли существенно улучшить настроение любого, кто в них окажется. Ганджа, с робостью переминаясь, на ватных ногах рухнулся на Смирнова, налегая всей массой, и с наслаждением прикрыл глаза, чувствуя вновь сводящую с ума смесь ароматов. Блондин слабо улыбнулся, обхватывая и зажимая в ответных объятиях брюнета, что с нежностью улыбался в ответ на действия Димы.***
Дни шли друг за другом ровным строем. Деметрий чувствовал себя гораздо лучше морально, но не физически. Слабость ломила кости и юноша делал всё, чтобы не распластаться где-то посреди дороги. Утешала его лишь одна мысль, о которой он думал каждое утро, едва успевал разомкнуть веки ото сна. Конечно же речь идёт о очень неожиданной и до мелкой дрожи приятной мысли о взаимности со стороны Саши. Так непривычно было просыпаться вместе, особенно носом к носу, что заставляло Диму густо краснеть, вспоминая о пылком поцелуе после его признания в чувствах. Даже всё вокруг будто посветлело, а комнаты полностью заполнил аромат апельсинов и корицы, источниками коих являлась сама «сладкая парочка». Даже Серёжа и Виталик, — с которыми Ганджа сладил уже после первого знакомства, — заходящие погостить достаточно часто, не без наслаждения говорили о прекрасном запахе. И не без ухмылки на лицах интересовались, почему на Диме футболка Саши, после чего приходилось хоть как-то прятать лицо в эту чёртову футболку, что насквозь пропахла той самой ноткой цитрусовых — цедрой. Зашторенные окна пропускали слабый свет, словно нарочно падающий на расслабленное лицо Смирнова, что моментально щурился сквозь сон, но не отворачивался. Диме, соответственно, такой расклад не понравился сразу. Ганджа, стараясь издавать как можно меньше шорохов, аккуратно поднялся с просторной, промявшейся и нагретой постели. Ступив на стылый пол, Дима, сохраняя такую же тишину, подошёл к окну и закрыл его портьерами, ограждая Сашу от излишнего света. Решив, что ложиться обратно уже бессмысленно — ибо теперь спать не хотелось — Дима направился в кухню. Просторная комната, освещённая утренним приятно греющим солнцем казалась ещё больше за счёт своих светлых тонов. Дима, по привычке потянувши за дверцу холодильника, достал молоко для кофе. Идиллию и гармонию прервал яркий свет, появившийся прямо посреди комнаты. — Повелитель струн, Всевышний Вас ожидает для верховного суда за Ваши деяния и непослушание. Блондин не мог поверить своим глазам и ушам: перед ним стоял в своём обличии Стрибог, огрубевшим и непривычно холодным для него голосом сообщая новость. В этих нéкогда излучающих отцовскую теплоту, заботу и некую гордость глазах плескалось будто бы отвращение, достигшее пика своего, что граничило с ненавистью. Едва стоило исчезнуть богу, как голову Димы мгновенно стали наполнять самые разные мысли, словно это уже и не мысли, а расплавленный свинец, утяжеляющий перегруженный мозг. Пальцы мелко дрожали, а зелёные глаза лихорадочно метались из стороны в сторону. Ганджа боялся, что на суде обвинят не только его, но и Сашу, потому абсолютно невинный человек может страдать веками из-за признания в чувствах от юного божества. А если брюнета и взаправду обвинят, то Диме придётся принести в жертву самого себя. Других вариантов не было, потому, схватив листок с ручкой, блондин торопливо вывел буквы. Оставалось лишь надеяться на лучший исход событий, уж если таковой будет. Оставив кроткую записку на столе, Дима, впервые за долгое время расправляя сверкающие крылья и вновь перевоплощаясь в свой когда-то привычный белоснежный костюм и расправляя волосы, что так и оставлись по плечи. Светлые пряди переливались на солнце, словно золотые назревшие колосья в полях и, как раз-таки по щелчку пальцев заплелись в аккуратную косу, которую он давно не воплощал. Могучие и сильные крылья словно набирались сил — Дмитрию было в укор слышать о том, как он ослабел за время пребывания на земле — в отличие от их обладателя: они подняли Деметрия с необычайной лёгкостью, устремив ввысь податливое тело. Воздух свистел в ушах и это забытое ощущение заставляло бабочек порхать в животе от резкого прилива адреналина. Юноша, приближаясь к царству на небесах, ступил на вымозженную крепчайшим, огранённую камнем твердь. Стража, презрительно глядевшая исподлобья, с неохотой открыла золотые врата с острыми концами. Никогда Диму так не нагнетало нахождение в раю. Только сейчас он увидел, насколько сильно может поменяться всеобщее мнение о ком-либо лишь из-за одного поступка; даже не поступка — из-за своих чувств, которые он не смог бы держать в себе долго во всяком случае. Ему самому показалось, что его начинает тошнить, но не от самого себя, а окружающих лиц, что с нескрываемой ненавистью и отвращением оглядывали его, оборачиваясь назад. Хотелось рассмеяться: те самые старейшины, что осыпали Деметрия кучами лестных слов, похвалами, сейчас сидели и перешёптывались, что скрипучий их голос мерзко резал слух, а костлявые пальцы тыкали прямо на него. Множество осуждающих взглядов было устремлено на него, однако Дмитрия такие мелочи не волновали: он, сломя голову, бежал к центру, в золотой дворец, казавшийся ранее произведением искусства, вот только сейчас это груда металла, собранная здесь по желанию тщеславного царя. Влетая в просторный холл, Деметрий мягко приземлился, вытягивая руки вперёд. Стоявшие до этого момента сильнейшие вышние подошли к нему, надевая парящие в воздухе кандалы. Стоит спросить: зачем же тогда такие оковы, если они легки? Всё довольно просто: такое средство было придумано для ограничения божественных сил, дабы избежать разборок. Дмитрия вновь чуть не пробрал смех. Это Всевышний так от мальчишки защищается? Блондина поволокли в тронный зал, будто бы специально ставя что-либо под ноги, чтобы тащить повелителя струн, как прокажённого и недостойного, жалкого. Как же всё это глупо и нелепо. До смеха и до слёз. Едва огромная тяжёлая дверь распахнулась, как Деметрий встретился глазами с ним, Всевышним. Звали его Ашшур. Бог Войны по-напускному величественно восседал на троне, выпрямив спину со стальными мышцами, как струну. В руке его всегда — возникло стойкое ощущение, что он уже намертво прирос — платиновый скипетр, коим он мог лишить жизни любого жителя своего царства. Ашшур, поднявшись с трона, медленными шагами подбирался к юноше. — Деметрий, — начал Всевышний, — Повелитель струн, один из самых молодых, мудрых для своих лет и прекрасных богов. Ты сам понимаешь, зачем здесь оказался. Ты нарушил закон, устав, который считается полноценным грехом. Связался с человеком. Вступил в открытый контакт. Окропил свою, чистейшую и благороднейшую кровь грязной, человеческой, смертного. За грубейшее нарушение наших правопорядков ты будешь изгнан из царства, лишён своих крыльев, благодаря которым мог не только передвигаться по воздуху, но и прощупывать струны и, пожалуй самое предсказуемое, лишишься дара бессмертия. Верно, ты раздумывал и о том, в кого влюблён. Он будет наказан после своей смерти и ему долго придётся отрабатывать свой грех в людском раю. Если он, конечно, туда отправится. Дмитрий, широко распахнув зелёные глаза, которые мгновенно наполнились слезами. — Саша здесь не при чём! Он заботился обо мне, приютил и посылал сюда, едва замечал мое усугубляющееся состояние. Его душа не должна гнить на каторге после смерти! Разве я когда-нибудь подводил Вас, Ашшура? Я всегда исполнял свой долг, но лишь сейчас поддался крепким и стойким чувствам и готов пожертвовать собой во спасение любимого мне человека. Вы можете распоряжаться, как хотите, но я не позволю Саше быть в муках, когда он должен отдыхать после насыщенной жизни. Ашшура, глядя сверху вниз на Деметрия, махнул ладонью и блондина резко отпустили. Бог Войны взял юношу за подбородок, заглядывая в глубокие зелёные глаза. — Я не откажусь от своего указа лишить тебя сил. — тихо говорил Ашшура. — Но подумаю над смертным. Ты свободен, Дмитрий. Блондин на секунду выдохнул. Этот ответ относительно хорош, но не внушал ничего радостного. Дима опустил голову, глядя под ноги и направляясь в ритуальный зал.***
Всё прошло чрезвычайно болезненно. Ошмётки белоснежных крыльев были раскиданы по всей зале, окроплённые кровью, что выжигала их. Отголоски звучали в голове, особенно одна странная фраза «...naturale ingenium...», «...non occidere ritu», что была произнесена после завершения ритуала, потому латынь стала для Димы непонятной. Сил не оставалось, но нужно как-то добраться до до квартиры, до Саши. Единственная мысль о нём разливалась теплом по всей груди. Блондина вывели, сняли кандалы и спустили — что оказалось удивительным — прямо перед нужным домом. Еле передвигая ноги, Ганджа едва открыл дверь и прошёл в лифт. Наконец нужный этаж. Ослабевшее тело не желало слушаться; благодаря титаническим усилиям блондин добрался до двери и нажал на кнопку дверного звонка. Дверь практически моментально распахнулась, и Дима рухнул прямо в объятия этих теплых сильных рук, что подхватили его. Веки слипались, но нельзя засыпать именно сейчас. Саша же, в свою очередь, ласково что-то шептал на ухо и уговаривал прилечь. Биологическая потребность взяла своё: уже через пять минут блондин лежал на кровати, практически не шевелясь и лишь изредка будто бы всхлипывая. Смирнов сразу заметил кровь на спине, как только коснулся рукой своего возлюбленного. Предстояло хотя бы остановить кровотечение, иначе будет её недостаток. Брюнет, схватив бинт и аптечку, прибежал в спальню, подбираясь к спящему Диме. Нужно было его лишь перевернуть и снять испачканный алой жидкостью пиджак. Это не составило труда: Ганджа из-за стрессов исхудал и стал легче, чем прежде. Стоило лишь оголить торс, как открылась ужасающая картина: вся спина испещрена порезами — от наружных, до глубоких, особенно в области лопаток. А ведь сопоставить факты несложно: теперь Дима не божество, а смертный. Его лишили крыльев и сил. Собрав волю в кулак, Саша проводил смоченной марлей по каждой ране, промывая её, стараясь причинить как можно меньше неудобств. К счастью, за всю процедуру Ганджа не проснулся ни разу, даже не издавал болезненных стонов. Забинтовав всю спину, Смирнов удалился. Очередная чашка кофе стыла. Саша сидел в кухне, держась за голову и перебирая свои дредлоки. Пока ещё не были слышны шорохи или возня, только звенящая и пугающая тишина. Каждые десять минут брюнет заходил к спящему и следил за его сном. Этот буквально “упавший” с небес заставлял его волноваться настолько, что даже собственная погибель не страшила. Саша прекрасно понимал, что это не влюблённость, длящаяся ничтожный месяц или в лучшем случае чуть дольше. Это была... Любовь. Такая искренняя, бескорыстная, нежная, трепетная, сохраняющее в себе то чувство внутреннего покоя и восхищения своим близким. Давно он не испытывал ничего подобного. Из соседней комнаты стал слышен шорох простыней. Смирнов вскочил со стула, вбегая в спальню. — Я должен был тебе сразу всё сказать. Прости. Надеюсь, что в записке написал всё кратко, но понятно. Я очень перед тобой виноват и из-за этого чувствую себя паршиво. — сипатый, сорванный криком голос нарушил тишину. Брюнет подошёл ближе, аккуратно обняв со спины. — Как же я рад, что ты жив... Дима, поворачиваясь всем корпусом к Саше, прильнул своими губами, выражая всё нестандартным жестом после стольких пережитых проблем, свалившихся на их головы. Они насыщались своею томной сладостью без грязи, исключительно чувствами, а не инстинктами, спасая друг друга, помогая друг другу. Их свела судьба, играющая душами и проверяя своих жертв самыми трудными испытаниями. Но благодаря своей взаимной преданности они заслуживают звания двух юных богов, что живут внутри, в самой глубине, частичках их душ.Will you end my pain? Will you take my life? Will you bleed me out? Will you hang me out to dry? Will you take my soul in the midnight rain? While I'm falling apart While I'm going... Insane