***
Пробуждение выдалось не самым приятным, но однозначно лучше вчерашнего. Бэм даже хотел было потянуться, но шов тут же напомнил о себе ощутимой режущей болью в боку, заставляя поморщиться. Он хочет увидеть, с чем ему теперь придётся жить, даже под сорочку заглядывает, но повязка ожидаемо скрывает всё самое интересное. Зато можно без труда увидеть россыпь синяков на груди и руках, которые он успел даже посчитать от скуки прошлым вечером. Двадцать три, кстати. Медсестра приходит как раз вовремя, вкатывая в палату тележку с завтраком. Эти визиты нравились ему куда больше тех, что предвещали кучу новых уколов или капельниц. А ещё, раньше Бэм никогда не подумал бы, что будет так рад обычному тосту с джемом. Теперь всё ощущалось будто немного ярче, неужели так и чувствуют себя люди, «родившиеся заново»? Хотя с жизнью он и не прощался, всё случилось слишком внезапно. Надо же было поскользнуться прямо перед проезжей частью. Что ж, он хотя бы легко отделался и был рад уже этому. В целом, его почти ничего не беспокоило, если бы только голова не кружилась при каждом походе до туалета, а в ребрах не простреливало, когда он пытался сесть. И ещё это странное чувство.. но то всего лишь бред под действием наркоза, точно. Умяв парочку бутербродов и в очередной раз поговорив с мамой, убеждая, что всё в норме и вылетать в срочном порядке никуда не нужно, Бэм так и смотрел в экран телефона. Он думал, стоит ли позвонить Югёму или, может быть, Джинёну, но как-то не хотелось сообщать им о своём приезде вот так. По крайней мере, пока он ещё настолько слаб и едва может самостоятельно вставать. Наверное, позже. Приезжая в Сеул спустя столько времени, он вообще не был уверен в том, что готов рассказать кому-либо. Это сложно. С первых секунд выхода из самолёта он уже не сомневался, что будет безумно трудно. Этот город воспринимался слишком остро, будто даже запахи били в нос резко, напоминая обо всём, что он пережил здесь. И это было вовсе не похоже на теплую ностальгию по былым денькам. Было больно. Почти так же, как в тот последний день здесь. Решение приехать далось ему непросто, но личные дела и прошлое не должны были стать преградой для будущего. А своё будущее Бэм видел в продолжении бизнеса, который сумел полюбить за минувший год, в отличие от людей. Он не ожидал предложения из Кореи, но его старые связи всё ещё не потерялись полностью и люди по прежнему продолжали следить за его жизнью. Популярность их небольшого семейного ресторана заметно возросла, и вот.. открытие в Сеуле. Встреча со спонсорами должна была состояться на следующей неделе, но теперь всё пришлось спешно переносить, так как торчать в больнице дней десять. Да и дальнейшую перспективу предсказать сложно — после такого непросто сразу вернуться к делам, а работы над планированием нового ресторана предстояло невпроворот и Бэм хотел сделать всё сам, от юридических вопросов до гравировки на вилках. Он мог бы продолжить хотя бы интерьерные наброски, но все вещи и документы остались в комнате номера, где он остановился. Хорошо, хоть оплачено всё на две недели вперёд. Позже Бэм хотел присмотреть съёмную квартиру, потому как оставаться в городе планировалось не меньше нескольких месяцев, если всё получится, как нужно. И вот — совершенно всё пошло не по плану. Отличное начало. Но грех жаловаться на обстоятельства, когда понимаешь, чем всё в действительности могло обернуться.***
Выходные проносятся слишком быстро, несмотря на то, что большую их часть Джебом лишь спал и плевал в потолок. Он думал, что пары дней хватит, чтобы поймать озарение и точно обозначить план действий, но всё вышло совсем не так. Это ли не эмоциональное выгорание вновь застало его? Он уже уходил в подобное состояние раньше и теперь понимал, что с ним происходит. Но проще от этого не становилось. Хотя эмоции — не лучший помощник в данном случае. Нужно было определиться со своими истинными чувствами и желаниями, а не идти на поводу эмоций в моменте. Но как понять что-то, когда ты выжат, как губка? У Джебома давно был свой способ. Странный и немного пугающий даже для него самого, но словно только он мог подарить ему ответы. В моменты острых переживаний и сомнений в ком-то он на мгновение задавался вопросом «что бы ты почувствовал, если бы узнал, что этот человек умер?». Даже допускать саму мысль было страшно, ведь за ней сразу следовала цепочка из боязни случайно накликать беду. Но голову не обмануть, и задавая вопрос, он непременно получал желаемое, приоткрывая дверцу к своим истинным ощущениям. Он никогда не думал об этом в отношении Бэма, но в момент, когда его руки касались похолодевшего тела, приходилось прочувствовать абсолютно всё, как бы ни хотелось обратного. И сейчас он понимал себя ещё лучше, более чем осознанно, абстрагировавшись от внешних переживаний. Это очевидно. Он мог жить без Бэма, просто зная, что он где-то есть. Далеко, недосягаемо, но есть. Живёт свою жизнь точно так же, и этого было достаточно. Но если.. если бы случилось иное, непоправимое. Он вновь чувствует, как в груди колотится бешено, ударяясь о рёбра, выбивая дух, а ком встаёт посреди горла. Он не сумел бы смириться с этим, и в этом не было сомнений. Это чувство сравнимо разве что с тем, что потерпел бы мир, лишившись воздуха, например. Невозможно. Вдыхая поглубже, Джебом закрывает глаза. Он полон понимания того, что обязан сделать что-то, иначе никогда так и не сумеет простить себя и стать счастливым. Вновь. Но что счастье для одного, вполне может быть несчастьем для другого. И он готов принести эту жертву, даже не попытавшись, понимая свой неописуемый животный страх. Страх перед тем, что может вновь причинить Бэму боль. Чем угодно. Одним лишь своим присутствием. Но должен ли страх руководить твоей жизнью? Или лучше сожалеть о сделанном, чем о том, на что ты так и не нашел смелости решиться?***
Дни шли, и приближение встречи было неотвратимо. Проверка и, вероятно, снятие швов запланировано на среду, до чего Джебом и решил потянуть время. Бэм был ещё слишком слаб, и лишние волнения ему совсем ни к чему. И хотелось верить, что это медицинская осторожность, а не оправдание собственной неготовности встретиться с парнем лицом к лицу. Но с каждым днём становилось только сложнее. Сотни «а что, если..» крутились в голове круглыми сутками, напрочь лишая покоя. Мешая спать, есть, да и работать в конечном счёте тоже. Как будто всё его сознание отбросило на год назад, когда он не знал, как справляться самому. В последнюю ночь перед злополучным днём Джебом чувствовал себя особенно растерянно. Даже если бы Бэм и сумел простить его за прошлые ошибки, разве это меняет хоть что-то? Он ушёл, потому что решил, что так будет лучше для него. Или.. Джебом вспоминает всё то, через что прошёл за минувшие, долгие и мучительные месяцы в поисках понимания себя и вдруг осознает: он ничего не знает о том, что там на самом деле чувствовал Бэм, чего хотел и почему поступал так или иначе. И он не знает об этом как раз потому, что всегда сам додумывал за него и принимал свои домыслы за истину. Выходит, он просто не дал Бэму и шанса открыться. И сейчас пытается сделать то же самое. Это же так удобно — переложить собственные страхи и неуверенность на другого и называть итог ожидаемым. Неужели он, наконец, действительно понял. Не вставая с кровати, он сгребает цепочку, лежащую в кармане брюк, в ладонь, поднимая её над головой. Маленькая подвеска в форме месяца покачивается перед его глазами, ловя на камешки отблеск луны, что так ярко освещала комнату сегодня. Несколько лет назад он впервые надел эту подвеску на шею Бэма, а теперь впервые пришлось снять её. Такова необходимость при подготовке к операции, а позже он хотел лишь отмыть запёкшуюся кровь и оставить украшение в шкафчике с прочими вещами парня. Но забыл. А вспомнив, уже не мог решиться. Будто бы эта тонкая цепочка была той последней нитью, что ещё связывала их. Как и его собственная. Он вернёт её завтра. И скажет то, что должен. Правду. Независимо от того, что сделает Бэм в ответ. Ведь, не попробовав, останется только снова жалеть об упущенном.***
Бэм чувствовал себя уже вполне сносно и последние дни всё упрашивал отпустить его домой, ведь почти не болит. И голова уже почти не кружится. Да, почти. На деле же он должен был провести в больнице ещё, по крайней мере, дней пять. Зато после снятия швов обещали отпустить прогуляться по заднему двору больницы, который он видел только из окна, не покидая стационарный блок все эти дни. Поэтому в процедурную он рвётся с большим энтузиазмом, уже продумывая, как выйдет на улицу сразу после, а там и ужин недалеко. Интересно, будет ли сегодня йогурт. Может, попросить? Он залазит на высокую кушетку, укладываясь поудобнее. Снимать швы довольно неприятно, вообще-то, так ещё и сами обстоятельства нагоняют какую-то ощутимую тоску. Закончить бы побыстрее. Медсестра спешно готовит необходимые инструменты, попутно щебеча что-то забавное, отмечая, что Бэм обычно ведёт себя более расслабленно. Он отшучивается в ответ, всматриваясь в окно, что было как раз напротив, отвлекаясь ненадолго. — Мы вас уже заждались. Всё как раз готово, — проносится где-то со стороны двери, после чего и сама девушка появляется перед глазами Бэма, обходя кушетку вокруг и обращаясь уже к нему, - Шов вышел прям ювелирный. Вот увидите, скоро след станет едва заметным, у доктора Има просто золотые руки. Так и замерев на полувдохе, Бэм судорожно пытается понять, что только что услышал. Проходит лишь мгновение, прежде чем он видит его прямо перед собой, но мозг всё ещё отказывается верить. И работать тоже, ведь вдохнуть так и не выходит, только и получается, что смотреть во все глаза. Только не в лицо. Он сверлит взглядом бэйдж, и раньше казалось, что простые буквы, напечатанные на бумаге, не могут резать как лезвия, но происходило именно это. - Подними.. поднимите рубашку. И голос Джебома режет точно так же, будто по старым шрамам, глубоко. Бэм не понимает, неужели он бредит или съехал с катушек совсем. - Что? — едва сумев разомкнуть губы, он чувствует подкатывающую панику. Невозможность вдохнуть пугает, он ведь сейчас задохнётся и умрёт, прямо здесь, на этой кушетке, если не сделает этот чёртов вдох. - Рубашку. Мне нужно осмотреть швы. Кое-как собравшись с остатками здравого смысла, он всё же делает судорожный вдох, как если бы вдруг вспомнил, как это делается. Руки не слушаются совсем, но Бэм пытается не выдавать дрожи, задирая больничную рубаху. Он отворачивается, вцепляясь взглядом в пустую белую стену, начиная считать про себя, чтобы окончательно не сойти с ума. Один, два, три.. Касание к коже обжигает так резко, что он напрягается полностью, чтобы не дёрнуться, как от пламени. Четыре, пять.. Сглотнув ком в горле, он сжимает зубы до скрежета, когда неуверенные прикосновения становятся более ощутимыми. Шесть, семь, восемь.. Джебом кладёт ладонь прямо под рёбра, подтягивая края раны и говорит, кажется, что всё в порядке. Он не расслышал. Девять, десять.. Вбирает в лёгкие побольше воздуха, слыша «нужно будет немного потерпеть», и терпит, как мучительно сжимается сердце, будто остановится вот-вот. Волна крупных мурашек пронизывает всё тело, и он начинает дышать быстрее, сбиваясь со счёта. Слишком невыносимо. - Всё в порядке? Вам нехорошо? — медсестра обеспокоенно заглядывает в лицо, но Бэм смотрит будто сквозь неё, качая головой. Он чувствует каждый стежок, который Джебом аккуратно вытягивает из его тела, и хочет провалиться сквозь землю. Вот почему всё это время его не покидало это чувство, которое он никак не мог распознать. Как же так вышло? Почему он? Джебом вытаскивает последний узелок, придерживая второй рукой сильнее, и Бэм едва различимо шипит, зажмурив глаза. - Больно? Почти закончили. Больно. Больно так, как если бы вновь ломало рёбра. Только теперь руками, такими тёплыми, отвратительно нежными касаниями. Хочется сбежать и не терпеть больше ни секунды, но Бэм стойко дожидается, лишь раз смахнув сорвавшиеся слёзы и уходит, как только получает разрешение на это. Он всё ещё чувствует, как горит там, где были его ладони, так отчётливо.***
Джебом сжимает кулаки, пока ногти не впиваются в кожу, оставляя болезненные отметины на ладонях. Нужно сделать это. Сейчас или уже никогда. Он понимает — другого шанса не будет. Бэм нужен ему, и сейчас это было настолько же очевидно, как то, что для того, чтобы жить, нужен кислород. Выждав несколько минут, он уже мчит в палату. Понимая, что его ждёт, вероятно, самое большое испытание. Но он принял это решение, а значит, не может отступить. Взявшись за дверную ручку, он выдыхает в последний раз и поворачивает. На затворках сознания ещё есть надежда, что, возможно, Бэма там нет. Но он здесь. Джебом прикрывает дверь за собой так тихо, будто это бы могло помочь и Бэм бы не заметил его присутствия, а он смог бы просто стоять в дверях и смотреть на него. Но парень, стоявший у окна спиной к нему, замирает вмиг, стоит замку щёлкнуть. - Думаю.., — говорить так сложно, но стоит замяться, и всё рухнет, Джебом знает, - нам нужно поговорить. — Ты.. серьёзно? — Бэм оборачивается, и его лицо так искажено нечитаемой эмоцией, что его сложно узнать, - То есть, когда я уходил, тебе не нужно было поговорить, а теперь стало нужно?! - Я тоже не ожидал, что так получится. Но ты здесь, и прошло столько времени, что.. - Вот именно, прошло столько времени, Джебом! Я не хочу ни о чём говорить больше, — взгляд Бэма мечется из угла в угол, но Джебом никак не может поймать его на себе. - Можешь ничего и не говорить, просто выслушай меня.. Пожалуйста, — Джебом думает, хаотично и быстро, что же он должен сказать. Что может хоть как-то избавить их от этого мучительного безумия, - Ты прав. Тогда мы не поговорили, потому что я не смог. Потому что думал, что лучше знаю, что ты чувствуешь. И я жалел об этом каждый день с того момента, как за тобой закрылась дверь. Но на самом деле я не знаю ничего. Не знаю, почему тебе было так плохо рядом со мной, и возможно, это мои ошибки просто разрушили всё, я понимаю, что наворотил много дерьма. Но я больше не хочу жить своими догадками, не хочу думать о том, как могло или не могло бы быть, если бы я поступил иначе, потому что это всё бессмысленно и я не узнаю правду, если ты сам не скажешь мне. Джебом замечает, как Бэм вновь начинает дышать сбивчиво, рывками хватая воздух. Он опирается на подоконник, чуть сжимаясь, словно пытается закрыться, а затем и вовсе сгибается пополам, упираясь ладонями в колени. Даже с расстояния заметно, как крупная дрожь пробивает его тело, и кажется, что ещё немного — и он начнёт задыхаться. Джебома охватывает паника. Что делать? Если бы Бэму стало легче просто от того, что его не было, он предпочел бы исчезнуть насовсем, лишь бы это прекратилось. Он не выдерживает, делая шаг навстречу, но Бэм отскакивает в этот же момент. - Не подходи! — голос срывается, и Бэм уже не пытается контролировать себя, - Зачем ты вообще говоришь мне всё это? Я, блять, ничего не хочу знать! Ты не имеешь права вот так появляться и.. В чём смысл? Ещё скажи, что горевал год, жить не мог, и конечно, не был ни с кем? — Джебом таки теряется, и Бэм не прощает промедления, - Был или нет? - Да, но это.. - Тогда какого хрена?! Не смей говорить мне что-то о сожалениях. Ты прекрасно жил без меня. А я.. Не хочешь спросить, был ли я с кем-то? - Нет.. ты мог делать то, что считал нужным, поэтому просто.. - Да? — нервно усмехнувшись, Бэм вновь глотает воздух, отчаянно борясь с желанием забиться в ближайший угол и разрыдаться, - А знаешь, так и есть. Так зачем ты теперь несёшь всю эту чушь? Просто потому, что я идиот и снова сунулся в этот город, и потом загремел сюда, а тебе карму почистить захотелось? Почему?! - Потому что я люблю тебя, — Джебом говорит почти шёпотом. Не специально, просто голос вдруг предательски надламывается, и он чувствует, как земля уходит из-под ног. Мог ли он представить, что когда-то скажет это вновь? Ещё и вот так. - А я нет! — выпалив из последних сил, Бэм буравит его остекленевшими глазами. - Тогда почему всё ещё носишь её? — игнорируя то, как сжалось в груди, Джебом достает из кармана халата крошечную подвеску в виде месяца. - Ты.., — осипшим голосом, Бэм говорит тихо, но этого достаточно, чтобы понять, - Уходи.. и больше никогда не появляйся в моей жизни.