Час на закате

Сегодня у Боли карие глаза с желтым отливом и ярко выраженный фиолетовый синяк на ключице. Волосы Паники синие и спадают кудрями на плечи. У него острые скулы и порезы на руке — Цербер снова срывался с цепи; дикий пока, кидается на своих. Хороший охранник, верный. Вырастет, будет, как они: преданный на всю вечность. Вот только сносить синяки и извечные остроты начальства все-таки им — бессмертие и регенерация, вкупе с возможностью едва ли не всесилия, ограниченная лишь одним-единственным условием принадлежности. Они подходят на роль слуг бога как нельзя лучше. Вот только принадлежат не только ему: они уже давно принадлежат друг другу. Аиду в данный краткосрочный период вечности не требуется их помощь, да и у них давно уже есть единственное условие: ровно три тысячи шестьсот мгновений каждого дня, один час на закате, когда они свободны от посмертной рутины и вольны быть где угодно, занимаясь чем угодно. Чаще всего они тратят это время друг на друга. Боль настолько привык к боли, что собственное имя уже не кажется ему символом, оно просто имя, «Боль» и «Боль», как «Аид» или «Зевс». Или «Геркулес». На воспоминании о мальчишке Боль едва заметно морщится, и пальцы Паники, обрабатывающие рану на шее, начинают касаться еще нежнее. Болезненные ощущения не беспокоят, но неприглядный вид раздражает. Они способны принять любые облики, но внешние данные должны соответствовать ситуации. Темному богу Подземного мира все равно, красавцы перед ним или чудовища, поэтому для него у них есть собственные версии себя. Боль — ярко-красный монстр с крыльями. Паника — синий, с длинным носом, хвостом и рогами. Аиду нравится, что его почти всесильные слуги едва достают ему до колена, когда он в смертном облике. А ведь он может перевоплотиться в фигуру до самых облаков. И они могут. Когда они наедине друг с другом, у них есть свои предпочтения. Паника сперва чаще становился женщиной. По какой-то подсознательной, глубинной причине его сердце билось чаще, когда взгляд Боли жадно ощупывал его стройные девичьи ноги, колени, когда чужие руки накрывали округлости груди. Потом он перестал играть с этой формой, когда понял, что Боли нет разницы, кого он перед ним изображает. Бессмертие подарило им многое, о чем они не просили, но также оно подарило им то, о чем они не могли и мечтать раньше. Когда-то давно, когда их только создал Аид, из глины, магии, божественного вмешательства в бытие и желания создать слуг, настолько совершенных, что никто и не мог помыслить о подобном. Аид создал их по отдельности. Сперва Боль, а потом Панику. Неизвестно, о чем думал в эти мгновения великий бог, но когда он впервые решил, что они станут работать в паре, когда они встретились… они оба поняли, что не смогут больше быть по одному. Вложил ли бог мертвых в своих детищ чувство любви? Они не задумывались об этом, но оба знали ответ. Когда Аид злился на них, когда обращал в пепел и заставлял обратиться в форму бытия вновь, когда давал им поистине божественные полномочия, когда вновь и вновь подзывал к себе, чтобы дать очередное задание. Когда выделял им час на закате. Сегодня они снова воевали с Геркулесом, и в этот раз им пришлось объединиться, чтобы вместе изобразить огромного льва. Огненно-рыжего, мощного зверя, которого сын Зевса, конечно же, разъединил обратно, порвав пополам и раскидав бесов по развалинам греческого города. На Земле жарит солнце, и оно так непохоже на извечный сумрак и туман Преисподней. Несмотря ни на что, им нравится бывать на Земле. Иногда, оборотившись греческими людьми, (Боль любил облик высокого брюнета, а Паника отображал себя худой девушкой с каштановыми волосами, лежащими на плечах), они представляли, что они тоже совершенно обычные смертные. Или совершенно обычные боги в обличьях смертных. Но не зло, созданное злом ради зла. Им не хотелось об этом думать. И они думали о другом. Боль думал о том, что волосы Паники, чернично-синие, кудрявые и пышные, так ему идут, придавая его мужскому облику волшебный флер. Словно маг или пророк, спустившийся на грешную землю ради открытия некой истины. Паника нервный, губы его самовольно поджимаются, а взгляд настороженный и внимательный. Но наедине с ним Паника совершенно спокоен. Ему комфортно, он полностью доверяет существу, столь похожему на него. Существу, которое он любит. Паника думает о том, что синяк на ключице Боли можно скрыть простейшей магией влияния, но это не отменит тот факт, что он там есть. И поэтому старательно втирает лечебную мазь, изготовленную им самостоятельно. Подушечки пальцев мягкими касаниями скользят по ключице, поднимаются к шее, опускаются к груди. В воздухе ощущаются ароматы винограда и оливкового масла, и раскаленное солнце пылает над головами. Они бывали на Олимпе и на Асгарде, они живут в Аду, и мир смертных они за вечность исходили вдоль и поперек. Но им больше всего нравится близость воды — не такой, как Стикс, но если нет вариантов, сойдет и она. И потому они сидят у подножия реки среди лесной глуши. Раскатывается шумная волна, течение несется вдаль. Закатные лучи касаются словно бы человеческой кожи, и у них есть еще две тысячи мгновений на то, чтобы быть ближе, чем на виду у всех. Даже прирожденному злу нужно природное тепло, нужны чувство защищенности и любовь. Боль накрывает ладонь Паники своей и взглядом просит о близости. Губы Паники раскрываются, пропуская язык вглубь. Теплое, влажное и чувственное: сердца обоих бьются чаще, и рука Боли пальцами врывается в синие кудри. А потом они отходят с острого берега дальше, в глубину травы и деревьев. И лесной покров прячет их от ставшего темно-фиолетовым неба, с его всевидящими богами и скрытыми пока что яркими звездами. Вечер замирает, чтобы дать им возможность приостановить время, отбросить то, что занимает их постоянно: боль, страх, мучения, насилие, смерть… Они возвращаются в Ад, и Харон молча перевозит их через Стикс, всю дорогу не сводя взгляда с пылающих поцелуев на шее Паники. Боль только потом осознает, что они не вернули себе привычный облик карикатурных чудовищ вовремя. Паника опускает руку, и Стикс скользит по его тонким пальцам синей паутиной. А потом все возвращается на круги своя: задачки для избранных, гнев Аида, милость Аида. Они следят за песочными часами, спрятанными в их одной на двоих пещере. И потом, когда последняя песчинка уведомляет о том, что время ожидания истекло, перевернув сосуд, сбегают в закат вновь. Волосы Паники длинные и светло-синие: он снова женщина. Боль вновь брюнет-грек. Сегодня они хотят побывать в Галлии, там много солнца и никакой работы, никаких Геркулеса и Аида. И реки с лесами там тоже есть.