green embrace of calm

      Хотел бы он различать детали вокруг себя.       Глаза все слезились и слезились, отчего нижние веки сильно разбухли и ныли, а сам Салли ничего не видел, кроме размытых цветов, окружающих его.       Мальчик огляделся, и все ему показалось слишком зеленым: стены, тумба, кровать. Зеленый цвет поглощал палату, поглощал воздух и карабкался по бледным холодным ногам прямиком в голову, в разум, превращая мысли в густую зеленую жижу, которая мучительно медленно капала из потрескавшейся черепной коробки. Она затекала в уши, нос и горло, отчего мальчик ничего не слышал и задыхался. Веки тяжелели, но не закрывались. Может, их и вовсе не было.       Что же произошло? Он не помнит ничего, кроме теплых материнских объятий и огромной собаки. Помнит, что и там, где он был, было много зеленого, но он был приятным, не как здесь, не удушающим. Помнит желтые локоны волос, такие мягкие и гладкие, что в них хотелось завернуться, как в шарф, и греться. Это были волосы его матери. Правда, Салли совсем не может вспомнить ее лицо, как бы ни старался. Наверное, просто зеленый вытеснил маму из головы мальчика, отчего он совсем испугался. Вдруг он еще чего вытеснит?       «Большая собака. Просто огромная!» - поражался про себя Салли, лежа на жесткой больничной кушетке, которая, кажется, начала уплывать в белый коридор.       Точно, он наверняка плыл. Мимо пролетали белые двери, из которых то и дело выходили белые люди. Они бегали вдоль белых стен, почти сливаясь, перебегали от одной двери и исчезали в другой. Сновали туда-сюда, и Салли хотел остановить хотя бы одного, чтобы узнать, куда они бегут. Мальчишка хотел спросить, как там его мама, можно ли ему посмотреть на ее лицо.       Ох, если бы он только разок взглянул, то уж точно бы запомнил его навсегда!       «И я же с самого утра не видел папочку! Знает ли он, где я?» - мальчик с любопытством смотрел на белых людей и ждал, пока они ответят на его вопросы.       Но они, кажется, не слышали его, удалялись все дальше, пока он плыл и сознавал, что не может говорить – рот не открывается. Салли пошевелил языком – им только он и мог шевелить – провел кончиком по небу, дотронулся сначала верхнего ряда зубов, кривых и обломанных в некоторых местах, затем провел по нижним. Он не чувствовал нижней челюсти, как и, впрочем, всего лица.       Вдруг мальчик ощутил, как в горло потекла соленая струйка с железным привкусом. Он порезал язык об острые обломки зубов. Все потому что он был неаккуратным. Мама всегда ругала его за это. Салли мысленно извинился, как всегда слишком непринужденно, ведь знал, что мамочка обязательно его простит, посадит на колени и достанет для него слегка растаявшую шоколадную конфету из кармана рыжего заношенного платья. Она будет обнимать его и гладить по голове, пока тот жует самую вкусную на свете конфету и растирает прилипший шоколад на пальцах.       Где же мамочка?       Вот кушетка внезапно повернула за угол белого коридора, и Салли снова оказался окруженный зелеными стенами. Мальчик слегка щурился от слепящего света прямо над ним, когда почувствовал резкое жгучее покалывание. Он наклонил голову и ничего не смог разглядеть: все плыло и сливалось перед глазами.       Салли хотел было испугаться, но сильная слабость прошлась по всему телу, разлилась по нервам, собралась где-то внизу, отчего мальчик невероятно потяжелел и стал падать. Сквозь кушетку, сквозь раскрошившуюся плитку на полу, сквозь землю, прямиком в объятия темноты.       Вдруг он оказался на поляне в лесу, там, где он был, пока не попал в больницу. Снова сидел среди бесконечной зелени, слушал пение птиц и смеялся вместе с мамой.       «Наверное, это сон. Я уже видел все это, значит, точно сплю!» - внушал себе мальчик и всматривался в лицо матери.       И вот опять он не мог увидеть его. Вместо нежного лица мамы Салли видел лишь обтянутую кожей черную дыру, из которой капала зеленая жидкость, еще зеленей, чем была в палате.       Мальчик, чуть скривившись, отвернулся и заметил в кустах большую собачью голову, которая смотрела прямо на него. Глаза ее были завораживающе черными, неподвижными и безумно манящими. Салли вдруг захотел посмотреть на пса поближе, погладить его и, может, они бы подружились. Ему всегда так хотелось завести песика!       Салли встал и сделал шаг навстречу собаке, которая вдруг нырнула в куст и закопошилась.       «Наверное, она виляет хвостом от радости!» – радостно подумал Салли и хотел уже к ней подбежать, как вдруг его схватили за руку. Мальчик оглянулся и увидел! Наконец, он увидел лицо матери! Оно было грустным и напуганным, из тускло-желтых глаз текли слезы, и она что-то беспрерывно шептала, крепче сжимая руку сына.       Но Салли не мог разобрать, что же она говорила, да и ему было не до этого. Единственное, что волновало его сейчас, так это желание запомнить каждую черту ее лица. И мальчик пытался, всматривался и всматривался, обводил контуры взглядом, долго смотрел в полные ужаса глаза, а мать все плакала и тянула к себе.       Внезапный лай прервал его старания, и мальчик, вспомнив о собаке, которую так хотел погладить, обернулся на звук.       Из кустов вышел огромных размеров пес с ободранной и грязной шерстью. Комки запекшейся крови, ружье в облезлых лапах, больше похожих на человеческие руки с приклеенными клочками волос, и черные бездонные глазницы. Зверь медленно надвигался на Салли, тяжело дыша и слегка приседая к земле с каждым шагом.       «Вот это собака… Огромная! Больше папиной машины!» - поражался мальчик, дрожа от восторга. Его рука плавно выскользнула из хватки матери и протянулась навстречу зверю, который уже почти вплотную подошел к Салли, смотря прямо на него. Мальчик коснулся его и потрепал по шерсти, как вдруг почувствовал жгучую боль, разливающуюся от кончиков пальцев по венам и всем внутренностям       Глаза мальчика начали сильно слезиться, и все расплылось, оставляя после себя лишь оттенки. Он вновь остался наедине с всепоглощающим зеленым.       Холодное дуло ружья коснулось его лба, и мальчик закатил глаза, чтобы посмотреть, зеленое ли оно. Жаль, ничего не видно. Может, из-за слез, а может, потому что у него очень высокий лоб, ведь ему всегда говорили, что он смышленый малый, а значит, и мозг у него о-го-го! Вдруг по телу прошлась дрожь, и стало невозможно жарко. Было так горячо, что одежда начала плавиться, растекаясь по израненной туше, обжигая, а зеленый цвет все густел перед глазами, и мальчик помнил, что зеленый успокаивает, поэтому он успокаивался изо всех сил.       Салли почувствовал, как у него исчезает лицо, почувствовал раскаленную густую кровь, стекающую с головы и капающую ему на руки, почувствовал холодное дыхание собаки и теплые руки матери, почувствовал мучительно долго приближающуюся смерть. Но больше не чувствовал ни боли, ни страха последних минут жизни. Только покой, зеленый и мягкий, как мамины волосы, в которые он так хочет завернуться…       Долгий и продолжительный писк раздался из операционной.       Все, слышавшие его, знали: кто бы то ни был, он обрел покой.        И они были правы.