Пелагия и черный рыцарь

Часть первая. Прихотью леди Сестра Пелагия мечтала умереть с того момента, как перепрыгнула через борт дырявой посудины, одной из тех, что плавали через пролив. Сестра Пелагия считала себя опытным мореходом, но, как оказалось, изумрудное море вокруг Кипра и тёмно-синие воды Понта Эвксинского в подмётки не годились узенькой полосе между нормандским и английским берегами. Серая холодная вода, взъерошенная мелкими гребешками, по которой кораблик переваливается с боку на бок, заставляя желудок подкатывать к горлу. «Вот она-то, плоть человеческая, — с тоской думала монахиня, перегнувшись через борт, — слаба и суетна. И такие испытания посылаются, дабы твёрже укрепиться в вере в духовное, чистое...» Мысли были правильные, но вот следовать благим намерениям удавалось недолго: до следующего приступа дурноты. Немного утешало (если это могло утешить!) только то, что спутникам сестры Пелагии было не лучше. Алексий, этот наглый насмешливый юнец, лежал прямо на осклизлых, присыпанных рыбьей чешуёй досках, непоправимо портя крашеное сюрко, и время от времени на изысканной латыни принимался ругать судьбу, занесшую его в этот ад, и лично короля Ричарда, его посланника на земле. Сестре Пелагии как лицу духовному такие богохульства следовало бы прервать, но, во-первых, ей было страшно лишний раз разверзать уста, а во-вторых, в глубине души она была согласна с родичем мятежного и невезучего Комнина. Второй спутник монахини, Матфей, сын Бенциона, бормотал себе под нос молитвы, то и дело сбиваясь со Святой Троицы на Яхве. — Это мне, недостойному рабу божьему, испытание послано, чтоб оценил подвиг дорогой моей Марии, — вытирая губы полой и нежно зеленея лицом, сообщил он Пелагии. Вспомнив о том, что число отпрысков, произведённых супругой сего скромного чиновника, достигло уже дюжины, Пелагия оценила справедливость замечания. Впрочем, в краткие мгновения затишья, когда крепкий и свежий ветер приятно овевал лицо, а солнце выныривало из-за туч, сестре Пелагии становилось почти хорошо, и тогда она с жадным любопытством смотрела на тёмно-зелёную полосу английского берега. Но коварные волны опять начинали подбрасывать посудину, заставляя Пелагию завидовать даме Раймонде. Дама Раймонда умерла, увидев Париж. В этом маленьком, тонущем в грязи городишке, был, по счастью, мастер, который смог набальзамировать тело покойной так, чтоб оно могло добраться до родины супруга, дабы упокоиться подле него. Потому дама Раймонда, в хорошем платье и саване из тонкого полотна, в отличном сосновом гробу, наслаждалась плаванием. Придворные дамы королевы Алиеноры умели добиваться своего не хуже госпожи, и если уж вдове графа Хантингдона взбрело в голову покоиться только в церкви деревеньки Локсли, в Ноттингемпшире — о, всякий должен способствовать этому желанию. Впрочем, благочестивое желание высокородной особы было прекрасным поводом для задуманного епископом дела. Однако оставим монахиню и её спутников в положении неприятном, но отнюдь не трагическом, и вернёмся на полгода назад, в прекрасный день начала весны на острове Кипр. Население острова вот уже полгода пребывало в полнейшей растерянности из-за странностей в управлении, но если пахарю и рыбаку за трудами праведными некогда было задумываться о сложившемся двоевластии, то лица духовного звания, ввиду большей праздности, всё чаще начинали задаваться вопросами о дальнейшей судьбе царства. Слухи ходили — Гомер и Гесиод позавидуют размаху. Особенно же рьяно и неустанно в женском монастыре, где приняла постриг и вот уже седьмой год жила сестра Пелагия, обсуждали завоевателя, неистового английского короля Ричарда, и его матушку, величественную королеву Алиенору. Монахини шепотом передавали друг другу услышанное о её свите, особенно же интересовали всех любовные связи королевы и её придворных дам. Большинство сестёр в обители не были невинными девами, и путь их к служению Вечному Жениху был зачастую столь же тернист, как и путь Марии Магдалины, так что они были далеки от превращения высокородных господ в безгрешных ангелов. Исповедуя монахинь и выслушивая покаяния о произнесённых злоязычиях, владыка временами краснел, как ребенок. Сестру Пелагию эти разговоры забавляли, как забавляют всякого разумного человека истории о людях с собачьими головами или ягнятах, растущих на кустах. Она справедливо полагала, что король Ричард и королева-мать останутся для неё туманными образами. Всадниками без лиц, восседающими на тонконогих арабских лошадях, в золоте и отсветах славы, увиденными в городе, издалека. Потому, едва не столкнувшись по вечной своей неуклюжести в коридоре обители с высокой и величественной дамой, она только охнула от неожиданности и замерла, пытаясь вспомнить, как встречают на Западе своих правителей. Королева же, ничуть не рассердившись, весело улыбнулась и, кивнув кому-то через плечо, сказала что-то быстро на языке ок, задев Пелагию шуршащим шёлковым подолом. Сопровождала Алиенору всего одна дама — сухопарая, с длинноватым лошадиным лицом. Ближе к вечеру она вернулась в обитель в сопровождении служанки и нескольких сундуков, заняв лучшие покои, что держали для самых родовитых паломников. Пелагию мать-настоятельница определила даме в наперсницы, наказав учить головоломный язык англов. А спустя еще пару недель, послушав, как бойко тараторит Пелагия со своей знатной подопечной, владыка Митрофаний и объявил, что сопровождать в поездке на родину супруга, в Ноттингем, даму Раймонду будет она, Пелагия. — Почему я, отче? — спросила сестра Пелагия, недоуменно расширив и без того круглые карие глаза. — Мне же там всё чуждо. Запутаюсь, натворю ещё дел. Может, сестру Апполинарию отправите, чай, не позабыла она англицкую речь, всё ж десять лет с рыцарем Хьюго прожила, сама рассказывала, что до сих пор и турнирные правила помнит. Сказала и охнула сама, зажав рот. Митрофаний же укоризненно погрозил ей пальцем и подошёл к зарешеченному окошку. Из окошка открывался чудный и ублажающий душу вид на ухоженный монастырский сад, с кипарисами, подстриженными в виде рыб, что, как известно, является символическим напоминанием о Господе нашем; с цветочными клумбами, под солнцем горящими пурпуром и багрянцем, кустами лаванды, розмарина, шалфея и иссопа. — Это ещё что? — преосвященный нахмурил брови. — Никак Алексий? Возрадовавшись, что гроза, видимо, миновала, Пелагия шустро порскнула к окошку, всмотрелась. Точно, Алексий. Валяется, бесстыдник, на благовонных травах, над которыми сестры-садовницы дышать боятся, да ещё и поглядывает неблагочестиво на юных послушниц, подстригающих большое терновое дерево. Издалека близорукой монахине видно не было, но по движению она сообразила, что нахал обрывает с клумбы цветочные головки и бросает их вверх, осыпая себя дождём из лепестков. — Вакхом себя возомнил, паршивец, — вновь нахмурился владыка. — Уж я ему покажу. Сто земных поклонов бить будет. Сто. Погладил бороду и поправил сам себя. — Или сто пятьдесят. Правильно, Пелагиюшка? — Вам виднее, владыко, — пожала плечами монахиня. И сама отважилась напомнить о деле. — Так, отче, вы разъясните, почему меня благословляете? Или какая особая нужда есть? Ещё и посмотрела этак искоса, лукавой лисицей. Владыка же подначку не поддержал, а неожиданно серьёзно вздохнул и сел на резное креслице матушки-настоятельницы. Креслице было рассчитано на сухопарую гречанку маленького роста, но никак не на бывшего предводителя варяжской дружины, и Пелагия всё опасливо поглядывала на тонкие гнутые ножки. — Поняла, хитрюга, что неспроста всё, — начал Митрофаний. — И дело будет для тебя, да непростое, а самой что ни на есть великой важности, и касаться будет как тайн церковных, так и политических. Садись, разговор долог будет. Дело было презапутаннейшее, как поняла Пелагия из столь же путаного, изобилующего намёками и недомолвками рассказа. Якобы несколько лет тому назад в руки королю Ричарду, а вернее сказать — его царственной матери, попала редчайшая реликвия христианского мира, перед которой меркло обретённое рубище святого Петра и щепки креста святого Андрея, и иные святыни, что манили людей отблеском нездешнего света. Копьё, которым римлянин некогда пронзил распятого Иисуса, это вам не крестильная рубашка святого Авдифакса! Попасть-то святыня попала, к тому же как-то неблагостно — через руки Саладина, но так же быстро и таинственно исчезла, да ещё и не одна, а с доверенным лицом, ричардовым ближником, графом Хантингдонским, родственником этой самой дамы Раймонды. Ещё в рассказе об исчезновении драгоценного копья были таинственные убийцы, посланные Старцем Горы, жадные английские вельможи, мятежный брат самого короля Ричарда и иные интересности, позволяющие превратить историю в нечто, достойное быть воспетым хоть урманским скальдом, хоть окситанским менестрелем. — Ничего не поняла, отче, — помотала головой сбитая с толку вываленными на неё сведениями Пелагия. — Моя-то помощь в чём будет? Да глупости какие-то! Все знают, что копьё Судьбы, оно же копьё Лонгина, похитить невозможно, ибо находится оно в сердце Константинополя, в Святой Софии! — Вот потому и поедет с тобой Алексий Комнин, — вяло ответил на пылкую речь владыка и позволил себе перекреститься. — Ибо без его родичей тут не обошлось, и мир между Римом и Константинополем зависит ныне от того, вернётся ли реликвия на законное место до следующей Пасхи. Пелагия посмотрела духовному отцу в глаза и медленно кивнула. — Ага. Хоть что-то прояснили, отче. Посчитали вы, что забрал копьё этот самый телохранитель и скрылся на родине. — И подбивает английских баронов и самого принца Иоанна на мятеж, — в тон ей продолжил Митрофаний. — К тому же доблестный король Ричард, как большинство людей храбрых, но не слишком разумных, суеверен и суетен. Считает он, что копьё для него приготовлено: мол, его, неуязвимого, только такое оружие и возьмёт. — Глупость какая, — фыркнула сестра, явив неподобающее её сану непочтение, — обычного человека хоть копьём, хоть дубьём, а всегда прибить можно. Уж кому, как не ему бы это знать! — Ты, Пелагия, не королей суди, а сама с духом собирайся. Дорога тебе долгая предстоит, хлопотная. Вот доберёшься до Англии, госпожа Раймонда отберёт у племянника искомое, вернёшься назад — и освобожу тебя от рукодельного послушания на целый год. И в скрипторий свой пущу, ко всем книгам сразу. Пелагия охнула от восторга, представив сладостное грядущее, но тут же очнулась и строго спросила: — А если он не отдаст? — Кто? — не понял владыка. — Хантингдон или как там его. Может, он тётушку не любит, что ж я с ним, драться буду? — Хоть бы и дерись, но требуемое добудь, — сурово приказал Митрофаний. — Тем более посылаю я с тобою целую рать. Часть вторая. Веселый Шервудский лес — Еврей, греческий мальчишка и баба! — «надёжный человек» владыки сплюнул под ноги Пелагии и сделал большой глоток из надколотой глиняной кружки. — И с таким войском вы лезете в Шервудский лес? — У нас есть ещё мёртвая англичанка, — вкрадчиво заметил Алексий и ловко подкинул на ладони серебряную монетку. — И мы заплатим тебе, варвар, если ты поедешь с нами. Ты же остался должен владыке за спасение своей убогой жизни? Тут пьянчуга побагровел и начал вставать. Пелагия, зажмурившись, уже представила, как он измочалит их в пеньку, когда неожиданно раздался спокойный голос Матфея. — Да простит меня высокородный господин Алексий, но я позволю себе вмешаться в беседу достойных. Известно ли вам, доблестный рыцарь Ла Гранж, что долги следует отдавать, даже если заимодавцами были несчастные Сыны Израилевы? «Доблестный рыцарь», ошарашенный таким внезапным вступлением, кивнул. — Тогда позволю напомнить вам, а также присутствующим здесь господам, что доблестный воин, крещённый именем Феликс, по прозвищу Ла Гранж, пребывая в доме торговца оружием и воинской управой достопочтенного Саула, проживающего по правую руку от синагоги, взял для турнира доспехи, меч-бастард, турнирное копьё и... Матфей, прищурившись, разобрал витиеватые строчки. — Ах да, простёганный поддоспешник, пообещав расплатиться с упомянутым Саулом после турнира. — Я проиграл, — рявкнул Ла Гранж. — Откуда мне было взять деньги? А добро отдал победителю. Сидевшие вокруг «господа» — в основном рыбаки и непотребные девки — обидно загоготали. — Так его, еврей! — крикнул кто-то. Пелагия поняла, что «рыцаря» здесь не любят. — Вот и получается, что проиграл доблестный франк, а страдать будет бедный еврей, — развёл руками посланник Митрофания. — У моего дорогого четвероюродного племянника три дочери на выданье, и не то чтобы они страшненькие, но хорошее приданое не помешало ещё ни одной красавице. Но я могу договориться с ним об отсрочке. — А если всё получится, то твой долг будет и вовсе погашен, — вкрадчиво заметил Алексий. Несколько мгновений рыцарь буровил взглядом грязный трактирный стол, а потом с размаху поставил пустую кружку и скомандовал: — Ну, что сидите? Шервудский лес сам к нам не придет! Английский лес Пелагии нравился куда больше английского моря. По правде говоря, он и лесом-то мог считаться только меж теми, кто настоящей пущи не видел. — Настоящий лес, он такой, что можно за малиной пойти, а выйти спустя седмицу. И к другому городу. И неба за всё время ни разу не увидать,— поясняла она своим спутникам. — Если бы тут такие леса были, как в вашей стране еретиков, то не только бы Веселый Робин в них водился, — хмыкнул Ла Гранж. — Тут бы все бароны сидели, дожидались короля Артура. Повозка, купленная в Лондоне, тихонько поскрипывала, смирная мохноногая лошадка степенно шагала по стёртым до гладкости камням римской ещё дороги, над головой перебранивались малиновки. Тишь, гладь, летняя божья благодать. — Недаром госпоже Раймонде хотелось остаться в этой земле, — мечтательно вздохнула Пелагия. — Благолепно здесь, несуетно. — Только люди злые, — поддакнул Матфей, правивший повозкой. Пришлёпнул вожжами, подгоняя лошадь, но та и ухом не повела. — И живут бедно. — Так ведь дерут их со всех сторон. Кто на графской земле — графу, кто на королевской — шерифу. Куда ни плюнь — везде плати, — вступилась за английских вилланов жалостливая Пелагия, которая при любом удобном случае старалась разговорить тех, кто путешествовал рядом с ними. — Ты, монашка, их больше слушай, — Ла Гранж неодобрительно покосился на неугомонную духовную особу. — Они тебе наврут с три короба. Смерды, что с них взять? — Иные смерды получше благородных будут, — отрезала Пелагия. — Чего? — А то, что Господь наш общий не велел делить людей ни на эллинов, ни на иудеев, ни уж, тем более, на подлое сословие и благородных. — Ну, тебе, сестрица, виднее, для того вы, дармоеды длиннополые, и нужны, чтоб нам рассказывать такие штуки. — Браво, сестра Пелагия! — влез Алексий, говоривший на греческом, как всегда, когда не хотел, чтоб его поняли посторонние. — Еще чуть-чуть, и вы повторите подвиг святого Патрика, и на этом проклятом острове появится второй святой Феликс! — О чём это он, монашка? — насторожился Ла Гранж, услышав свое имя. — Ни о чём, господин Феликс, — торопливо ответила Пелагия и позволила себе мелкую месть. — Жалуется, что животом зело скорбен ныне. — Это от пива нашего, — поставил диагноз рыцарь. — Раз плохо тебе, вертлявый, так вон в те кусты иди. Они погуще будут. А мы тебя подождём. Алексий глянул на монахиню разъярённо — куда там аравийскому льву, но спорить с тяжёлым на руку попутчиком, которому, как он сразу разъяснил, «насрать, кто твои родичи, ты ещё до них доживи!», он не рисковал и покорно поплёлся в кусты, состоявшие, как приметила мигом Пелагия, из малины с крапивой пополам. Услышав дикий вопль, Ла Гранж довольно осклабился. — Греческий ваш я ещё с первого похода выучил. Мы так оруженосцев, щенят гавкучих, натаскивали, чтоб не тявкали, ососки, пока не просят. Матфей и Пелагия переглянулись, мысленно вознеся хвалу Господу. Алексий за время в пути надоел им хуже горькой редьки. Ночевали тут же, у дороги. Денег было не то чтобы в обрез, но Матфею претило отдавать их за ночлег в пропахшей дымом и изобилующей клопами клетушке. К тому же гроб с телом благородной госпожи требовал присмотра. Пелагии же ночевать под открытым небом нравилось: здесь звёзды, складывающиеся в затейливые созвездия; птицы и ночные создания, занятые своими делами, шуршат, переговариваются; ручей звенит. — Ну, скоро и Ноттингем. Завтра уже там ночевать будем, — растягиваясь прямо на траве, довольно проговорил сэр Феликс. — Почти приехали. — Нет, ребят. Не почти. Вы уже приехали, — прозвучал над головой Пелагии незнакомый голос. — Можно сказать, что попали. Зря она грешила на Шервудский лес. Был он весьма густ, раз к полянке, на которой они расположились, могла незаметно подобраться добрая дюжина лесных стрелков. — Добро пожаловать в Шервудский лес, миледи, — обладатель весёлого голоса вышел в освещённый костром круг и с гибкостью шута сложился в поклоне. Не выпуская, впрочем, из рук длинного лука с наложенной на тетиву стрелой. — Я — хозяин этого леса, Веселый Робин, Робин Гуд. Это — моё маленькое войско. А что забыли здесь вы, господа? — Еврей? Норманн? Еретик? Еретичка? — каждое определение сопровождало движение стрелы, что странным образом оживляло разговор. — Что вам нужно здесь? Пришел в себя первым отнюдь не увёртливый Матфей или языкатый Алексий. Сестра Пелагия, секунду поколебавшись, встала, сделала нечто вроде поклона, дёрнув ногой под рясой, и кивнула в сторону повозки с гробом. — Так мы к вам не с пустыми руками. По-родственному, с тётушкой вашей, граф Хантингдон. — А почему я вам должен доверять, сестра? — предводитель разбойников при ближайшем рассмотрении оказался молодым и дурашливым парнем, чуть постарше Алексия, с мальчишеской улыбкой, за которую Пелагия простила ему неприветливый приём. В конце концов, работа приводит к определённому мировосприятию, а ремесло разбойника не располагает к гостеприимству. — Потому что у меня есть письмо, написанное вашей покойной родственницей, леди Раймондой, — привела самый весомый довод Пелагия. — Читать будете, граф? — Какой я сейчас граф, — Робин взмахнул рукой. — Мятежник я волею государя нашего. Давайте письмо. Находиться в плену было, в сущности, даже приятно. Например, теперь не нужно выставлять стражу на всю ночь и можно спокойненько выспаться, чем и занимался с упоением Ла Гранж. Или поговорить с умным человеком, благо, в ватаге таковых хватало. — Отвернитесь, достану письмо, — попросила Пелагия. — Ребята, отворачиваемся, не ждём, что для нас откроется тайна тайн! — Робин, подавая пример остальным, повернулся первым. Разбойники, в весьма вольных позах расположившиеся у костра, на котором закипала похлебка из оленины, загоготали и неубедительно пообещали не смотреть. Пелагия вообще-то ожидала подобного, поэтому драгоценное письмо носила под апостольником. — Прошу, господин граф. При ярком свете костра — на дрова в Шервуде не скупились — Пелагия ясно видела, как по мере чтения меняется лицо мятежного лорда. Алексий и Матфей, которых рассадили подальше друг от друга, озабоченно переглядывались. — Значит, тетушка тоже не поверила, что я сошёл с ума и надумал воровать у своего сюзерена, — протянул наконец Робин, задумчиво поглаживая молодую короткую бородку. — И даже почти убедила в этом Корделиона. Занятно. Одного я не понимаю — какого чёрта вы поперлись с этим письмом? — Не поминай нечистого, сын мой. А то ведь и наказать могу, — прогудел откуда-то из темноты могучий бас. Казалось, сама ночь говорит с ним, что неудивительно, ибо тёмный цвет кожи фриара Тука делал его практически невидимым. Еще только попав в плен и разглядев среди разбойников монаха, да еще и эфиопа, Пелагия прониклась к ним почти неприличным доверием. — Святой отец, а что ты скажешь, если мы с ребятами поспособствуем одному богоугодному делу? — неожиданно выпалил Робин. — Благословишь? — Ежели без смертоубийства, то благословляю, — не задумываясь, ответил фриар. — Что за дело? — Да вот в Ньюстедский монастырь собираюсь одну скорбную головой еретичку проводить, — не моргнув глазом ответил Робин. — Говорят, что в сей обители сёстры достигли небывалых успехов во врачевании. Пелагия укоризненно покачала головой. — Зря вы так, сэр Робин. Вы же понимаете, что не только ваша гордость задета, но и судьбы народов. Мало, что ли, кутерьмы с арабами, так ещё и с греками повоевать хотите? И потом, что за жизнь такая — по лесам бегать? Вы ж не мальчик, невеста у вас есть. — Была невеста да сплыла, — буркнул Робин. — Откуда про невесту знаете... хотя нет, дайте догадаюсь. Тётушка рассказала? — Леди Раймонда посвятила меня в некоторые подробности вашего жизненного пути, — чопорно поджав губы, ответила Пелагия. — Исключительно ради пользы дела. — Не сомневаюсь, женщины сплетничают только из соображений государственной важности. Ладно, сдаюсь. Выкладывайте, сестра. — Леди Раймонда и королева Алиенора, размышляя о причинах произошедших событий, пришли к выводу, что искать надо в Ноттингеме. — Принц Джон? Его не было в ставке. Да он и страну не покидал. Разве что... — У принца много сторонников. — Прихвостней. — Пусть так. И многие из них живут в Ноттингеме. — Особенно главная сволочь, шериф. Окопался, сучий выкормыш, три шкуры дерет с сервов. Мои земли занял, мол, бунтовщику и мятежнику ни поместья, ни оброка не видать как своих ушей. Тут Пелагия с облегчением поняла, что её задача, кажется, выполнена. Недоверчивый разбойник был пойман на крючок и теперь, получив надежду поквитаться с обидчиками, в лепёшку разобьётся для этого. — Нам нужно подобраться к нему поближе. Как можно ближе, сэр Робин. Поэтому нам нужна ваша помощь. — У вас есть план? — И не один. Часть третья. Исполнена печальных и поучительных событий Попытка первая. Артистическая Утром, на пятый день после празднования Рождества Иоанна Крестителя, со стороны Шервудского леса в ворота вошел молодой человек. Был он кудряв, розовощёк и не по-английски улыбчив. Ни один ноттингемец — ни сакс, ни норманн — не посчитал бы его земляком, едва завидев полосатый плащ и двухцветное сюрко. Стражники, стоявшие на воротах, бдительность проявили, но странный молодой человек на ломанном нормандском объяснил, что является посланником пресвитера Иоанна1 при дворе короля Ричарда. Стражники почесали затылки, но поскольку были людьми тёмными и неграмотными, то парня пропустили и даже показали короткую дорогу к замковым воротам. — Конь-то ваш где, милсдарь? — уже в спину прокричал старший караула. Юнец обернулся и весело осклабился. — Я есть был голодный. Съел. — Аааа. Бывает, — протянул стражник. Несмотря на то, что не найти дороги к замку было трудно, посланник долго кружил по трущобам, вышел к рыночной площади, с любопытством осмотрел место для казней, не пустовавшее ни дня стараниями властей, и даже заглянул в церковь. Такое поведение не осталось незамеченным, так что очень скоро им заинтересовался городской патруль. Несколько минут спустя путник-путанник уже был доставлен прямиком к шерифу, который очень не любил, когда в его городе появляются незнакомцы. Поговорив полчаса со странным юнцом, шериф взъярился настолько, что удивился даже ко всему привыкший капитан гарнизона. Это был несколько не тот прием, которого ждал самоуверенный Алексий (а это был, конечно же, он, собственной высокородной персоной). И уж подавно он был не готов к тем методам, которые применялись в Ноттингеме для лечения скорбных главой и заезжих шпионов. Определиться, к какой категории относится посланник загадочного попа, шериф Вейзи не мог, потому приказа убить не отдал, а отправил для вразумления и покаяния в особую камеру. Камеры эти составляли главную гордость изобретательного шерифа и представляли собой гигантские птичьи клетки, подвешенные на цепи на донжон. Клетки раскачивались, продувались ветром и зловеще поскрипывали, что портило настроение всем жителям замка в любую погоду. — Я — птица небесная! Я — соловей сладкоголосный! — кричал посаженный в неё Алексий на всех известных ему языках. — Спаси и помилуй, — крестились слуги и старались не проходить под клеткой. Бывали несчастные случаи. Печальную новость о провале принес в Шервуд пронырливый Алан-э-Дейл. Представив Алексия в ужасной клетке, жалостливая Пелагия по женскому обыкновению залилась слезами, мигом позабыв о досаде на противного юнца. Матфей пытался её утешить, заведя неловкую беседу с цитатами из Нового Завета, но был невежливо прерван предводителем ватаги. — Я с самого начала знал, что нельзя этого шута посылать! Да из него шут, как из меня — прачка! — Тьфу на ваши планы, — Ла Гранж с хмурой миной поправил перевязь меча и сказал: — Теперь я пойду. Скажу, что племянник мой. На голову скорбный. Если не удастся спасти, то прирежу, чтоб не болтал! — Что? — задохнулся от возмущения Матфей. — Если с Комнином что приключится, такое начнется! Робин решительно встал между спорщиками. — Стоп. Мы вообще-то не договаривались, что вы тут из плена будете шастать туда-сюда. А вдруг эта наёмничья рожа нас сдаст? — Ты кого рожей назвал, ты... И доспорились бы до драки, не вмешайся в беседу духовное лицо. Фриар Тук благословил рыцаря размашистым крестом и повелел поспешить, пока пленённый Алекс не тронулся умом в самом деле. Попытка вторая. Военная Шерифу Вейзи не понравился новоявленный родственник давешнего сумасшедшего. Шериф так много и искусно врал сам, что на чужую ложь нюх у него был безошибочный. К тому же здоровенный усатый рыцарь-окситанец врал вдохновенно, но неубедительно. И про турнир, на котором племянника огрели по голове. И про лекаря-еврея, что за время болезни запудрил мальчишке мозги окончательно. И про дела близ Ноттингема и захромавшую лошадь. Вейзи скучал и зевал в ладонь, временами кивая в такт рассказчику и не думая его прерывать. На третьем круге, когда непривычный к столь долгой беседе рыцарь выдохся, Вейзи кивнул капитану, сэру Гаю Гисборну, и попросил проследить за тем, чтоб дядюшка навестил племянничка. Хмурый Гисборн провел окситанца к галерее, из которой открывался прекрасный вид на узников в клетках. — Бедненький, — не кривя душой, пожалел страдальца Ла Гранж. Алексию оставили одну рубаху, и сидел он, просунув между прутьев клетки тощие синеватые ноги. Взгляд у парня был совершенно безумный. — Короче, посидит ваш придурок... племянник до тех пор, пока мы доказательства не соберём, — нехотя пояснил Гисборн. — Если он и впрямь просто придурок... больной... то отпустим, мы ж не звери. Ла Гранж хотел что-то ещё спросить, но все вопросы вылетели у него из головы: в галерею зашла молодая девица с таким сдобным, но стройным станом, что и святой бы загляделся. Девица выглядела донельзя рассерженной, но ей это шло. Не обращая внимания на Ла Гранжа, она накинулась с упрёками на капитана. Умилённый сэр Феликс смотрел на разрумянившееся личико и прикидывал, как можно задержаться в замке подольше, даже не слушая, что говорят прелестные губы, причём громко и быстро. — Дорогу назад найдёте? — ухитрился вклиниться в поток упрёков Гисборн. Ла Гранж кивнул и, постоянно оборачиваясь, очень медленно пошёл к выходу. — Это кто ещё был? — спросила у Гисборна прелестная леди, высказав всё, что она думает о людях, которые мало того, что измываются над другими, так ещё и покормить их забывают. — Да так, родственник одного придурка, — отмахнулся капитан. — Не берите в голову, леди Мэриан. Мы его больше не увидим. О том, что Ла Гранжа зарезали прямо во дворе замка, в Шервуде стало известно к вечеру, после того как сменившийся стражник, Уилфред из Локсли, пришёл к невесте в гости. Невеста шепнула младшему брату, а тот живой ногой сбегал на опушку леса, где, как было известно знающим людям, можно всегда оставить весточку для Робин Гуда. Попытка третья. Дипломатическая Ехать в Ноттингем Матфея отговаривал весь Шервудский лес. Но тихий и трусоватый еврей неожиданно заупрямился и засобирался так решительно, что удержать его не удалось. — Попробую поторговаться с этим негодяем, да не примет его земля. — Уважаемый, а вы знаете, что у нас в Англии можно сделать с иудеем? — встрял вездесущий Алан-э-Дэйл. — Да будет вам известно, что практически всё! — И ничего никому за это не будет, — вздохнул фриар. — Вот у вашего соплеменника, Исаака из Йорка, года этак три назад тамплиер дочку увёз, выкуп за неё запросил такой, что старый Исаак всё до последней рубахи продал. — И что, выкупил? — Матфей, сын Бенциона, схватился за сердце. — Какой там, — махнул угольно-черной рукой монах. — Тамплиер разуверился в выбранном ранее пути, забрал всё: дочку, деньги, Исаака — и отправился в Прованс. И ничего за это ему не было, кроме анафемы. — И это ещё самая лучшая история, — заметил он после долгого молчания, в которое погрузились ошеломлённые слушатели. То, что ехать в Ноттингем было неправильно, Матфей и сам понимал, но, представив, как владыка Митрофаний укоряет его в трусости, он проникся таким презрением к опасности, что сам себя не узнал. Это ли стало причиной провала или то, что Вейзи действительно не любил сыновей Израиля, но факт оставался фактом: Матфей, сын Бенциона, скромный чиновник, был объявлен колдуном, отравителем и упырём. Такое скопище грехов в клетку не посадишь, а значит, коротать время до казни, назначенной на воскресенье, ему посчастливилось в обычной тюрьме. Пелагия поняла, что осталась одна из всего войска Митрофания. Один мёртв, второй, видимо, сошёл с ума, а третьего казнят через шесть дней. — У меня есть план, — мрачно сказала монахиня Робину. — Но мне нужна помощь. Знатные дамы в одиночку не ездят. Попытка четвёртая. Лепта вдовицы Вообще-то в Ноттингем после захода солнца никого не пускали. Добрые люди свои дела до темноты делают, а если уж застряли по дороге, то переночуют под стеной, не раскиснут. Но этой ночью стражникам и лично капитану Гисборну, поднятому с постели, не повезло. В город пожелала въехать особа в высшей степени настойчивая, державшаяся с надменностью королевы. — Ладно, пропустите, — скомандовал заспанный Гисборн, выслушав цветистое проклятие на языке ок, местами украшенное более тяжеловесными выражениями из саксонского. — Где остановитесь, леди? Закутанная в дорогой плащ и покрывало дама смерила капитана взглядом, но потом соизволила ответить. — Конечно же, в замке! Где еще может остановиться дама моего положения? На такое потрясающее замечание Гисборн не нашёл ответа, а только молча пересчитал спутников сварливой особы. Трое. Придурок с простой саксонской рожей, вертлявая девка в восточной накидке, закрывающей лицо, и мальчишка-сарацин. — Чего вы ждёте, проводите нас в замок! — заявила леди. — Я устала и хочу спать. — Я тоже, — буркнул Гисборн себе под нос. — Прошу за мной. Замок Пелагии не понравился: тёмный, мрачный, неуютный. Не чувствовалось в нём женской руки, везде пыль и паутина, даже в парадных залах. Для знатной гостьи, имевшей рекомендательное письмо от королевы-матери, нашлись гостевые покои, не открывавшиеся, видимо, лет десять. — Отвратительно, — брезгливо наморщила веснушчатый нос Пелагия, оглядев рассохшуюся кровать и слежавшиеся тюфяки. — Сэр Гисборн, я не могу находиться в таких условиях. Пусть замковые слуги покажут моим людям, где можно взять хотя бы чистой соломы. Буду усмирять плоть. — Как скажете, — хмуро согласился Гисборн и вышел вместе с саксом и сарацином. Служанка и госпожа несколько минут просидели, дожидаясь тишины, а потом заговорили разом. — Почему меня — в бабу? — Ты видел, где покои шерифа? — Я не смогу драться! — Я вообще монахиня и обет нарушаю! «Служанка» откинула покрывало и яростно поскребла бороду. — Щекотно! — Прикройся, вдруг кто зайдёт! — Никого нет! — Ты откуда знаешь? — Да знаю. Здесь слуги тихие-тихие, по замку не шастают. — Ты откуда знаешь? — От верблюда. — Верблюда зовут леди Мэриан? — А это не вашего ума дела, сестра. От неё. — Так навести её, может, что полезное расскажет. — Вы толкаете меня к греху? Как неблагостно! — Только поговорить! — Ну, тут сам разберусь. — Постарайся! В дверь деликатно постучали, и Робин Гуд торопливо приладил на место покрывало. Пелагия, не сдержавшись, хихикнула. — Входите, — процедила она ледяным тоном, чопорно складывая руки на коленях. Мальчишка-сарацин, он же разбойничья лекарка, она же — сарацинка Джак, тащил несколько одеял, а Алан-э-Дэйл сгибался под тяжестью тюфяков. Простака он изображал куда лучше, чем Робин — служанку. Они заговорили все разом, расстилая постель, переставляя сундуки и временами повизгивая, словно из всех щелей на них лезли полчища крыс. — Тише, тише, — шикала Пелагия. — Так женщины себя не ведут. — Зато лишние уши завянут, — прошептал Алан. И на пальцах показал — двое. — Тогда до утра ничего не предпринимаем, — определил Робин. — Привал. А я пока... — Ты что делаешь? — возмутилась Пелагия, глядя на то, как разбойник вынимает из окошка ставень и, подтягиваясь, вылезает наружу. — Навещу одного верблюда. Пока меня нет — за старшего Алан. Утром пришло неприятное осознание, что быть знатной окситанской дамой сестре Пелагии идет больше. И рыжие её непослушные волосы, в монастырском бытие норовящие выбиться из-под апостольника, превращаются в «золотые косы». И походка обретает плавность, а движения грацию. И черная тонкая шерсть, расшитая золотым гранатовым узором, ей к лицу больше, чем ряса. Суетные эти мысли отвлекали Пелагию от её миссии, и она постаралась изгнать их, что было очень трудно, ибо эту суету поднимали окружающие. Согласно наскоро придуманному плану сестра Пелагия была вовсе даже не монахиней, а знатной дамой, вдовой доблестного рыцаря из дома Безье, желавшей принять постриг в одном из английских монастырей во исполнение обета, данного мужу. Кроме того, вдовица, именуемая Раймондой, желала внести в обитель крупный вклад, что, несомненно, свидетельствовало о большой набожности, а также приковывало к ней внимание ноттингемского духовенства, не желающего упускать куш, ибо дама вскользь заметила, что может и слегка отступиться от обета, приняв постриг соседнем графстве. Так что взяли её в оборот сходу, не давая и шагу ступить одной и расписывая прелести служения Всевышнему именно в обителях графства. — Похвально, дочь моя, похвально такое желание, столь редкое нынче у знатных особ, — аббат Гуго, главная опора Римской церкви в Ноттингеме, смотрел на «даму Раймонду» так, словно мысленно её уже отпел. Пелагия, благодаря Робину знавшая о том, что сие духовное лицо было верно только себе и отчасти Вейзи, без зазрения совести плела чушь, попутно пытаясь выяснить у аббата хоть что-то важное. В списке подозреваемых покойной дамы Раймонды означенный святой отец занимал важное место, ибо во время кражи драгоценной реликвии находился при ставке короля Ричарда в качестве капеллана. — Да что вы, святой отец, я же так страдаю, что служение Господу осталось моим единственным утешением. Вы не представляете, как любила я своего Рене! Вот первое время проснусь и зову его, зову, плачу... Тут Пелагия очень правдоподобно разрыдалась, да так, что служанка её, недовольно кудахтая что-то по-арабски, оттолкнула неповоротливого аббата и повела госпожу прочь. При ходьбе служанка позвякивала многочисленными подвесками и благодаря этому могла бы в ветреную погоду подрабатывать отпугиванием ворон. Звяканье ключа, отпирающего дверь в келью аббата, вплелось в это дребезжание весьма удачно. Гуго же вздохнул от облегчения и пошел к шерифу с докладом. А пропавшего ключа он хватился после полудня, когда пожелал отдохнуть и прилечь, заставив замковую прислугу и подключившихся заезжих доброхотов с ног сбиться. Ключ нашелся под креслом, на котором аббат выслушивал излияния вдовицы, но зато свита дамы Раймонды засунула нос в каждую незапертую кладовку и закуток. — Растяпа, — подытожил Вейзи, про себя решив, что духовное лицо надо отстранить от всех мало-мальски важных дел. — Ну что, есть что-то? — от нетерпения сестра Пелагия себе места не находила. Алан-э-Дэйл, которому «служанка» передала ключ аббата, развёл руками. — Всё облазил. Тайник нашёл, да. Но копья в нём не было. — Покажи хоть, что было, — приказал Робин, нехорошо прищурившись. Алан заёрзал, потом нехотя достал из-за пазухи кошелёк. — Это же добыча, — прохвост горестно шмыгнул носом, следя за тем, как Робин Гуд прячет кошелёк в складках просторного одеяния. — Вор у вора украл, — хмыкнул Робин. — Да на эти деньги мы половину Ноттингема всю зиму кормить сможем. — Тогда хоть наградные выдай за риск, — канючил Алан. — Хватит! Думаешь, я поверил, что ты нашёл один только кошелёк? Пелагия не выдержала и шикнула на них. — Полно вам! У нас есть более важные дела! Вы лучше скажите, где искать дальше будем? — Хороший вопрос, — сарацинка Джак наклонилась и взяла из камина уголёк. — Замок огромен, тайников в покоях шерифа столько, что мы можем искать копьё до конца жизни. А давайте я вам глаза накрашу, госпожа Раймонда? — Делай как знаешь, — махнула рукой Пелагия. — Тогда продолжим обыскивать комнаты тех, кто может быть причастен? — И это все обитатели замка, — Робин стал загибать пальцы. — Вейзи был в ставке, Гисборн в отряде наёмников некоторое время ошивался, а отряд расквартирован был в деревне неподалёку, секретарь Вейзи, отец-эконом аббатства, даже леди Мэриан — они все тогда были поблизости. Когда они в Ноттингем вернулись, нам с Мачем первое время страшно было, словно Иерусалим в Англию перебрался. — Леди Мэриан-то что там делала? — удивилась Раймонда-Пелагия. — Дома ей не сиделось, — хмыкнул Робин. — Замуж захотела или приключений, или того и другого разом. — Ну, мужа она точно не получила, — хихикнул Алан. — Ты же удирал оттуда быстро и налегке. — Алан! — укоризненно посмотрела на него Джак. — Помолчи хоть иногда, прошу. Пелагия взяла с сундука зеркало и придирчиво изучила своё отражение. — Соблазнительно, — одобрил Робин. — Прямо очень. Мимо таких глаз даже святой не пройдет. Он замер, несколько мгновений посидел и наставительно воздел палец. — Кажется, придумал! Джак, найди-ка платье с самым глубоким вырезом! Джак порылась в здоровенном, но полупустом сундуке и спустя мгновение торжествующе взмахнула чем-то ярким и переливающимся. — Выйдите из комнаты, я помогу даме. — Никуда я не пойду, — Робин бесстыдно, нога на ногу, развалился на кровати. — Я ж прислуживаю миледи, вот я сейчас и буду сорочку снимать. То есть надевать. Джак спокойно пожала плечами и вытащила из угла рассохшуюся ширму, за которой и свершилось окончательное преображение монахини в утонченную леди. Впрочем, Пелагия возмущалась и требовала, чтобы ей разрешили поддеть под бесстыдное платье сорочку, иначе она никуда не пойдёт. Вот не пойдёт, и всё. Гардероб «вдовицы» был составлен из награбленного шервудцами добра, которое не успели отвезти и продать. Женского платья в закромах оказалось всего ничего, но, по счастью, подходящего размера. А купец, взявший в поездку жену со всеми ее платьями, был сам виноват. Думать надо головой. Вот с фасонами и цветом дело обстояло хуже: пурпурное платье с низко вырезанным лифом и разрезными рукавами статусу безутешной вдовы не подходило. — Мне нравится, чего уж, — одобрил бесстыдный наряд Алан и блудливо покосился на полуобнажённую грудь. — Отвлечёт от всего. — Миледи, милорд Вейзи просит пожаловать к столу, — тоненько пропищал за дверью женский голосок. — Пойдём, по дороге расскажешь. План, образовавшийся в припечённой аравийским солнцем голове Робина Хантингдона, был прост и гениален. Отвлечь внимание, запудрить мозги, вытащить ключ от тюрьмы. — Не найдём это копьё, но хоть своих спасём, — объяснил Робин. — Я-то привыкший, ещё по лесам побегаю, а вот иудея жалко. Всё ж дюжина детей. Да и Комнина негоже бросать. Ради такого дела Пелагия согласна была хоть весь остаток жизни проходить голой. — Только у кого ключи, кого очаровывать? «Служанка», семенившая за её плечом и временами сбивающаяся на строевой шаг, зашептала по-арабски: — Одна птичка напела, что дверки открывает сам дэв, но ифрит на службе также может это делать. За нами идёт ещё один шайтан, не смотри на меня так, госпожа. Секретарь Вейзи и в самом деле ненавязчиво пристроился за дамой, тщетно стараясь и подслушивать, и не наступить на шлейф платья. Пелагия мстительно отпустила подхваченный подол, позволив шёлку растечься по грязноватому полу чуть ли не на три фута. Знатную гостью усадили на почётное место, по правую руку от шерифа. Гисборн, которого тем самым сместили в сторону, зло покосился на даму. Потом покосился ещё раз, уже более пристально, так что по усыпанным веснушкам плечам леди неожиданно забегали горячие мурашки. — Вижу, воздух Ноттингема оказал на вас живительное действие, миледи,— отметил шериф преображение дамы. — Вы излечились от скорби? — Это всё святой отец! — затараторила Пелагия. — После беседы с ним я словно вновь ощутила все краски жизни! И задумалась, не поторопилась ли с отказом от мира. Монахиней-то можно и в старости стать, а мне до неё ещё далеко. Аббат Гуго кисло вздохнул и грустно вгрызся в жареную перепёлку. — Так ли уж далеко, — буркнула леди Мэриан, которой не очень нравились целых два обстоятельства: во-первых, присутствие странной особы подле блудного, но всё ж таки жениха, во-вторых, попытка отвлечь всё внимание на себя. — Так если, миледи, вы не хотите принять постриг или послушание, то, может, задумываетесь о замужестве? — масляно блестя глазками, Вейзи наклонился к самой щеке Пелагии. Пелагия жеманно захихикала и, кокетливо поглядывая на шерифа, ответила: — Почему бы и нет, если человек хороший. Вы знаете, как слаба женская плоть, милорд? Гораздо слабее мужской, если вы понимаете, о чём я. Хотя я не представляю, как два столь достойных рыцаря, таких как вы, милорд, и сэр Гай, до сих пор не женаты. Вейзи, пригубивший вина, поперхнулся. — Да как-то всё недосуг, всё служба. Да и немолод я уже. Вот наш Гисборн — он как раз того... созрел для женитьбы, правда, Гиззи? Гисборн кисло улыбнулся и почему-то посмотрел на Мэриан. — И правда, сэр Гай, — захлопала ресницами Пелагия. — Вы до сих пор не женаты? А ведь брак дело не только выгодное, но и весьма приятное. В подтверждение своих слов Пелагия на мгновение прижалась к рыцарю плечом. «Владыко, вы меня толкнули на это!» — оправдываясь, подумала монахиня и, закрепляя результат, осторожно пожала руку сэру Гаю. Еще Пелагия подумала, что даже семь лет служения Господу не могут изменить женскую натуру. Да что там, вероятно, что и семьдесят не превозмогут тягу к желанию нравиться мужчинам. Мэриан, широко раскрыв голубые глаза, смотрела на непотребство так, словно ждала немедленной кары всем грешникам разом. — Я что-то не голодна, — пробормотала она и выбежала из-за стола. Пелагия боковым зрением уловила движение за столами ниже соли: наверняка, Робин решил поговорить с невестой. — Она так страдает, наша дорогая Мэриан, — пояснил Вейзи с гнусной улыбкой, — старый сэр Найтон недавно скончался. Крошка осталась совсем одна. — Я всегда говорил, что благородной девице, столь неудачливо оставшейся без мужа, следовало бы пойти в монастырь, — в тон шерифу продолжил Гуго. — Тем более в наше неспокойное время. — Несомненно. Леди Мэриан, полагаю, единственная дочь в семье? — Увы, единственное дитя пресекшегося рода. В Ноттингеме таких много. Вот, например, графа Хантингдона у нас больше нет. Вы знаете эту печальную историю о человеческом коварстве, миледи? — Нет, милорд, меня никогда не привлекали всякие ужасы, — не моргнув глазом соврала Пелагия. — А вот истории про любовь я охотно послушала бы. Вы не держите менестреля? В Провансе мы каждый вечер слушали возвышающие душу истории о любовниках и иногда даже устраивали турниры Любви! Так интересно и возбуждающе, уж простите, святой отец! — Турниры Любви? — Вейзи скривился, словно вместе с куриной ногой прожевал лимонную дольку. — Только этого нам в Ноттингеме не хватает. — Вот именно, не хватает! Любви вообще мало в этом мире, надо, чтоб её стало больше! Когда я поселюсь в Ноттингеме, то непременно введу такой обычай среди здешних дворян. И выпишу настоящего провансальского трубадура, темнокудрого и сладкоголосого, и мы каждый вечер будем слушать прекрасные баллады! Восхитительно, не так ли, милорд? И тут до Вейзи дошло, что восторженная дама уже мысленно оккупировала его, Вейзи, замок, вымела паутину, развела курятник из десятка непрерывно квохчущих баб, выбросила коллекцию черепов и разбила на месте виселицы розарий. — Ой, скажите, милорд, это ваш герб? — тоненький пальчик тем временем указал на висевший над головой шерифа щит. Шериф подпрыгнул, как ужаленный, но, переведя дух, благостно улыбнулся. — Вы угадали, миледи. — Очаровательно, — умилилась дама. — Чем же руководствовался ваш предок, когда помещал эту милую птичку на щит? — Ничем, — отрезал Вейзи, глядя, как его бестолковый помощник, эти шесть футов недоразумения, спрятав длинный нос за кувшином получает удовольствие от его, шерифовой, беспомощности перед стихийным бедствием в юбке. — Я сам его придумал. — Как необычно, — протянула дама. — Такой забавный попугайчик. — Это ястреб! — Да? — Карие глаза лукаво заблестели. — А так похож на этих пёстреньких птичек, что Её Величество держит в своих покоях, но, конечно, это из-за пыли и паутины. Давайте-ка я завтра организую уборку, протрём всё. И вашего ястреба первым. Тут Вейзи понял, что готов убить дуру, несмотря на все её письма и деньги. — Миледи, вы сделаете приятное старику, если просто будете отдыхать. Уборкой пусть занимаются слуги. — Ну вот, я вас обидела, — дама наморщила нос, словно собиралась заплакать. — Простите мне мою бестактность, это все оттого, что я еще страдаю... Мой дорогой Рене... Ой, простите, сэр Гай, я вам ноги отдавила, простите, я такая неуклюжая, прошу, простите, я должна прилечь. И помолиться. Не переставая бормотать, Пелагия выбралась из-за стола и, словно пытаясь не разрыдаться, опрометью выбежала из зала. — Гисборн, иди за нею, — Вейзи вяло поковырял ножом в брюхе запечённого карпа и отставил тарелку. — Что я должен делать? — Можешь утешить вдовицу. Дура, но с деньгами, — это очаровательное сочетание, не находишь? Пелагия шла по коридору, освещённому из-за скупости шерифа из рук вон плохо, и ощущала себя преступницей. За какие-то пару дней к списку её грехов добавилось столько проступков, что по возвращении под крышу родной обители ей придется лет десять не вставать с колен, питаясь хлебом и водой. Сейчас же она собиралась принять на душу ещё и грех воровства. — Прости меня, но Ты видишь, я делаю всё из любви к ближнему! — обратилась она к небесам, прежде чем потянуть дверное кольцо и открыть дверь в комнату сэра Гая По счастью, капитан не страшился воров и не думал её запирать. Дверь скрипнула, сестра Пелагия перешагнула порог и оказалась в темноте. Нашарила трут и кремень, высекла искру и затеплила свечку, предусмотрительно захваченную с собой. «Где здесь могут быть запасные ключи?» — подумала она, осматривая типично мужское обиталище. Но, к счастью, вещей у капитана было мало, а на мебель шериф поскупился. Пелагия уже нацелилась на единственное подходящее для хранения ценного место — большую шкатулку, стоявшую на крышке сундука, когда чья-то рука зажала рот, а вторая приставила к горлу маленький, изогнутый полумесяцем нож. — Что вы тут делаете, миледи? — прошипел в ухо низкий голос. — Не вздумайте кричать, этот сарацинский кинжал вмиг перережет вам горло. — Вас жду, — не моргнув глазом выпалила Пелагия и сделала осторожную попытку развернуться лицом к рыцарю. — Любви желаете? И без всякого турнира? — хмыкнул он. — Говорите правду, милочка, хватит уже врать. — Извольте тогда убрать нож, — собравшись с духом, приказала Пелагия. По правде говоря, больше всего ей хотелось сейчас убежать. И зареветь. И чтоб все кончилось. Но было рано. — Хорошо, всё равно никуда не денетесь, — равнодушно сообщил сэр Гай. Убрал нож, сложил руки на груди и встал у двери, перегородив проход. — Кто вы такая, госпожа лгунья? — Я леди Раймонда, вдова... — вдохновенно завела Пелагия прежнюю песню. Гисборн хмыкнул. — Вы не леди Раймонда. Конечно, Вейзи считает меня идиотом, но даже я не спутаю вас с леди Раймондой. — Это почему? — Потому что она — моя тётка. Весит по крайней мере двадцать стоунов, у неё подагра, и она ровесница королевы Алиеноры. Да и большей безбожницы нет во всём Провансе, что никак не вяжется с вашим, пусть даже быстро прошедшим, желанием затворится в монастыре. Тут Пелагия поняла, что близка к провалу, как никогда. — Ладно, я не леди Раймонда. Я здесь по делу. По важному. Гисборн отошёл от двери, обошёл замершую Пелагию кругом. Отобрал капающую воском свечу и прилепил к столешнице. — Уж не ещё ли одна родственница придурка в клетке? Только не говорите, что вы жена того усатого. — Не угадали, — огрызнулась Пелагия. — То есть угадали, но не совсем. Мне действительно нужно спасать моих друзей. Иудея и Алексия, то есть придурка. Дайте мне ключи, я их вам сразу верну, только выпущу этих двоих. Ну, пожалуйста, Вейзи даже не узнает. Сэр Гай оглядел её с ног до головы, причём взгляд его, что довольно естественно, остановился где-то между ключицами и талией Пелагии. — А что я с этого буду иметь, уважаемая... Как вас зовут-то? Хотя нет, не говорите. Раймонда, так Раймонда. — Деньги. — Они мне не нужны особо. — Деньги никогда не помешают. — Нет. — Тогда что? — Предложите мне что-то более соблазнительное. Пелагия собралась с мыслями и медленно произнесла: — Если вы поможете освободить моих друзей, то я помогу вам поймать Робина Гуда. Выстрел попал в цель. Гисборн хищно улыбнулся. — Хорошая сделка. А если вы сдадите меня Вейзи? — Не сдам, — покачала головой Пелагия. — Это ещё почему? — Вы мне нравитесь, — покаялась в главном грехе Пелагия и честно взглянула в глаза сэру Гаю. — Вы ещё не умерли для добра. — Вы говорите точь-в-точь, как одна вздорная девица. Только она всё считает, что я должен к чему-то стремиться, — сэр Гай медленно протянул руку. — Скрепим сделку? Пелагия протянула руку, ожидая пожатия, но вместо этого Гисборн дернул её на себя, облапил, сжал и, несмотря на сопротивление, стал целовать. — Я — монахиня, — возмутилась Пелагия, пытаясь отпихнуть мужчину. — Пусти! — Не пущу, так даже интереснее! — Господи, я страшно согрешила, прости меня! — взмолилась несчастная Пелагия. Небеса безмолствовали. Свеча успела сгореть наполовину. Следовало либо собрать лоскутья, оставшиеся от платья, прикрыться и, уповая на то, что никто по ночи её не увидит, пробраться к себе. Либо плюнуть на всё и попытаться заснуть. Но заснуть мешало странное, позабытое уже ощущение, что она не одна в комнате. И в постели. Сэр Гай Гисборн вольно разметался по узкой кровати, прижав бедную грешницу к стене, да ещё и норовил закинуть на неё руку. Тогда желание сбежать пропадало окончательно, а гаденький червячок сомнения твердил о том, что замаливать грех прелюбодеяния всё равно придется, так уж можно не спешить. Мучаясь этими противоречивыми чувствами, Пелагия не сразу сообразила, что в дверь кто-то тихонечко стучит. — Кто там? — прошептала в ужасе Пелагия. И с облегчением услышала ответ: — Свои. Ключи достала? — Сейчас. Долг заставил отринуть сомнения и осторожно переползти через любовника. Первым делом Пелагия накинула на себя сорочку, подобрав её с пола. Потом, опасливо косясь на спящего Гисборна и проклиная себя за поступок, она обыскала его куртку. — Скоро там? — Подожди, сейчас. Осторожно вставила первый из найденных ключей в выемку замка шкатулки. Не тот. Вставила второй, сама же оглядывалась на постель. Замок сухо щёлкнул. — Какой ключ будет? — Давай все, разберёмся. Она вытащила связку, потом, собираясь с мыслями, подняла с пола платье и башмаки. Вышла, тихонько притворив дверь за собой. Робин, карауливший под дверью, смотрел на неё так, словно увидел впервые. — Когда я говорил о соблазнении, то не имел ввиду... — Если ты скажешь хоть слово, особенно Алану, то клянусь, я сама тебя убью, погубив душу, но без всяких угрызений совести,— пригрозила Пелагия. — Молчу, — примиряюще поднял руки Робин. — Ты не замёрзнешь? — Нет. Надо спешить. Где остальные? — Устраняют охрану. Оставалось совсем чуть-чуть. Освободить и удрать в лес. Миссия будет провалена, начнется война, а всё из-за того, что она, Пелагия, не смогла сообразить, где этот мерзкий, щербатый, лысый негодяй держит главное сокровище всего христианского мира. — Ты чего? — Робин осторожно тронул её за плечо. Пелагия присела на корточки, прижав пальцы к вискам и жалея, что где-то очень далеко оставался её любимый крючок и моток козьей шерсти. Вязание отлично помогало думать. — Робин, ты иди, — прошептала она. — Я догоню. — Как знаешь. Встречаемся у дверей. Пелагия так задумалась, что даже не осознала, что осталась одна. Она всегда чуточку гордилась тем, что умеет быстро находить решения самых трудных загадок и понимает поступки людей, но где искать, где искать в огромном замке, набитом оружием, одно-единственное? Оружие здесь повсюду, старое, выщербленное, сломанное, по всем стенам развешаны щиты и копья. Где такой хитрец, как шериф, будет держать копьё Судьбы? И тут она поняла. Спрячь рыбу среди других рыб, книгу — среди книг, меч в оружейной. Паутина. Ну да, паутина! Он потому её и не велел убирать! Весь замок в паутине, даже его собственный герб! И разозлился шериф именно потому! Отшвырнув в сторону башмаки, Пелагия босиком вбежала в большой зал. В многолюдном и гостеприимном доме в трапезном зале устраивались на ночь слуги, стражники, паломники, но стараниями Вейзи в Ноттингеме стало очень мало народу. Большой зал стоял пустым, тёмным, и даже собаки не валялись на невыметенной соломе. Сняв со стены факел, Пелагия подошла к резному креслу, на котором сидел хозяин замка, и подняла голову. — Привет, ястребок, — мрачно сказала она, ставя факел в ближайшее кольцо, и, поступая уж вовсе неприлично, встала босыми ногами на сиденье. Балансируя, как бродячий циркач, влезла на узенький подлокотник. Потянула на себя щит и, едва не потеряв равновесие, сдёрнула деревяшку с гвоздя. Спрыгнула на пол, не обращая внимания на доносящийся шум. — Так вот ты какое! — заворожённо прошептала она, осторожно касаясь едва блестевшего наконечника. — Молодец, сообразила! — язвительно сообщил подозрительно довольный голос. — Умрёшь счастливой. Вейзи стоял в центре зала, окружённый дюжиной крепких парней в чёрных куртках. Судя по количеству обнажённого оружия, Пелагию они собирались покрошить так мелко, как в её родных местах крошили капусту на закваску. Чуть в стороне стоял мрачный Гисборн и старательно отводил взгляд. — Взять её, — буднично скомандовал шериф. Пелагия затравленно огляделась, прижалась к стене и успела подумать, что Господь её все-таки покарал за грехи. И закрыла глаза, предпочитая умереть, не видя оскаленных рож. — Стоять, иначе я его убью, — звонкий голос Робина не узнать было трудно. — Отойдите от неё! Вейзи, которого Робин держал на прицеле — а с такого расстояния в него попал бы и ребёнок — глумливо захохотал. — Брось, Локсли, ты не убьёшь меня. Сам знаешь, что будет с Ноттингемом, если одного старого и больного человека не станет. Опусти лук и выметайся отсюда. Мы даже дадим тебе форы. — Я выстрелю. — Не выстрелишь. Чего стоит жизнь какой-то бабы перед сотнями жизней простых ноттингемцев, не так ли? Так что давайте покончим с этим, я спать хочу. И тут Пелагия поняла, что нужно тянуть время. — Гай Гисборн, а как же наш договор? Ты же обещал! Хватит уже быть на посылках! — Гисборн, мальчик мой, ты пообещал что-то за спиной у меня? — Вейзи по-бабьи всплеснул руками. — Куда катится мир? Воспитываешь, уму-разуму учишь, а стоит какой-то шлюхе задрать подол, так ты про меня забываешь? Гисборн вытащил меч и недвусмысленно наставил его в сторону Вейзи. Шериф даже не удивился. — Так, ты, как там тебя, Патрик, вяжи эту бесноватую бабу, а вы, ребята, хватайте Гисборна. Это приказ! Локсли, можешь поучаствовать, если хочешь. Однажды Пелагии, которая тогда еще носила мирское и вовсе языческое имя, старый рубака объяснил, что, когда дело доходит до оружия, женщине лучше лезть в дальний угол. И не показываться, пока всё не стихнет. Пару раз в жизни Пелагии пришлось попадать в переделки, но ещё никогда совет не был так уместен, как в ту ночь в Ноттингеме. Прижав к себе драгоценное копьё, Пелагия нырнула под стол, обхватила себя руками и молилась как никогда жарко, стараясь не слышать воплей, хрипов и вовсе уж нечеловеческих звуков. Потом все стихло. Совсем стихло. Как будто все умерли. И осталась только она, грешница. Мгновение помедлив и перекрестившись, Пелагия осторожно высунула голову из-под стола. И тут же поблагодарила Вседержителя за ночную тьму, которая укрыла всё самое страшное, разрубленное и окровавленное. К счастью, те, за кем осталось поле боя, Пелагии обрадовались. — А вот и мы! — блестя белыми зубами на залитом кровью и оттого почти чёрном лице, приветствовал её Робин. Пелагия огляделась и с удивлением обнаружила почти всю шервудскую ватагу и Алана. — Я открыл ворота, — небрежно объяснил э-Дейл. — Решил, что ребятам не помешает чуток размяться. — Размялись они, — Робин пнул чей-то труп. — Вейзи-то зачем убили, как мы теперь докажем, что он спёр копьё? И с этим проверяющим разбираться придётся. — Думаю, что наших слов будет достаточно, — Матфей тоже был здесь, значит не зря всё. — Ты, благородный граф, будешь оправдан. Надеюсь, что король вернёт тебе земли. — А с этим что будем делать? — фриар Тук кивнул на Гисборна. Живого Гая Гисборна, у ног которого валялся труп стражника. — Давайте прибьём и скажем, что сам напросился? — предложил Алан. Гисборн по-волчьи ощерился. — Ладно, Гисборн, сдавайся, — хмыкнул Робин. — Не отобьёшься же. Выметайся из замка, чтоб духу твоего не было, насильник монахинь. — Я не насильник! — Он не насильник! — Поразительное единодушие, не находите, друзья? — Робин устало опустился на лавку. — Чёрт с вами, сделайте мне уже перевязку, иначе умру до королевского помилования. — Не поминай имя нечистого, сын мой, а то ведь и приложу, несмотря на раны, — захлопотал фриар. — Принесите тряпок и воды, буду перевязки делать. — Уже принесла, — отчеканил женский голос. — Всё готово. Леди Мэриан вступила в зал, озарённая светом ярких факелов, которые держали замковые служанки. В руках у леди был увесистый свёрток, самые дюжие женщины несли кувшины. Казалось, что леди репетировала этот выход многие годы. — Мэриан, ты — поразительная женщина! — умилённо заглядывая в лицо девушки, шептал Робин. — Давай завтра же поженимся, а? Я снова буду графом, король меня простит. Давай завтра обвенчаемся, а старина Тук совершит обряд? — Только после моей смерти, — мрачно проговорил сэр Гай и красиво упал на пол. Мгновение Пелагия смотрела на валявшийся щит с попугайчатым ястребом, в отличие от своего хозяина оставшийся целым и невредимым, на копьё, которое теперь выглядело, как обычная старая железяка, на Матфея, сына Бенциона, молившегося и опять сбивающегося в молитве на Яхве, на всю царившую вокруг неразбериху, а потом — семь бед — один ответ — пошла спасать Гая Гисборна. ЭПИЛОГ — Хорошее мы тебе место отвели, Гисборн. Тёплое, сухое, червей мало совсем, — прочувствованно обратился к надгробию граф Хантингдон и смахнул прилипшую к серому камню пушинку. — И с моей дорогой тётушкой вам всегда будет о чём поболтать. — Робин! — леди Мэриан укоризненно покачала головой. — Разве можно так легкомысленно относится к могиле? — Если это могила Гисборна — да! — мотнул головой её муж, этот неисправимый болтун. — Ведь он к тебе клинья подбивал, Мэри! Может, я ревную? — Ты всегда медленно соображал, Локсли, — ехидно заметил покойник. — Я не просто подбивал клинья, я даже обручён был с нею. И да, попрошу большего почтения к моей могиле. — О чём говорит этот бродяга, миледи? Он напрашивается на порку? — Если вы сейчас же не замолчите, то я натравлю на вас иудея и фриара Тука. Будут вам примеры из Святого Писания приводить о пользе смирения. — И вообще, нехорошо это, — вмешалась Пелагия. — Если одна могила пустая, то во второй-то ваша тётушка упокоилась, граф. А вы ей обязаны. Да и вы, сэр Гай. — Я не сэр Гай, Раймонда. — Так и я не Раймонда, и попрошу меня больше так не называть! — А мне нравится. Что за имя — Пелагия? — Сестра Пелагия! — Для монашки вы не слишком пристойно себя вели. Особенно когда... Леди Мэриан полюбовалась на то, как уверенно маленькая ладонь в рыжих веснушках зажимает рот Гисборну, потом решительно ухватила супруга под локоть и потащила прочь. Робин хитро подмигнул незадачливому покойнику и заорал самую неподходящую песенку из заученных им на Святой земле: Мать моя была монашка, Но однажды впала в грех2... — Ладно, Мэри, молчу! Гиcборн, тебе нравится имя Эйкен3? Эйкен из Локсли, звучит? — Хантингдон, на кой мне в Шотландии4 саксонское имя? Тем более такое! — Вот как раз в Шотландии оно тебе и пригодится... Эйкен из Локсли. Пелагия присела на травяную скамейку у стены, ограждавшей кладбище. Солнце грело жарко, словно на юге, в зарослях бузины щебетали птицы. Под церковными сводами шёл горячий спор между фриаром Туком и Матфеем, сыном Бенциона. И всё было бы хорошо, если бы не острое, мучительное даже желание съесть целую кадушку солёных грибочков! Но, увы, в этой варварской стране никто грибов не солил. Пока. «Владыке Митрофанию от особы, ранее известной ему под именем сестры Пелагии, — в собственные руки Простите, отче. Да, простите. Грешница я. Все обеты порушила, все. Помните, вы ещё не благословляли меня на постриг, говорили, что рано мне? И то, что случилось со мною, ещё не повод от мира отрекаться? Тогда я не послушала вас, но ведь и мира я видела самый крошечный кусочек. А теперь смотрю я на него, огромнейший такой, и думаю, что хочу навек в нём остаться. Хорошо в нём. Плохого много, но так и хочется, чтобы его меньше становилось. Любила я обитель, но что я могла там делать? Только книги читать, не мною написанные, да с вами спорить. Сил-то во мне столько, что, кажется, могу горы ворочать. И не страшно, не страшно жить совсем. Прежде я боялась всего. Сейчас — нет. Вы простите меня за то, что не приехала к вам, не попрощалась? Простите, вы же понимаете, что не со зла я. Где жить буду — не знаю, но неизвестность меня не пугает. Много у меня теперь друзей в земле английской. Благословите, отче, передавшего вам это письмо Роберта, графа Хантингдонского. Он хоть и католик, а человек хороший. И еретиками нас, православных, не называл ни разу. P.S. Во втором свитке — история сэра Бриана, ужасно занимательная. И поучительная, я записала её специально для сестёр. Передайте им, пожалуйста. P.S.S. Знайте, что для большей поучительности я придумала этой истории другой конец. На самом деле у сэра Бриана уже двое детей. Я точно это знаю, потому что он дальний родственник моего Гая, сэра Гая Гисборна». Примечания и пояснения. Ричард Львиное Сердце захватил Кипр и передал его сначала тамплиерам, а потом — Гюи де Лузиньяку, последнему иерусалимскому королю. После этого на Кипре установилось западное господство. 1 — Пресвитер Иоанн, в русской литературе также царь-поп Иван — легендарный правитель могущественного христианского государства в Средней Азии. С 1165 года в Европе стало распространяться письмо от пресвитера Иоанна — короля Индии императору Византии Мануилу I Комнину. Среди рыцарей-крестоносцев во время второго крестового похода было распространено верование, что пресвитер Иоанн окажет поддержку и поможет отвоевать Палестину у мусульман. 2 — «Дети Луны» Н.Резановой 3 — Эйкен — саксонское имя, означает «сделанный из дуба». Можно и обидеться. 4 — Граф Хантингдон — старинный графский титул, сохранившийся до настоящего времени. Наследство и титул графа Хантингдона оспаривали короли Шотландии и английский дворянский род де Санлис (родство по женской линии). В конце XII века короли Англии признали право на титул младшей линии шотландского королевского дома. Таким образом, наделяя Робина Гуда титулом графа Хантингдона, мы наделяем его и весьма высокопоставленной роднёй в Шотландии.