Дамское счастье

Большинство людей - на свое счастье, узнают о событиях загадочных и тревожных много позже их совершения. Потому спят спокойно. Вот так, в мирной осенней дреме жил Заволжск, невзирая на доносившиеся о ханаанских волнениях слухи. Не до таинственных монахов, когда доченьку Грушу надо в люди выводить, а супруга требует барежевое платье и шляпу с вуалеткой. Ведь возьмем те самые платья и вуалетки. Сколько усилий, труда, изощрений прикладывают заволжские дамы, чтобы выглядеть не хуже развратных, но модных столиц. А ведь в Заволжске торговля волнительным товаром, как-то: полотном, лентами, кружевом и прочими необходимостями, поставлена из рук вон плохо. Никаких тебе сверкающих стеклом витрин с безликими манекенами, окутанными изящнейшими, словно наколдованными туалетами, увенчанных шляпами, на которых легко уместился целый зверинец. Мануфактурой в нашей губернии торгуют по дедовским заветам: темная, узкая лавочка вместо просторного зала, лысоватый приказчик во внушающем доверие жилете вместо сладкоголосых сильфид, хозяйский сын сидит в углу, ожидает, когда нужно будет отнести покупки. К чему менять устоявшийся порядок? - Да Бог с вами, хорошо живем! - отмахнулась веером Людмила Платоновна, когда гостившая у них племянница губернатора заговорила об отставании и провинциальном заболачивании, особенно упирая на невозможность одеваться достойно и модно. - По Реке всякий товар получаем, иногда и быстрее, чем прочие города. Вот я вас, Амалия Карловна, на променад приглашаю, убедитесь. После Покрова природа загрустила и спешно стала готовиться к близкой уже зиме, но это уныние только подчеркивало оживление, царившее на улицах города. Продавшие излишки владельцы окрестных латифундий вывозили в Заволжск жен и дочерей, да и сами обходили лавки и портных, справляя новую пиджачную пару и обновляя зимнее пальто. Юные барышни с трепетом рассматривали доставленные из Парижа и Санкт-Петербурга модные журналы и пытались добиться такого же успеха в попрании природных законов. Рачительные матери семейств с упорством и методичностью обходили все торговые места, загодя приобретая недорогие, но достойные презенты на Рождество. - Иной раз кинешься в суете покупать, а приказчик подсунет дрянь какую-то, просто по нитке лезет, - делилась наболевшим госпожа губернаторша. – И дарить ее как-то не по-христиански, и себе не оставишь. Помню, в первый год нашего с Антон Антоновичем супружества купила я в подарок одной родственнице темно-синего шелка-шантунга. А он прелый был. Амалия Карловна заинтересованно вскинула брови: история была весьма неоднозначной. - И чем же ответила одариваемая? Людмила Платоновна вздохнула. - Когда на Пасху с визитом к ней приехали, то она яйцом всмятку мне платье забрызгала, да так, что не отстиралось вовсе. Мысленно вернувшись к старой трагедии, Людмила Платоновна загрустила и оживилась только тогда, когда за поворотом показалась скромная вывеска «Пыфнутьев и сын». - Голубушка, Людмила Платоновна, неужели вы хотите, чтоб мы зашли туда? – наморщила породистый нос Амалия Карловна. – Нет ли магазина приличнее? Людмила Платоновна решительно прервала панические рассуждения родственницы, и, подобрав юбки, сошла на грешную землю. Кстати говоря, замощенную брусчаткой, по рачительному настоянию Антон Антоновича. К «Пыфнутьеву» госпожа губернаторша вплыла величавой павой, а вот Амалия Карловна застряла из-за высокого роста, усугубленного необъятной шляпой. - Людмила Платоновна?! – ахнул приказчик и неким неуловимым движением материализовал перед прилавком один за другим два стула. Губернаторша милостиво улыбнулась и кивнула на полку с мериносовой шерстью. - Самый лучший сорт, из Англии поставляют-с, - мальчишка-помощник вмиг выложил перед посетительницами с десяток мотков разного цвета. - А что, не линяет ваш товар? – скептически потеребив мягчайший моток, спросила Амалия Карловна. Приказчик от такого вопроса ажно задохнулся, да так, что по круглому полному лицу побежали алые пятна. - Полноте, Амалия Карловна, наши негоцианты только качественнейший товар сбывают, - покачала головой губернаторша. – И проистекает сие из логики жизни, разве ж продержится торговля на обмане покупателя? Людмила Платоновна протянула все еще возмущенному приказчику один из мотков. - Мне, Сысой Петрович, два фунта такого оттенка отложи. Матвеюшке на зимнюю фуфайку пущу. - Будет исполнено, что еще прикажете-с? Ответить посетительницы не успели, хотя Амалия Карловна уже заприметила уголок материи с самым завлекательным узорчиком, и уже решила было примерить к лицу. Колокольчик над дверью звякнул, и, во всем блеске провинциального великолепия в лавку вошла главная противница Людмилы Платоновны, почтмейстерша Олимпиада Савельевна. После известных событий, связанных с убийством в ее доме фотографа Поджио, а паче того – после памятного всем судилища над господином Бубенцовым, блеск ее несколько померк, словно бы подернувшись патиной трудноуловимой скандальности. И хоть эти тонкие обстоятельства практически не воспринимались низким сословием, каждый выход Олимпиады Савельевны превращался для нее в небольшое испытание крепости чувств. Вот и сейчас, узнав в посетительницы Людмилу Потаповну, госпожа почтмейстерша ощутила себя на поле боя. Предки Людмилы Платоновны не раз защищали Родину от врага в битве. Предки Олимпиады Савельевны покоряли с Ермаком Сибирь. А когда армии развязывают войну, то мирное население, как правило, претерпевает лишения, тем большие, чем более длительно противостояние. И уж тем более воюющие стороны не занимают чувства этого самого населения. Приказчик успел кинуть быстрый взгляд на губернаторшу, надеясь, что та уже совершила запланированную покупку, но Людмила Платоновна хладнокровно поприветствовав соперницу, углубилась в созерцание пухлой папки с образцами кружева. Покидать детище «Пыфнутьева» она явно не желала. Олимпиада Савельевна манкировав такой сервис, как поставленный для нее стул, остановилась у бокового прилавка, и, прищурившись, словно перед выстрелом, приказала: - А покажите-ка, что-то действительно новенькое, а то вы мне вечно старье третьего года сватаете! – да воззрившись на бедного Сысоя Петровича взглядом василиска. Приказчик растерянно глянул на губернаторшу – оставлять более важную клиентку ему не позволяла выучка, проигнорировать же Олимпиаду Савельевну – значит лишить лавку едва ли не трети доходов. - Не беспокойтесь, голубчик, - елейно произнесла губернаторша, - мы прекрасно выберем все сами. Нам лишние советчики не нужны. Отпустив сию шпильку, почтенная особа вернулась к кружевцам, время от времени кивая быстрый взгляд на соперницу. Перед Олимпиадой Савельевной тем временем раскрылся некий рог изобилия, ничем иным количество предлагаемого распаленным приказчиком товара было не объяснить. - Вот, изволите, последние новости: под рытый бархат, под мужской жилет, мильфлей с малиновым тоном, под ватерлоо, решительная с ворсом, международная с начесом, на коленкоре с подчесом, - бормотал служитель гермесова храма, воздвигая на прилавке некую баррикаду, долженствующую каким-то образом защитить его. – Не изволите-с на эту глянуть, для подарков изумительно-с? Олимпиада Савельевна авторитетно объясняла невозможность покупки каждого из предложенных видов материи, причем с завидной изобретательностью подбирая причины. На очередную «новость» она и вовсе заметила, что так бабы в деревне ходят, отчего Сысой Петрович едва не обрушил на себя воздвигаемое сооружение. - А вот эту покажите-ка, – глянув куда-то в дальний угол, приказала почтмейстерша. – В лиловую полоску. Подгоняемый шипением начальства мальчишка-помощник вскарабкался на стремянку и с большим трудом вытянул штуку. - Вот, изволите-с, только третьего дня получили, последний парижский вкус, - разворачивая тонкую шерсть со смелым рисунком из лиловых и зеленых полос, комментировал приказчик. – Только, видетели-с, материя особого свойства, с декорумом поточнее надо. Так сколько прикажете-с? Олимпиада Савельевна приложила ткань к груди и глянула в зеркало, подставленное приказчиком. Не будь она так увлечена созерцанием грядущей привлекательности, то она бы увидела, каким огнем вспыхнули очи Людмилы Платоновны. Полководческие таланты, когда-то составлявшие славу ее предков, позволили ей принять быстрое и безошибочное решение. - Вот что, Сысой Петрович, определи мне вот этого кружевца саженей так пятнадцать, и пуговиц три дюжины с изумрудными головками, - губернаторша указала на образцы. Теперь приказчик, попавший из огня да в полымя, побледнел смертно: оттенок кружева и пуговиц совпадал с тоном на ткани выбранной почмейстершей. Совпадал идеально, чего нельзя было сказать об остальных кружевах, шнурах и пуговицах, имевшихся в наличии. - Сысой Петрович, пятнадцать аршин! – не терпящим возражения тоном приказала Людмила Платоновна, и приказчик с неимоверной расторопностью принялся отматывать от катушки кружево. Олимпиада Савельевна, вынырнув из сладостных грез, не обратила внимания на выбор соперницы, а протянула руку за папкой. - Не позволите ли образцы, Людмила Платоновна? - Прошу вас, Олимпиада Савельевна. А вы, Амалия Карловна ничего не присмотрели? Родственница несколько рассеянно заметила, что не прочь бы подобрать ткань на блузку и обе дамы углубились в обсуждение проблемы, полное тончайших нюансов, причем в обсуждении изящно подвергалось сомнение решение о приобретении новейших материй, как, возможно, крайне неудобных в шитье и носке. - Вот, скажем этот материал, - кивала Людмила Платоновна, - так он же сыпуч до крайности, с большим запасом еще брать придется. Глядите, Амалия Карловна, один взмах ножниц – а край разошелся. - Да и расцветка весьма спорная, - продолжала та. – Ни для брюнетки – бледнит, ни для блондинки – лицо краснеет, а рыжей – так и вовсе ужасно будет. Не представлю, какой бы даме этот странный оттенок подошел, розовое с зеленым – дичь какая! Сысой Петрович отмотал истребованное количество кружева и отсчитал пуговиц, ловко все упаковал. В продаже оставались жалкие остатки, которых бы на отделку туалета решительно бы не хватила. Тем временем Олимпиада Савельевна завершила изучение образцов, придя к тому же кружеву. - Вот этих, извольте, - скомандовала она. – Да побольше. Сысой Петрович нервически дернул ртом. - Простите, госпожа Шестаго, но в остатках кружево-с. Три аршина наберу-с. До вас все приобрели-с. Олимпиада Савельевна вскинула тонкие, щипанные в нитку брови. - Кто же приобрести успел? Или такой материал уже тоже кто-то взял? Что молчишь, мошенник? - Вы бы, Олимпиада Савельевна, людей не обижали, - с голубиной кротостью произнесла губернаторша. – Доброта – суть человеческих взаимоотношений, так владыка вчера наставлял. Олимпиада Савельевна фыркнула, но промолчала: с некоторых пор преосвященный Митрофаний стал непререкаемым авторитетом даже у губернских вольнодумцев. - Что до кружева, то приобрела его я, - елейно пропела Людмила Платоновна. – Дивный оттенок, пущу домашнее платье на переделку, как раз подойдут. И пуговицы, пуговицы очень его освежат, вот, изволите посмотреть? Даже Али-Баба не смотрел на сокровища пещеры взором столь яростным и алчным, каким смотрела на стеклянные безделицы с отпускной ценой десять копеек, госпожа заволжская почтмейстерша. Пуговицы, лежавшие в раскрытом пакете из оберточной бумаге, сияли искусительно. Амалия Карловна, ощутившая, что следит за неким поединком, затаила дыхание. - Продайте мне их, Людмила Платоновна? – произнесла, наконец, Олимпиада Савельевна. – Почто они вам, а мне как раз будут. - Как это – продать? – самым артистическим образом изумилась губернаторша. – Я их для себя выбирала, дорогая Олимпиада Савельевна. А теперь, позвольте откланяться. Приказчик подобострастно улыбался, механически сматывая сверток и с поклоном вручая его госпоже фон Гаггенау. Мальчишка-посыльный торопливо распахнул дверь перед дамами. Битва была выиграна вчистую, но на душе у Людмилы Платоновны скребли кошки. Чем дальше она удалялась от мануфактурного магазина Пыфнутьева, тем больше осознавала глубину своего заблуждения. Совесть мучила ее столь сильно, что последовавший променад не доставил ровным счетом никакого удовольствия. Амалия Карловна, которой роль утешительницы в скорби ни шла никоим образом, сделалась несносна и расточительна. Когда она бесцеремонно выписала чек за хорошенькие часы с гравировкой в ювелирном лабазе купца Сыромятникова, то Людмила Платоновна едва не расплакалась. За обедом она была не в духе, и даже сделала сцену супругу, когда он взял последний кусок окорока с блюда. Последней же каплей для истерзанных нервов было сообщение Антон Антоновича о скором открытии в Заволжске приюта для призрения падших девиц. Всхлипнув, Людмила Платоновна выбежала из гостиной. Кинувшись на канапе в будуаре, она некоторое время проплакала, а затем, не вытирая глаз, сняла с полки Священное Писание. Подкрепившись духовно – взялась за перо. Писала с энтузиазмом и даже страстью, а завершив послание цитатой из Матфея, полюбовалась на дело рук своих. Перечла раз, другой, повздыхала, представляя, как изумится давняя соперница, а то и – не дай Господь - смеяться начнет. Фыркнула с досадой, да и разорвала эпистолу, набросав коротенькую записочку и приложив ее к свертку со злополучным кружевом. Позже, сидя у камина, подле мужа, Людмила Платоновна воображала, как изумится Олимпиада Савельевна, получив нежданный презент, какой истинно христианский пример смирения ей будет преподнесен. Как изменится их жизнь, как дружны на посрамление злопыхателям они станут. Приятные грезы были прерваны горничной, которая держала в руках злополучный сверток. - Вот, барыня, Андрейка живой ногой сбегал, да и с ответом вернулся. - А почему не вручил, как было приказано? – нахмурилась губернаторша. - Так вручил, но ему с ответом госпожа Шестаго и вернула, вот, - горничная протянула бледно-сиреневый конверт. - Позволите, Антон Антонович, прочесть? – оглянулась на мужа Людмила Платоновна. - Конечно, какие церемонии, - пробурчал губернатор и вернулся к чтению Платона. Людмила Платоновна сломала печать и повернув послание к свету, прочла. «Дорогая Людмила Платоновна! Возвращаю Ваш несвоевременный дар. Купила такой же декор в лавке у Переглядова. Пуговицы у него, кстати, по восемь копеек штука. С уважением, г-жа Шестаго». - Возмутительно! – досадливо бросила Людмила Платоновна и кинула послание в камин. Хотела было и сверток спалить, но передумала. Она переделает платье. Домашнее. И украсит его так же, как и грозилась. Небольшая война, в конце концов, приводит к расцвету мирных искусств, а соперничество придает жизни остроту.