***
Стадия вторая: гнев. – Ох, ебануться. Ты почему не вмешался? – Я говорил, что не стоит тебе кардинально имидж менять. – Хреново говорил, значит. Мастером себя называешь, а переубеждать людей не умеешь. Где книга жалоб? Если жизнь – это череда выборов, то Алессандро выбирает не отчаиваться и выжать из этой ошибки всё возможное, то есть, попробовать средства для роста волос. Почему нет? Пылятся и половина просрочена – вдруг вдобавок мозги вырастут у некоторых, запатентует чудодейственные свойства и заработает на успокоительные, в которых нынче крайняя необходимость. Никколо кепку натягивает, надвигает так, чтобы ничего заметно не было. Как чувствовал, видимо, что идея – дерьмо, но признаваться в этом он, конечно же, не будет. – Тебе эти патлы дороже меня были? – Ну знаешь ли! Я столько ресурсов потратил, чтобы ты всегда на человека походил, и чем ты мне отплачиваешь? – Будто сам не в курсе, чем. Ладно, некогда мне с тобой ругаться. С разных сторон доносится цоканье языком, а кто молчит, тот закатывает глаза – все предпочли бы не слышать подробности чужой личной жизни, хоть узреть не довелось до сих пор. Коллективно переплёвывают, чтобы те всё оперативно с камер видеонаблюдения удаляли.***
Стадия третья: торг. Алессандро ничего не сплетает – руки не из того места, не под то заточены, и потому поручает это тем, у кого с обоими пунктами порядок. В свою очередь, Ник не снимает то капюшоны, то кепки, то банданы, и все свыкаются. В конце концов, трудно не свыкнуться, когда он ошивается у них в парикмахерской чаще, чем весь персонал вместе взятый. Да и если чего-то не видно, то можно обмануться, посчитав, что ничего не произошло. – Зачем ты её в голубой красишь? – Не крашу, а обесцвечиваю. – Зачем? – Чтобы покрасить. – Действительно, и как я логику не проследил?... А меня покрасишь? – Вернёшь всё, как было, тогда поговорим. Ник крутится на кресле перед огромным зеркалом, откидывает с глаз прядь парика, не спёртого, а позаимствованного, чтобы по былому ностальгировать. Ему чем-то себя занимать надо, вот и развлекается по возможности: ничего потенциально калечащего или химозного брать нельзя, всякие расчёски или манекены трогать разрешается, но это не так весело, как порошки смешивать. Собственные волосы постепенно отрастают, не без чужого вмешательства с примочками, разумеется – Алессандро на него уже глаз положил и ждёт, когда длина более-менее выровняется. Морикони ему не доверяет, не этому заискивающему взгляду – он хоть и миллион раз пошутил про сомнительные фетиши, но не думал, что в каждой шутке только доля шутки. Але протирает острые ножницы и подмигивает. На спине проступает холодный пот.***
Стадия четвёртая: депрессия. Несмотря на внешний пофигизм, у Ника процесс принятия затягивается. Это сложно – резко отвыкать: постоянно хочется волосы собрать или, наоборот, распустить. Бывает, по обыкновению рукой проводит, чтобы поправить, а там раз и нет ничего. Ощущается, будто часть себя пропала. Ещё и этот не поддерживает, драму закатывает. Без Але совсем тоскливо – он раньше косички заплетал или просто пряди сквозь пальцы пропускал, приятно так. Сейчас не то чтобы выгоняет с порога – скорее, самому перед ним появляться неловко, будто провинился и огорчил его. – Скажи честно: я тебе только для работы нужен? – А я тебе только, чтобы есть нахаляву? – Один-один. – Ну нет. Ты ко мне вписываешься, когда за общагу платить нечем, а потом тебя не увидеть. – Два-один. – Приготовь ужин к моему приходу. – Больше ничего не приготовить? Ник привычно огрызается, но довольства от того, что последнее слово осталось за ним, не чувствует. Да разве будет он у плиты над кастрюльками стоять? Может, ещё стирать-убирать начнёт? Размечтались. Только к вечеру он всё-таки варит макароны, накрывает на стол, даже смахивает пыль с телевизора и очень нервничает, так как не уверен, можно ли этим вернуть их взаимоотношения на прежний уровень. Свою тревожность он не покажет – понадеется, что Алессандро сам поймёт, он мальчик умный. Это правда, но на умного мальчика напала сильная тоска, а мозги при данных обстоятельствах не особо помогают – возможно, они и сами не знают, с чего им плохо, и от этого хуже. Домой идти ноги не несут и хочется задержаться на работе – вдруг кто-то среди ночи возжелает подстричься, а он тут как тут! Звучит настолько глупо, что над собой посмеялся бы. Ник сидит на диване и резко поднимается, сдёргивая наушники, когда сквозь музыку слышит звук открывающегося замка. Он в коридор выходит, скомкано сообщает что-то о пасте, о том, что надо разогреть, кепку поправляет, куртку запахивает и будто бы прощается. А может, и не будто бы – к порогу юркает, о кроссовки запинается. Алессандро за ним наблюдает, решаясь предложить: – Оставайся? Завтра вместе в салон пойдём ужас на твоей голове исправлять. Ник так и замирает, на одной ноге балансируя. Ему дважды повторять не надо, особенно такое – обувь обратно, куртка на вешалку, кепка... пальцы дёргаются в сантиметре от. Волосы отросли нормально, нет того кошмара, но всё равно как-то неудобно, что ли. Вот кто бы ужас в голове исправил. Его по козырьку сверху стукают и говорят, чтобы не тормозил – еда стынет. Стадия принятия начинается с бутылочки вина.