Запрет сладок

"— Подлец ты! — вскрикнул Чичиков, всплеснув руками, и подошел к нему так близко, что Селифан из боязни, чтобы не получить от барина подарка, попятился несколько назад и посторонился. — Убить ты меня собрался? а? зарезать меня хочешь? На большой дороге меня собрался зарезать, разбойник, чушка ты проклятый, страшилище морское! а? а? Три недели сидели на месте, а? Хоть бы заикнулся, беспутный, — а вот теперь к последнему часу и пригнал! когда уж почти начеку: сесть бы да и ехать, а? а ты вот тут-то и напакостил, а? а? Ведь ты знал это прежде? ведь ты знал это, а? а? Отвечай. Знал? А?"     - Отец, это очень страшная книга...     - Чего же в ней страшного, сын? Его глаза иногда выглядят такими напуганными. Даже жалко становится. Смотришь на свою столицу и удивляешься: И внешность такая, какая людям привлекательна, и голос, и ум, и логика. Так в чем же проблема? Почему это несносный мальчишка всегда делает все, да наоборот, будто он разгильдяй какой то?  Империя властно, но с некой таки заботой смотрит на сына, что обнимал зайца, что был сшит из ткани и забит внутри пухом. Сам бы не отказался с таким приятно.          - Спи, дорогой, спи.         - Отец, вы обещали приласкать меня         - Ох, совсем забыл. В момент ребёнок оказывается на руках у императора и обнимает его за шею, сливаясь в очень тёплых объятьях. Это были такие объятия, из которых выбираться совсем не хотелось. Да впринципе и не надо было. Им обоим было хорошо. Того тепла, что они отдают друг другу, было очень, даже слишком много. Эта теплота могла перерасти во что то совершенно иное,во что то большее, что могла обжигать сильнее каленого железа. Жар. Страсть. Желание. Это явно покрупнее каких то объятий. Но вот одна проблемы останавливала их. Оба бы пошли против запрета, но оба не уверены в собственных чувствах. Хрупкое тельце Санкт-Петербурга, его немного кудрявые волосы, серые глаза, что похожи на каменный пляж у моря. Они так ярко выражают эмоции... Очень ярко. Хотелось утонуть в этом взгляде, который так и просит о том, чтобы его любили и заботились о нем. Это его сын... Любимый до боли в душе сын. "К черту, бохъ с ним" Думает Империя и обнимает своего сына крепче,прижимая такое хрупкое и драгоценное тело к себе. Петербург с удовольствием и всей своей любовью к отцу обнимает его в ответ, смыкая свои руки на его шее. Он мог почувствовать как рвано дышит Империя, обнимая его, как трепетно ложится рука в белоснежной перчатке на его волосы и нежно, аккуратно гладит по ним, как будто боится вырвать хоть один волосок. Ох, как же хочется когда нибудь ощутить его руку без перчатки! Как же хочется,но... Нельзя. Это и неуважение, и наглость. "Но какая же непостижимая, тайная сила влечет к тебе? Почему слышится и раздается немолчно в ушах твоя тоскливая, несущаяся по всей длине и ширине твоей, от моря до моря, песня? Что в ней, в этой песне? Что зовет, и рыдает, и хватает за сердце? Какие звуки болезненно лобзают, и стремятся в душу, и вьются около моего сердца? чего же ты хочешь от меня? какая непостижимая связь таится между нами? Что глядишь ты так, и зачем все, что ни есть в тебе, обратило на меня полные ожидания очи?.. И еще, полный недоумения, неподвижно стою я, а уже главу осенило грозное облако, тяжелое грядущими дождями, и онемела мысль пред твоим пространством. Что пророчит сей необъятный простор? Здесь ли, в тебе ли не родиться беспредельной мысли, когда ты сама без конца? Здесь ли не быть богатырю, когда есть место, где развернуться и пройтись ему?" - Хорошо, это мне нравится больше. - Я же говорил тебе. А теперь спать надо. И так поздно. ×××××××××××××××××