Профессор Грейнджер

И может на крови вырастет тот дом, Чистый для любви… Может быть потом Наших падших душ не коснётся больше зло. Кукрыниксы — Звезда I can't believe this could be the end. It looks as though you're letting go. And if it's real, well, I don't want to know. Don't speak, I know just what you're saying so please, stop explaining, don't tell me 'cause it hurts. Don't speak, I know what you're thinking. I don't need your reasons don't tell me 'cause it hurts. Don't speak — No Doubt 1 Они снимали квартирку, занимающую второй и третий этаж небольшого домика на Угловой улице. Три комнаты наверху и лестница, ведущая в лаунж-кухню, просто огромных размеров, на которой настоял Антонин. Здесь он проводил большую часть дня, предпочитая работать и отдыхать за кухонным столом. Самой дорогой покупкой стал медный антикварный чайник и сервиз на четыре персоны. Дома пахло мятным чаем и долоховским недовольством. Он излучал его взглядом и всей своей развязно-спокойной позой, сидя в мягком кресле с высокой спинкой, словно на троне. Гермиона вжала голову в плечи и вышла из камина, разведя руками: — Мировая? — она широко улыбнулась, румяная от количества выпитого вина. — Почему ты еще не одет? Антонин медленно, тягуче поднялся из кресла, словно хищник перед броском. Махровый халат в тонкую полоску натянулся на широких плечах, казалось, ткань вот-вот затрещит. На левой ноге белел шрам, край которого скрывался в вязаном носке ярко-желтого цвета — редкость среди волшебников (шрам, а не носок) — когда почти все увечья можно убрать с помощью зелий. Гермиона следила за каждым шагом Антонина. Желтые пятна носков приблизились к ней вплотную, но она так и не подняла хмельного взгляда, зная, что захохочет в голос, едва посмотрев на его лицо. Антонин вцепился в девичье плечо, развернул ее и подтолкнул внутрь кухни, словно котенка: — За стол. Живо! Гермиона закивала и проскользила по паркету к табурету с резными ножками. Лестница за спиной скрипнула, и она рискнула обернуться, проследив, как солнечные носки скрылись на третьем этаже. Гермиона хихикнула и повернулась обратно к столу, чувствуя, как рот наполняется слюной от потрясающих запахов. Ее ждала чашка чая, сохраняющая температуру под специальными чарами, и блюдце с синей каймой. На блюдце лежал кусок пирога. Яблоки и орехи в мягком, пропитанном тесте, которое маслянисто блестело в оранжевом свете камина. Потрясающе вкусный развернувший натюрморт, если не брать во внимание мутный бутылек из зеленого стекла. — Ну зачем? — обратилась Гермиона к пустоте — недостаточно громко, чтобы услышал Антонин, но и недостаточно тихо, чтобы это походило на бубнеж под нос. — Все равно же в «Тыкву» собираемся… Она бы могла и дальше ворчать, но лестница заскрипела под тяжелой, сердитой поступью. Гермиона схватила бутылек, откупорила крышку и выпила отвратительное на вкус содержимое. Отрезвляющая волна пробежала от мысков и ударила в голову болезненным похмельем. Гермиона замычала, потирая круговыми движениями виски. — Пришла в себя? — Антонин сел напротив, поправляя манжеты рубашки. — И с кем же ты так набралась? — Нобби Лич, — скривилась Гермиона, делая большой глоток чая. Согревающая смесь трав помогла избавиться от неприятного привкуса во рту. — Пришлось флиртовать с ним пару часов, чтобы подложить жучок в аврорскую форму. — Ты? Флиртовать? — от хохота плечи Антонина задрожали. — Очень бы хотел на это посмотреть. Гермиона вгрызлась в пирог, ожидая, пока он успокоится. В какой-то момент ей даже показалось, что Антонин задохнется от смеха. Но тот сделал несколько глубоких вздохов, коротко усмехнулся напоследок и смахнул со лба налипшие кудри. Гермиона невольно сравнила его со школьным Антонином, который поправлял волосы точно таким же жестом — И как тебе будущий министр? Помню, он еще тот осел… — Зануден, — Гермиона отложила очки. — А еще скромен и брезглив. Пришлось заливаться самой и наливать ему, чтобы, наконец, добиться контакта. — Профессор Грейнджер добивается контакта, — Антонин облокотился на стол, подперев щеку рукой, и изобразил губами поцелуй. — Чмо-ок. Soblaznitel'nica. — Очень смешно, Тони, — Гермиона доела пирог и в отместку за насмешки не стала его хвалить, хотя он сегодня удался даже больше, чем обычно. — Идем. Антонин призвал с помощью беспалочковой магии пальто и широким движением накинул его себе на плечи. Если б сегодняшний вечер был обычным, то он бы непременно поворчал насчет повторной попойки, но через час в «Тыкве» у них намечались дела покрупнее пары бокалов виски. Гермиона не стала переодеваться, только позволила Антонину накинуть себе на плечи осеннюю мантию и допила чай. — Может, я за рулем? — она услышала, как Тони загремел ключами в кармане пальто. — Я вожу уже лучше, только боюсь ездить по снегу. И, угадай, что? — Гермиона подхватила его под локоть, захлопав глазами, словно дурочки из риддловского фан-клуба. — Снега сейчас нет. Антонин оттянул свои кудри назад, сделав вид, словно думает над ее предложением, и с широкой улыбкой выложил ключи на тумбу. Гермиона надулась и попыталась отойти, но ее руку он уже не выпустил. — Сегодня переместимся камином, — Антонин цокнул языком, зачерпывая горсть летучего пороха. — Люсиль открыла для меня доступ. Все-таки мои планы на выпивку не отменились из-за твоего отвратительного поведения. — О, мистер Долохов добился контакта, — передразнила его Гермиона, стянув с головы ободок и запустив его в дальний угол кухни. — Чмок-кх! Она подавилась собственной насмешкой, когда Антонин резким движением притянул ее к себе и затащил в камин. Дотлевающий на бревнах огонь не обжигал. — Таверна «Румяная тыква»! Языки пламени вздыбились и взревели зеленым цветом. 2 Гермиона ненавидела перемещения по каминной сети, аппарацию, порталы и метлы. В общем-то, почти любое магическое перемещение либо доставляло ей сильнейший дискомфорт, либо пугало до чертиков, как те же полеты. Потому она планировала научиться водить машину. В родовое поместье Ноттов Гермиона всегда перемещалась камином. Тео установил на нем специальные чары, которые Гермиона в шутку называла амортизационными. Они «смягчали» ее появление и являлись в своей простоте действительно потрясающей штукой. Она даже как-то предложила их запатентовать, на что Тео только отмахнулся. В этот раз что-то явно пошло не так с самого начала. Амортизационные чары не сработали, и Гермиону выплюнуло из камина прямо на каменные плиты. Она успела выставить вперед руки и, зашипев, отделалась лишь ссадинами на ладонях да отбитыми коленями. В глазах зарябило от удара об пол, и Гермиона не глядя шарахнулась в бок от хлопка аппарации — рядом с ней появился Олло. Испуганный, заплаканный домовик выкручивал себе уши и подвывал. — Помогите, молодая госпожа, — он размазал по мордочке слезы и задрожал. — Помогите господину, помогите… — Что? Гермиона медленно села, рассматривая собственные поцарапанные ладони. Она потянулась к домовику, чтобы успокоить, когда раздался хлопок, прокатившийся эхом по залам и коридорам поместья. Еще один хлопок заставил Гермиону сорваться с места, скрипнув подошвой кроссовок. — Тео! Третий хлопок. Если придираться к словам, то звук выстрела был, скорее, коктейльной смесью хлопка, щелчка и маленького взрыва. Звук, вымораживающий до костей страшным ожиданием чего-то неизбежного. Если б не тренировки на полигонах, то Гермиона могла бы спутать его с хлопком выхлопной трубы, которой неоткуда было взяться в родовом волшебном поместье. Она бежала на непрекращающийся звук. Стрельба не останавливалась, притом велась из одного оружия, так как звук ни разу не сдвоился. Гермиона считала, чтобы справиться с ужасом, который костлявой рукой сжал ее бьющееся в безумном ритме сердце. Считала выстрелы. Страх был черный и липкий, словно деготь. Она добралась до кабинета, дверь которого была распахнута настежь. Тео всегда ее запирал. Терпеть не мог посторонних в своем кабинете. Гермиона и сама бывала там лишь раз, когда они занялись сексом на его рабочем столе после закрытия особо крупного дела и опустошенной бутылки огневиски. — Тео! Десятый выстрел — и она закричала. Ужас вырвался из нее, вылетел в распахнутые настежь окна. Она вбежала в кабинет, врезавшись плечом в косяк. От открывшейся кровавой картины тугой звук крика сдавил ее легкие и угнездился в груди вместе с болью. Гермиона затихла. — Я думаю, — хрипло прошептала она. — Ты можешь уже прекратить. — Я просто хочу быть уверенным в… Выстрелы сменились на глухие щелчки. — Ты выпустил всю обойму, — Гермиона сморгнула набежавшие слезы. В ней смешались ужас, облегчение и сосущая пустота. — Выстрелил раз двадцать ему в голову, или что бы там от нее не осталось. Поверь мне, Тео, он очень, очень мертвый… 3 Хозяйка «Румяной тыквы» сама походила на тыковку и вовсю пользовалась этим маркетинговым ходом, дарованным ей с рождения. Она была низенькой и полноватой, с рыжими вьющимися волосами, в которые заплетала зеленые ленты. Люсиль, так ее звали, тщательно следила за всей работой таверны, подавала потрясающий эль и в случае чего могла обеспечить необходимую конфиденциальность. Но в этот раз данная услуга не требовалась. Гермиона и Антонин заняли столик в дальнем углу, отгородившись лишь легкими чарами отвлечения внимания. Так же почти сразу пришлось поставить звуконепроницаемый барьер, так как вечером субботы выпивка лилась рекой и громкое веселье было в самом разгаре. На короткое время люди хотели забыть о войне. Гермиона растянулась на столе унылой лужицей, пытаясь отойти от каминного перемещения. Антонин, в полную противоположность ей, был невероятно бодр и весел. Он подозвал Люсиль, пофлиртовал несколько минут и ограничился двумя бокалами эля. Гермиона точно знала, что на них все не закончится. — Профессор Грейнджер, — это обращение ему крайне нравилось. — Твой вестибулярный аппарат совсем ни к черту. Ты физическую подготовку сдала po blatu, как героиня войны? Гермиона уже не спрашивала перевод его русских словечек, примерно догадываясь о значениях по контексту. Иногда в минуты волнения или острой опасности Антонин вообще мог скатиться на чистый родной язык. — У меня такие проблемы только с магическими перемещениями. Раньше вообще боялась, что из-за аппарации разовьется клаустрофобия, — она выпрямилась и вздрогнула от воспоминания об ощущениях, когда тебя словно протаскивают через узкую трубу. — Знал я одного паренька, — Антонин взлохматил волосы и стащил с плеч тяжелое пальто. — Он до икоты боялся мандрагор и… От очередной пространственной истории с двойной моралью Гермиону спасла Люсиль. Она левитировала к ним на стол две пивные запотевшие кружки, зазвеневшие стукнувшимися боками. В золотом эле затанцевали вереницы маленьких пузырьков. — Благодарю, дорогуша. Под внимательным взглядом Антонина из-под кустистых бровей Люсиль покраснела, хихикнула и умчалась к барной стойке, словно маленькая девчонка, а не ведьма преклонных лет. Гермиона закатила глаза и, согнувшись, прикоснулась лбом к холодному стеклу кружки. — Хотела спросить, — после первых глотков в тишине она села поудобнее и заговорила. — Что у Риддла с Лукрецией Блэк? Антонин подавился элем, закашлялся и удивленно выгнул брови. — Вот это поворот. Видимо, он все-таки тебя зацепил, раз ты начала интересоваться его личной жизнью, а не способами его убийства. — Я никогда не говорила, что хочу убить его, — Гермиона отхлебнула из кружки и накрыла ладонями покрасневшие щеки. — Но думала, — резонно заметил Антонин. — А на счет Лукреции… Сейчас же они на седьмом курсе? Значит, в прошлом году она… кхм… — Говори, Тони, — интерес в Гермионе разгорелся сильнее, когда вечно незамолкающий Антонин вдруг замялся. — Она напоила его Амортенцией, — буркнул тот и залпом осушил кружку. — Еще эля! — Всего-то? — Всего-то! — передразнил ее раздраженный Антонин. — Да, он, когда очнулся, чуть не убил ее на месте. Мы с Абраксасом с трудом оттащили Тома вдвоем. Лулу продержала его под зельем неделю, выставила идиотом и опозорила перед всей школой. Если б не Вальбурга… Гермионе особые объяснения не требовались. Ей рассказывал Гарри, когда они еще охотились за крестражами, да и в досье Риддла было указано, что его мать держала Тома Риддла старшего под действием Амортенции. Лукреция Блэк не знала, насколько глубокую рану затронула. — Что ж, буду знать, — Гермиона проследила за пузырьками в своей кружке. — К тебе-то уже старшекурсники подкатывали? — Антонин выгнул брови и снова изобразил свой фирменный «чмок». — О, — Гермиона сделала еще глоток эля и прищурилась. — За меня началась целая война. Представляешь, два семикурсника загорелись идеей освоить рунологию всего за год. Более того тебе, Тони, они хорошо знакомы… Антонин подавился выпивкой и замахал руками. — Нет! — Да! Антонин Долохов — очаровательный молодой человек! А еще Альфард Блэк, вежливо проводивший меня на вечеринку. — Нет! Гермиона захихикала над пенными усами на недовольном лице Антонина, когда он залпом осушил и вторую кружку. Он нахмурился, вытер рот салфеткой и изобразил показательное чувство стыда. — Я точно помню, — Антонин заказал третью. — Что весь последний курс мы соревновались, кто украдет больше поцелуев у хаффлпаффок… — Украдет поцелуев, — передразнила Гермиона. — Так сейчас никто не говорит. — Именно так сейчас и говорят, — усмехнулся Антонин. — О, прекрасное время моей юности! Гермиона засмеялась над его мечтательным выражением лица. На самом деле, ее Тони и семикурсник Антонин Долохов различались, словно небо и земля. Если б она не знала, что они один и тот же человек с пропастью в шестьдесят лет, то ни за что бы не догадалась. Все-таки жизнь Тони очень сильно потрепала. Азкабан и тернистый путь террориста (глупо отрицать этот факт) превратили иностранного студента-балагура в матерого убийцу-боевика. Семикурсник Антонин Долохов обладал шевелюрой, которой бы позавидовала любая девушка, гладко брился и играл в квиддич на позиции загонщика. Волосы Тони уже начали седеть. Он особо не следил за своей щетиной, брился редко, но все же, стоило отметить, и выглядел при этом, скорее, мужественно, чем неухожено. Тонкий шрам пересекал его бровь, нос был сломан в двух местах, и он прихрамывал на одну ногу. Битой Тони теперь мог кому-то разбить лицо, а не просто отбить бладжер. Почему-то Гермиона сразу подумала о Томе Риддле. Как бы он выглядел через шестьдесят лет, если б не превратился в змеелицего монстра? Люсиль бесшумно подошла к их столику, поставила еще две запотевшие стеклянные кружки золотого эля и положила перед Гермионой меню. — Я бы, и правда, перекусил, — Антонин расправил плечи и подмигнул покрасневшей хозяйке таверны. — Принесите нам что-нибудь погорячее, дорогуша. Гермиона взяла в руки лист пергамента, на котором немного кривоватыми строчками перечислялись блюда. Она заметила, что в десертах добавилось мороженое «Клубничный Иммобилюс», а в горячем — «Хвост пеплозмея». Со стороны могло показаться, что она едва слышно читает вслух меню, но Гермиона снимала маскирующие чары. Печать нельзя было сломать невербально. Прочитав сообщение из центра, она резко побледнела и зажмурилась. Ее руки задрожали, и пергамент жалостливо заскрежетал в девичьих пальцах. — Идем, — она кинула на стол несколько галлеонов и встала, нервными движениями натягивая мантию. — Что случилось? — Антонин словно резко протрезвел, потянувшись к карману, в котором лежала его волшебная палочка. — Идем, — еще раз повторила Гермиона, пытаясь натянуть на лицо улыбку и подхватив его под локоть. — Благодарю, Люсиль, ваш эль самый лучший в Англии! Уже зайдя в камин, она дернула Антонина на себя, чтобы он немного наклонился. Гермиона все еще была бледна, но теперь на ее лице отражалась мрачная решимость и некая усталость. Ее порядком достало копаться и тонуть в этом дерьме. — Перемещаемся в Лондон. Всю семью Грюма вырезали сорок минут назад. 4 — Насколько хорошее у тебя сейчас настроение? — Антонин сел рядом, практически касаясь своим плечом плеча Тома. Он вообще не понимал понятия «личное пространство», что особо сказывалось, когда после квиддичных побед лез ко всем обниматься. — Что ты натворил? — Том оторвался от учебника по рунологии, который читал, придя с вечеринки Слизнорта. Он с удобством расположился на диване напротив камина. Вокруг сразу же образовалась мертвая зона — никто не рисковал нарушать покой старосты школы, за исключением ворвавшегося в гостиную Антонина. Взбудораженного, довольного и в стельку пьяного. — В обще-ем, — Антонин повернулся к нему другим боком, и в пламени камина стала видна ссадина на его скуле и уже начавший появляться синяк под левым глазом. — У тебя еще осталось то зелье против отеков? Том закатил глаза, пробарабанив пальцами по книжному переплету. Только Антонин Долохов мог после переделки прийти к нему за зельем, в то время как остальные парни всячески избегали бы Тома, скрывая свои косяки. — Нет, закончилось, — без всякого стыда соврал Том. — Vashu mat', — пробормотал Антонин, коснувшись опухшей щеки и поморщившись от боли. — Это плохо. И, кстати, с меня сняли все баллы, что удалось заработать за неделю. Том захлопнул книгу и медленно повернулся к Антонину, продолжающему ощупывать свое лицо. — Прости, что ты сказал? Кто посмел снять за раз сорок баллов? Том решил сразу прояснить этот момент, ибо не раз и не два сталкивался с ситуациями, когда с факультета списывали за проступки больше баллов из-за предвзятости. Слизеринцы вообще сильно страдали из-за такого отношения, особенно младшие курсы. Межфакультетская дружба почти не затрагивала змеиный факультет, если не считать единичных случаев. Предубеждения — невероятно сильное оружие. Хуже него только жужжащие бомбы*. — Наша староста, — Антонин резко притих, и на его лице расцвело маковым цветом стеснительно-мечтательное выражение. — Вал? Антонин только вздохнул, а Том очень захотел ударить его по лицу, чтобы привести придурка в чувство. — А как же профессор Олдридж? — наконец, спросил он, подавив раздражение и снова открыв книгу на главе о двоезначии рун римской эпохи. — Продолжу дразнить Ала. Том хмыкнул. Он не стал расспрашивать о подробностях, уверенный, что к утру о том, что произошло, станет известно всей школе, и ему в том числе. Видимо, Вальбурга все-таки не прислушалась к его словам относительно помолвки, и придется вернуться к этому разговору еще раз. Впрочем, делу не мешает, если она выберет Антонина. Главное, что не Игнотуса Пруэтта, который бы ни за что не стал поддерживать идеи Тома в будущем. На примере Вальбурги и этого рыжего идиота Том в очередной раз убедился, что любовь — злая и совершенно слепая штука. Хотя самый явный пример окружал его целыми днями — толпы девчонок, которые даже и подумать не могли, что Том убил Миртл Уоррен. Он покрутил на пальце родовое кольцо Мраксов, вслушиваясь в треск камина вместо болтовни Долохова. Тома совсем не мучила совесть за убийство собственной семьи, но он обходил стороной туалет на втором этаже. Лишь единожды он навестил Миртл, которая благодарила его на протяжении получаса за то, что Том нашел убившее ее чудовище. Тяжело. Это было неожиданно тяжело. — О чем ты? — Том обратил внимание на Антонина, краем уха услышав знакомую фамилию. — Спрашиваю, — с тяжелым вздохом медленно повторил Антонин. — Хорошо ли вальсирует профессор Олдридж? Он прищурился и кивнул на учебник в руках Тома. Тот заложил пальцем страницу, которую перечитывал раз в пятый, не улавливая смысл, и отодвинул от себя Долохова. Тот все это время сидел почти вплотную к его плечу. — Терпимо. Разумеется, Том соврал. Она летела над паркетом, текла, словно вино, что плескалось в ее бокале остаток вечера. Не то чтобы он следил, но Джин Олдридж выпила три бокала и четвертый отставила на половине. Прижимать ее к себе было естественно, комфортно и приятно. Она пахла массандровским хересом, подтрунивала, словно сокурсница, и держалась лучше профессоров с многолетним стажем. А еще отвратительно флиртовала с грязнокровкой Нобби Личем. Даже сейчас Том не мог выкинуть Джин Олдридж из головы. Пытался вспомнить, насколько точно ответил на все вопросы ее теста, не упустил ли какой-либо подвох. Никого за время обучения он не хотел впечатлить так сильно, как ее. — Оу, — Антонин захлопал в ладоши и свел брови домиком в умилении. — Похоже, Том Риддл влюбился? — Вообще я вспомнил, что у меня осталось немного противоотечной мази. Но ты обойдешься.