A Rose by any name

“Любимцы были у владык могучих: Великий Александр Гефестиона Любил, и Геркулес скорбел о Гиле, Ахилл жестокий плакал о Патрокле”. © «Эдуард II», Кристофер Марлоу О несчастная, холодная, постылая Англия. Что в ней Гавестону? Эта земля всегда была столь неприветлива к нему, и только милый друг, король Эдуард был рад ему. Он любил его и ждал. И одно только это делало всю английскую землю священной для него. Такое странное, изощренное издевательство – так ненавидеть эту паскудную, серую вязкую топь с её вечной слякотью и густыми туманами и в то же время так жаждать ступить на эту землю – ведь по ней ходил он. Уйти от взглядов жирного ханжи попа, взглянуть надменно, дерзко на ненавистную Изабеллу: «Король - мой, пусть ты его жена, когда в последний раз делил постель с тобою он?» Однажды он даже застал её в тёмном коридоре и сделал вид, что ей подарит поцелуй, и что же? Мерзавка готова была изменить Эдуарду, она настолько оголодала, что готова была отдаться любовнику мужа в пыльном закутке. Он только посмеялся над ней – безжалостно, как избалованный ребёнок. И вот, к любимому спешит, но тянет он последние минуты, чтоб было ещё сладостней соединение двух сердец, двух душ, двух тел. Когда не знал он, что ещё вернётся, что ещё словит любимый выдох, сливаясь в едином на двоих дыхании, что почувствует на себе такую приятную тяжесть любимого тела – когда не знал он, то горечь этой разлуки и неведения была такой ужасающе тёмной, что казалось ему, будто ни одна из существующих вселенных не в силах вместить этой пустоты. Хотелось сжаться, съёжиться, забиться в угол, но вместо этого он остался один, что колос на ветру в голом поле. Теперь же он знал. Он знал, что вот-вот, и они сольются в страстном поцелуе… Нет-нет, сначала он упадёт на колени и поведает о своём истосковавшемся сердце. А потом… потом они будут утопать в любви, как лилии в сиропе. И, зная это, думая так, он хотел потянуть ещё сладостные мгновения предвкушения. О да… Он улыбнулся по-кошачьи, хитро и игриво. Только кошки убивают просто ради игры, а не ради жизни – Изабелле стоит об этом помнить. Кто знает, когда ещё он сможет насладиться подобными мгновениями предвкушения? Дай бог, чтоб никогда… Последние шаги, и никогда усталость ещё не казалась такой безумно волнующей, такой дурманяще приятной… - О, мой король… - упал он на колени. - Как! Здравствуй, Гавестон! Нет, не целуй Мне руку. Обними, как я - тебя. Ты - на коленях! Иль забыл, кто я? Твой друг, твой брат! * Он поднял его с пола ласковой рукой, рукой властителя, вершителя судеб, что отправлял на плаху и в Тауэр столько душ, рукой такой холодной к королеве, такой тёплой только к нему… Только он знал ласки его рук, знал его настоящего. И даже его писцы шептались, что не видели никогда, чтобы один человек мог так полюбить другого. И вот, он рядом с королём, какие-то жалкие миллиметры разделяют их, не давая их губам встретиться. Они оба тянут момент, зная – надеясь – он не повторится. Больше уже никогда. Больше он не отпустит его от себя. Чтобы там ни говорили бароны, какие бы заговоры ни плела подлая Изабелла. Гавестон положил голову на плечо Эдуарду, почти прижимаясь к нему, желая ещё потомиться в этой сладкой муке, в любовной пытке. Ещё чуть-чуть, и начнётся пытка другая – пытка его рук, его губ, его дыхания, жара его тела, о да… Возлюбленный король будет мучить его своими прикосновениями, измождать его ласками горячего рта… Эдуард прикоснулся к нему за ухом, задев серьгу, и запустил руку в его мягкие волосы: «В них будто сияет золотое пламя, - сказал он. - Ты сам как пламя. Как самый горячий огонь, и ты мне дороже всего золота королевской казны, я бы отдал за тебя все сокровища мира». - С тех пор как я уехал, ни одна Душа в аду не мучилась так сильно, Как бедный Гавестон… * Так молвил он в ответ. Эдуард взял его лицо в свои ладони, вглядываясь в любимые игривые глаза. - Второй я Гавестон! Геракл по Гилу так не тосковал, Как тосковал я по тебе в разлуке… * - Что хочешь ты сказать мне, Эдуард, любовь моя? – покачал головою Гавестон, выпутываясь из сладкого плена его рук. – «Второй я Гавестон»? Эдуард погладил его по щеке. - Ты помнишь, как Аристотель сказал об Александре и Гефестионе? Одна душа в двух телах. Так и мы с тобой. И когда-то принцесса Статира спутала Гефестиона с ним, приняв его за Александра, потому что тот был статнее и красивее, как и ты, любовь моя, - он поцеловал его руку. – И не спорь со мной, - велел он ему, так как Гавестон уже хотел заверить его в обратном. – То он ответил ей… «Ты права, принцесса, он тоже - Александр». - Значит, я тоже Эдуард? Эдуард улыбнулся. - Именно так, любовь моя. - Так значит, я тоже Англии король? – поддразнил его Пьер. - Тебе отдам я царствие своё. С тобою вместе будем править. Твои – мой трон, моя корона… И с этими словами монарх, не стесняясь, снял свой венец, собираясь уже надеть его на голову возлюбленного, но изумлённый такою щедростью Гавестон остановил его руку. - Есть что-то, что ты мне можешь дать, и что мне дороже всех бриллиантов, дороже и твоей короны, и царства твоего… Эдуард улыбнулся краем губ – знал, о чём он просит. - И всё же, ты со мной. Ты мой, и вместе будем править – ты и я. Ты будешь моим Гефестионом, Пьер? Даже имя твоё похоже на имя возлюбленного Александра… Гавестон, Гефестион… Уж не в честь него ли тебя назвали, вверяя судьбою мне тебя? - О, ты не менее великий царь, и не меньше моя любовь к тебе, нежели любовь великого полководца к своему царю. - Как и моя к тебе. Они взялись за руки, сплетая пальцы, словно в поцелуе. - Что ж, мой Гавестон-Гефестион. Ты – роза, как ни назови… И король наконец опустил на губы своего возлюбленного поцелуй, теперь уже настоящий, и такой долгожданный.